ГЛУБОКОВСКИЙ

Центральное место в творческом наследии Г. занимает изучение деяний и творений св. ап. Павла. 17 февр. 1896 г. на ежегодном академическом акте в СПбДА произнес речь «Обращение Савла и «Евангелие» св. ап. Павла» (ХЧ. 1896. № 3/4. С. 241-388). За соч. «Благовестие св. ап. Павла по его происхождению и существу: Библейско-богосл. исслед.» (СПб., 1897. 289 стр.) совет МДА 1 дек. 1897 г. присвоил ему степень д-ра богословия (см.: Журналы Совета МДА за 1897 г. С. 433-438, 438-444 - отзывы Д. Ф. Голубинского и М. Д. Муретова), 9 янв. 1898 г. он был утвержден в этой степени Святейшим Синодом.

В 1902 г. вышла новая кн. Г. «Благовестие христианской свободы в послании св. ап. Павла к Галатам: Сжатый обзор апостольского послания со стороны его первоначальных читателей, условия происхождения, по содержанию и догматически-ист. значению». Часть книги (С. 88-115) была тогда же переведена на англ. язык. Г. был удостоен за эту книгу 2 полных Макариевских премий: в 1902 г. советом СПбДА (отзывы А. А. Бронзова и Рождественского: Журналы заседаний Совета СПбДА за 1902/03 уч. г. (в извлечении). СПб., 1903. С. 175-201, 202-210) и в 1904 г. Учебным комитетом при Святейшем Синоде (отзыв проф. КазДА М. И. Богословского см.: РГИА. Ф. 802. Оп. 19. № 121. Л. 53-58, 97-98).

Плодом многолетних исследований стал фундаментальный труд «Благовестие св. Апостола Павла по его происхождению и существу» (СПб., 1905-1912. Т. 1-3, общим объемом ок. 2500 с.; первые 3 главы 1-го т.- текст докт. диссертации Г.; с февр. 1897 по окт. 1910 сочинение печаталось в журналах «ХЧ» и «Странник», отд. издание отличалось небольшими библиографическими и др. дополнениями и изменениями). 3 тома имели подзаголовки: I. Введение. Обращение Савла и «Евангелие» св. ап. Павла. «Евангелие» Павлово и иудейско-раввинское богословие, апокрифы и апокалиптика. СПб., 1905; II. «Евангелие» св. ап. Павла и теософия Филона, книга Премудрости Соломоновой, эллинизм и римское право. Заключение. СПб., 1910; III. Божественность «Евангелия» Павлова и метод обоснования сего в исследовании о нем. СПб., 1912. В этом же томе Г. изложил историю издания своих исследований о св. ап. Павле с указанием отзывов о них (С. 4-12). За 1-й т. Советом СПбДА ему была присуждена полная премия митр. Григория (Постникова) (см.: Журналы заседаний Совета СПбДА за 1905/06 уч. г. СПб., 1906. С. 133-151, 151-153 - отзывы Бронзова и архим. Феофана (Быстрова)), за 2-й т.- Советом СПбДА полная Макариевская премия (Журналы… за 1910/11 уч. г. СПб., 1914. С. 133-151, 151-163 отзывы Бронзова и С. М. Зарина). 3 тома печатались на средства Г., тиражом 245, 250 и 225 экз.

Вопрос о значении для христианства личности св. ап. Павла был поднят в сер. XIX в. новой тюбингенской школой, основанной Ф. К. Бауром. Представители протестант. богословия утверждали, что ап. Павел создал систему своего христ. учения на основании совр. ему философских и богословских знаний и христианство, т. о., «есть миф, обязанный своим возникновением Савлу из Тарса, человеку физически больному и душевно не уравновешенному» (Поснов М. Е. [Рец.:] Н. Н. Глубоковский. Благовестие св. ап. Павла. СПб., 1905-1912. Кн. 1-3. К., 1914. С. 4). Г. считал, что «во всей истории мира едва ли возможно найти столь высокую личность по своему всеобъемлющему и непреходящему значению как св. Апостол Павел», в благовестии Павла он видел «ключ и к Евангелию Христову и к истории Церкви Христианской», указывая, что «фактически благовестие Христово воспринимается и усвояется нами чрез апостольское». Г. ставил перед собой задачу «всецелого пересмотра» вопроса о соотношении первого со вторым «во имя вопиющих нужд современного научно-христианского сознания», взяв на себя труд опровергнуть выводы рационалистической критики. По словам М. Э. Поснова, Г. «предстояла прямо Геркулесова работа», ибо «рационалистами учение ап. Павла раздергивается просто по нитям, и каждая нить старательно прикрепляется или к иудейству, или к талмудизму, или к учению кн. Премудрости псевдо-Соломона, или к эллинизму, или в частности к (греко)-римскому стоицизму» (Там же. С. 5), в к-рых находили истоки учения ап. Павла. Исследуя обширный материал, Г. доказывал, что христианство не есть результат естественного историко-религ. развития. По пунктам изложив и разобрав все построения исторической критики, он выяснял истинное понимание и значение учения св. ап. Павла, заключая, что и по происхождению и по содержанию оно «не зависит от естественных условий и обычных факторов, а постулирует к причинам высшим и имеет божественную природу» (Глубоковский. Благовестие св. ап. Павла. Т. 3. С. 3). В работе представлена полная библиография иностранной богословской лит-ры, в к-рой учтены работы свыше 3 тыс. авторов.

Впосл. Г. указывал, что не позднее нач. ХХ в. перед ним «постепенно определилась задача экзегетически представить Евангелие Христово в 3 аспектах, как 1) Евангелие христианской свободы, 2) Евангелие христианской святости и 3) Евангелие христианской славы» (Глубоковский. Благовестие христианской славы. 1966. С. 117). Работы об ап. Павле составляли 1-ю и 2-ю части этой трилогии. Статьи, относящиеся ко 2-й ч., Г. начал помещать в «ХЧ» в годы первой мировой войны и продолжил публикацию уже в Болгарии; 3-ю ч., «Благовестие христианской славы в Апокалипсисе Св. Апостола Иоанна Богослова», Г. завершил за год до кончины, 2 янв. 1936 г. (20 дек. 1935). Спустя 30 лет лекции об Апокалипсисе были изданы учеником Г., одним из иерархов РПЦЗ, архиеп. Аверкием (Таушевым). По собственному признанию Г., труд об Апокалипсисе пугал «каким-то мистическим страхом заглядывать в вечность» (Там же. С. 117). Эти лекции не только стали завершением богословских трудов Г., они отразили раздумья и переживания, вызванные происшедшими в России и в мире событиями. Он признал смуты и катастрофы необходимым «жертвенным процессом» мировой истории, ход к-рой определяет «существующее соотношение взаимно противоположных сил» - христианства и антихристианства (Там же. С. 43, 44). По мнению Г., главным выразителем последнего является «неверующее и воинствующее иудейство. Оно непрерывно подкапывает и взрывает всю мировую историю» (Там же. С. 48). Рассматривая Апокалипсис как «венец Нового Завета», «истинное пророчество, являющееся ключом всего Писания» (Там же. С. 113), Г. находил в этой книге «взаимное переплетение» 2 планов космической трагедии: «вверху непрерывное и жестокое столкновение основоположительных факторов мироздания и миробытия; внизу - соучастие или отражение среди людей» (Там же. С. 113). Он писал, что «задачей мирового развития могло быть только полное возобладание благодатно-спасительного добра, но в нашем мире, среди ограниченных существ, все это совершается с медленною и колеблющеюся постепенностью и достигается лишь преодолением и устранением зла в постоянной всесторонней борьбе с ним во всех областях и на всех жизненных путях. Принципиальное должно стать индивидуальным во всех личностях и через них сделаться универсальным во всем нашем космосе, который ради сего подлежит всецелому перерождению во всем своем составе» (Там же. С. 43). Мировую историю Г. воспринимал как некое приготовление «для получения небесного гражданства», как «фактическое подготовление, медленное и непроразумеваемое, и потому неведомое раньше реализации» (в результате чего люди должны «сами воспитываться тщательно для сознательного и убежденного усвоения всего содержания тайны Божией в ее постепенном развитии, вплоть до последнего совершения»), как «колебательно-хронологическое течение мира», происходящее во времени «чрез повторные и даже многократные напоминания и видения по требованиям божественно-спасительной педагогики» (Там же. С. 55, 56, 113-114).

В основе исследований Г. по НЗ лежит историко-филологический метод. Он исходил из научной аксиомы: всякий лит. памятник обязательно толковать в духе его составителя. Его сочинениям присуща энциклопедическая широта и тщательная проработка деталей, привлечение всей существующей по исследуемому вопросу лит-ры, критический подход к источникам и выводам своих предшественников, самостоятельность и глубина мысли, точный и образный богословский язык. Г. поражал современников «колоссальною, прямо сверхъестественною ученостью» (ОР РНБ. Ф. 194. Оп. 1. № 699. Л. 22 об.), а его труды служили «прочным фундаментом для создания… в России почти не существующего еще библейского богословия» (Там же. № 763. Л. 5).

В 1892-1897 гг. по поручению обер-прокурора Святейшего Синода К. П. Победоносцева Г. пересматривал славяно-рус. перевод НЗ, его указания и замечания были учтены Победоносцевым в работе над изданием Четвероевангелия в переводе на рус. язык, напечатанном в 1903 г. (на правах рукописи с пометой «не для продажи»), а в 1906 г. с разрешения Святейшего Синода. В 1914 г. на Г. было возложено редактирование нового издания «справочного и объяснительного словаря к Новому Завету» П. А. Гильтебрандта. Накануне отъезда из России Г. начал просмотр последних исправлений переводов новозаветного текста, сделанных профессорами 4 Духовных Академий.

Др. направлением научной деятельности было изучение Септуагинты. Еще студентом 3-го курса МДА он под рук. доц. кафедры греч. языка И. Н. Корсунского написал семестровое сочинение о сравнении перевода LXX и евр. текстов (РГИА. Ф. 834. Оп. 4. № 1069. Л. 143-204 об.) и продолжал заниматься этой проблемой в дальнейшем. Относя ее к числу труднейших и важнейших в библейской науке, Г. замечал, что «культом еврейской Библии ученый мир обязан протестантам, которые руководились соображениями далеко не чисто научного свойства» и что достоинство LXX имеет солидные основания «и может быть утверждено на вполне объективных аргументах» (Н. [Глубоковский] К вопросу о взаимном отношении греч. перевода LXX-ти. 1894. С. 341, 342; в этой статье Г. изложил письма англ. ученого Г. Хауэрта, опубл. в 1893-1894 в ж. «The Academy»). Определенный итог исследованиям в этом направлении подведен в ст. «Славянская Библия» (1933, 1995). Греч. перевод, по мнению Г., популяризовал «персоналистический универсальный мессианизм» в отличие от «еврейской Библии», окончательно закрепленной в масоретской редакции (VII-X вв. по Р. Х.) и ставшей «националистически-мессианской и потому антихристианской». Сопоставляя масоретскую Библию и перевод LXX, Г. сделал вывод о текстуальном превосходстве LXX, поскольку «греческая интерпретация воспроизводит независимый от масоретского еврейский текстуальный тип… который не подвергся ревизионному досмотру иудейских цензоров… и еврейская первооснова LXX-ти должна почитаться наименее поврежденной текстуально и гораздо древнейшею сравнительно с масоретской редакцией, сформировавшейся под антихристианскими настроениями и законченной уже в поздние христианские времена (Х в.)» (Там же. 1995. С. 51-52).

Разделяя мнение о необходимости нового рус. перевода Библии с греч. языка, Г. уделял большое внимание новейшим зап. исследованиям в этой области, регулярно помещая на них рецензии в рус. духовных журналах (см. отзывы о книгах К. Р. Грегори: ХЧ. 1901. № 12. С. 988-995; Гермес. 1909. № 10 (36). С. 341-344. № 19 (45). С. 571-574; Э. Нестле: ХЧ. 1901. № 12. С. 995-1002 и др.). Он высказывался за создание кафедры библейского греч. языка, причем не только в ДА, но и в ДС. Под ред., с примечаниями и предисловием Г. вышло в рус. переводе неск. новейших зап. исследований по этой теме: проф. Г. А. Дайсмана «Современное состояние и дальнейшие задачи изучения греческой Библии в филологическом отношении» (ХЧ. 1898. № 9. С. 356-400), проф. А. Тумба «Греческий язык Библии, особенно в Новом Завете, по современному состоянию науки» (ХЧ. 1902. № 7. С. 3-36), статьи И. Витэ, Дж. Тейера и Дайсмана под общим названием «Библейский греческий язык в писаниях Ветхого и Нового Завета» (ТКДА. 1912. № 2. С. 191-209; № 6. С. 203-228; 1913. № 2. С. 213-226; 1914. № 4. С. 541-560 и отд. отт.: К., 1914), пастора Г. Штокса «Греческий язык Нового Завета в свете современного языкознания» (Гермес. 1915. № 2. С. 36-40; № 3. С. 61-67; № 4. С. 78-83; № 5. С. 141-146; № 7-8. С. 160-168 и отд. отт.: Пг., 1915). Впосл. под ред. Г. вышла «Граматика на гръцкия библейски езикъ: Ветхи и Нови Завътъ» (София, 1927).

В 1911 г. под ред. Г. и с введением, написанным им, была опубликована брошюра «Хронология Ветхого и Нового Завета», в к-рую вошло 2 статьи (пер. с англ.) из «Библейского словаря» Дж. Хастингса: амер. проф. Э. Л. Кёртиса и оксфордского ученого К. Г. Тёрнера.

Г. написал ряд биографических очерков для намечавшегося к 100-летию СПбДА (1909) изд. «Биобиблиографического словаря» преподавателей академии. Статьи и публикации, посвященные архиеп. Смарагду (Крыжановскому), ректору СПбДА в 1830-1832 гг., печатавшиеся в 1908-1914 гг. преимущественно в «ХЧ», были объединены Г. и в 1914 г. вышла кн. «Высокопреосв. Смарагд (Крыжановский), архиеп. Рязанский († 1863, ХI, 11): Его жизнь и деятельность». Определяя метод и задачи исследования, Г. писал, что «личность Смарагда служит к раскрытию его деятельности, а эта последняя... существенно помогает всестороннему и отчетливому уразумению целого периода нашей церковной истории во всех главнейших моментах, часто влиявших на все дальнейшее церковно-историческое течение» (Там же. С. 1). Переписка, сохраняющаяся в архиве Г., дает представление о том, насколько тщательно он относился к собиранию материалов, стремясь представить личность и деятельность Смарагда в исторической перспективе, использовав документы из 22 гос., общественных и частных архивов. В 1914 г. книга была представлена на соискание премии имени Марии и Василия Чубинских (СПбДА) (см.: Журналы заседаний Совета Петроградской Духовной Академии за 1914-1915 гг. // ХЧ. 1917. № 7-12. С. 217-243, 243-252 - отзывы Титлинова и Д. А. Зиньчука), отмечена премиями имени гр. Уварова (АН), имени Г. Ф. Карпова (Об-во истории и древностей российских при Московском ун-те) и вызвала многочисленные отклики в печати. Довольно единодушные относительно научных качеств исследования, они расходились в оценке личности архиеп. Смарагда, частично или полностью отвергая характеристику, данную Г. (см.: Голубев С. Т. Приб. ЦВ. 1916. № 28-31; Харлампович К. В. БВ. 1917. № 1. С. 166-173, и др.).

Наиболее полно взгляды на задачи и методы церковной истории Г. изложил в очерке, посвященном Лебедеву (1908), в рецензии на кн. В. И. Герье «Блаженный Августин» (1911) и в соответствующих разделах «Русской богословской науки…» (1928). Лебедеву Г., по собственному признанию, был обязан «началом и всем направлением» своего «научного бытия» (Памяти проф. Лебедева. 1908. С. 30). Задачей историка Г. считал творческое воссоздание «живого исторического явления… во всей значимости для настоящего по сравнению с прошедшим и по предуготовлению будущего» (Там же. С. 5), выделяя 2 основных этапа исторического исследования: фактическую реконструкцию событий и идейное построение «относительно зиждительных факторов исторического процесса» (Глубоковский. Блж. Августин. 1911. С. 37). Историк должен стремиться постигнуть «разум бытия», раскрыть руководящие начала, дающие фундамент всему процессу, одухотворяющие его на всех ступенях и связывающие «в сплоченные звенья развития последовательно осуществляемой идеи» (Памяти проф. Лебедева. С. 5-6). Г. придавал большое значение изучению личности, в центре его церковно- и богословско-исторических исследований - блж. Феодорит, ап. Павел, архиеп. Смарагд, апостолы Лука и Иоанн. Задачей исследователя-биографа он считал выявление не только «эмпирической индивидуальности» изучаемой личности, но и ее духовного существа («внутреннего первоисточника разных жизненных преломлений»), поскольку именно оно важно как для самой личности, так и для исторического процесса (Глубоковский. Высокопреосвященный Смарагд. 1914. С. 329; он же. Блж. Августин. С. 37). Причем Г. обращал внимание на необходимость оценивать личность «в фактическом достоинстве своей эмпирической, действительной жизни», т. е. отделять от наслоений времени, от ее «исторической судьбы», потому что в противном случае «историческая личность не просто выясняется из позднейшего, а прямо поглощается последним и подменивается им» (Глубоковский. Блж. Августин. С. 6). Для Г. церковная история неразрывно связана с богословием (как и наоборот), ибо «в ней затрагивается самый деликатный и таинственный двигатель исторического развития», самая трудная область для объективного анализа и точного воспроизведения - религ. фактор, к-рый в «христианстве является не отвлеченным принципом теоретического миропонимания, а творчески сознательною стихией, которая захватывает человека сполна» (Памяти проф. Лебедева. С. 4). Историк должен проявлять «необыкновенную зоркость» в выявлении религ. фактора «в его истинной значимости для данного исторического момента, чтобы соблюсти надлежащее равновесие в изображении совокупного влияния всех действующих сил», «величайшее самообладание, чтобы при несомненном верховенстве божественного и абсолютного сохранить свое место и законную роль для всего человеческого и относительного. Иначе первое все поглотит собою и в конце концов упразднит всякую историю» (Там же. С. 3-4).

14 окт. 1904 г. Г. был утвержден редактором и цензором ПБЭ, выходившей с 1900 г. под ред. проф. А. П. Лопухина в качестве ежегодного бесплатного приложения к ж. «Странник». Под рук. Г. вышло 7 (VI-XII) томов энциклопедии, превратившейся из популярного издания, предназначавшегося прежде всего для сельского духовенства, в подлинно научное. Г. поместил в ПБЭ более 20 своих статей, не считая многочисленных дополнений различного характера, всего свыше 100 страниц текста. Издание было прервано в 1911 г. на 12-м т. (последняя ст.- «Константинополь») из-за финансовых затруднений издателей ж. «Странник». В авг. 1916 г. Г. постановлением Издательского совета при Святейшем Синоде был назначен «редактором-руководителем» энциклопедии. Он подготовил к печати, но так и не успел издать 13-й т.

28 нояб. 1909 г. по представлении академиков Н. П. Кондакова и А. И. Соболевского Г. избран членом-корреспондентом Императорской АН. По поручению АН написал 4 отзыва о сочинениях, выдвинутых на соискание различных премий: на кн. проф. СПбДА Титлинова «Духовная школа в России в XIX ст.». Вильна, 1909. Вып. 1-2 (Записки Императорской Академии Наук по историко-филологическому отделению. 1913. Т. 9. № 3 // Отчет о 52-м присуждении наград гр. Уварова. СПб., 1911. С. 97-128; (малая Уваровская премия в 1910); на кн. проф. Московского ун-та Герье «Блаженный Августин: Зодчие и подвижники Царства Божия». М., 1910. Ч. 1 // ТКДА. 1911. № 1. С. 125-162 (полная премия им. М. Н. Ахматова в 1910); на кн. проф. Томского ун-та П. А. Прокошева «Didaskalia Apostolorum и первые шесть книг Апостольских Постановлений: ист.-крит. этюд из области источников церк. права». Томск, 1913 // ХЧ. 1916. № 3-5/6 (малая Макариевская премия в 1916); на кн. доц. Петроградского ун-та В. В. Четыркина «Апокалипсис св. ап. Иоанна Богослова: Исагогическое исслед.». Пг., 1916 (представлена на Ахматовскую премию в 1917, но, несмотря на положительный отзыв Г., автор не получил искомой премии, отзыв Г. см.: ПФА РАН. Ф. 2. Оп. 1-1916. № 24. Л. 64-95 об.).

Г. по праву можно назвать первым историографом рус. богословской науки. Помимо очерков об отдельных церковных ученых ему принадлежит исследование «Русская богословская наука в ее историческом освещении и развитии», написанное в 1917 г. по просьбе акад. А. С. Лаппо-Данилевского для предполагавшегося АН изд. «Русская наука» и впервые напечатанное (в краткой редакции) в 1919 г. в Петрограде. В 1924 г. неск. глав опубликованы (в лат. транскрипции) в «Acta Academiae Velehradensis» (Pragae. Vol. 11. С. 49-77), а в 1927 г.- в Париже в ж. «Recherches de Science Religieuse» (Т. 17. № 3/4. Р. 256-287). В 1928 г. очерк в той же краткой редакции издан Г. в Варшаве. По убеждению Г., «всякая наука для своего развития требует хорошей специальной школы и широкой образованной аудитории». Эти условия по отношению к рус. научному богословию «долго отсутствовали», ему «приходилось больше собирать и усвоять, чем творить и обогащать», тем не менее, разрастаясь и научно укрепляясь, оно всегда сохраняло «собственный отличительный облик в своей православности» (Рус. богосл. наука. 1928. С. 3, 4). Характеризуя различные разделы рус. богословской науки и наиболее значительных ее представителей, Г. отмечал 2 основные особенности рус. научно-богословского ведения, выводимые из самой сущности православия. Г. считал, что рус. богословие «по своей природе остается единым», в нем нет «обособленных богословских «школ», которые расходятся до исключительности и враждебности», как на Западе, ибо, удерживая теснейшую связь с жизненными первоисточниками, оно «в основе своей не носит ни догматической стереотипности, ни схоластической мертвенности, сохраняя жизненную подвижность» и как следствие этого нек-рую «неопределенность и незаконченность строго формулированных результатов» (Там же. С. 116, 117). Рус. богословие, писал Г., стремилось проникнуть «внутрь предметов и обнаружить идейную их основу», не ограничиваясь только «констатированием и обобщением», сосредоточиваясь на «философском постижении и принципиальном истолковании», тем самым оно совершало «великую культурно-историческую миссию призывного напоминания и бодрого предвещания о Божественном и вечном, наиважнейшем для всякого существа в мире» (Там же. С. 117, 118).

Выступая за радикальную реформу духовной школы, как средней, так и высшей, Г. с присущей ему систематичностью разрабатывал концепцию духовно-педагогической политики, основные положения к-рой содержатся в ряде его статей, начиная с 90-х гг. XIX в. С первых лет работы в СПбДА он критически отзывался о системе и методах преподавания Свящ. Писания в ДС, в янв. 1896 г. по требованию Святейшего Синода представил записку о преподавании Свящ. Писания в ДС, указав на необходимость изучать само Свящ. Писание, а не соответствующие учебники. В мае того же года был назначен в Комиссию по пересмотру устава ДА, организованную при митр. С.-Петербургском Палладии (Раеве), подал доклад «К вопросу о нуждах духовно-академического образования» (Странник. 1897. № 8. С. 519-540).

В дек. 1905 г. входил в епархиальную комиссию, созданную при митр. Антонии (Вадковском), и представил записки «Об основах духовно-учебной реформы и желательных типах духовно-богословских школ» и «К вопросу о постановке высшего богословского изучения в России»; в 1906 г. участвовал в заседаниях V отдела Предсоборного Присутствия, где обсуждались вопросы реформы духовного образования. Г. подал доклады: «О существе, характере и системе богословского научно-академического преподавания» и «Учебный Комитет при Св. Синоде и состояние духовной школы - в исторической перспективе»; в окт.-нояб. 1907 г. для Особой комиссии о духовно-учебной реформе при обер-прокуроре Святейшего Синода П. П. Извольском написал доклады: «О реорганизации Учебного комитета», «Об организации школьного пастырского приготовления и об устройстве богословско-пастырских училищ»; в февр.-марте 1908 г. участвовал в Совещании при Святейшем Синоде по преобразованию духовной школы. Статьи и доклады Г. опубликовал в сб. «По вопросам духовной школы (средней и высшей) и об Учебном комитете при Святейшем Синоде» (СПб., 1907), вызвавшем неск. десятков откликов как в светской, так и в церковной печати, в т. ч. иностранной. Г. резко критиковал деятельность Учебного комитета при Святейшем Синоде, выступал за разделение духовной школы на общеобразовательную (духовную гимназию) и богословско-пастырскую, за создание богословских фак-тов при ун-тах, за предоставление академическим Советам права помимо Святейшего Синода утверждать ученые степени - магистра и доктора, за изменение программ ДА и проч. Указывал на недостаточность для правосл. богослова одного только «предметного образования» и на необходимость воспитания «целостной настроенности, которая с возможною точностью отражается на всем жизненном поведении» (Глубоковский. По вопросам духовной школы. 1907. С. 2). По мнению Г., «было бы большим заблуждением думать, что ученый богослов есть уже достойный и готовый учитель и служитель для Церкви и в Церкви. Это - совершенно протестантская мысль» (Там же. С. 3). Считал, что богословское образование и богословская наука должны сделаться «обязательными для всякого одухотворенного образования» (Там же. С. 5).

Г. полагал, что для развития «серьезной богословской научности в России» необходимо выработать основные схемы предметной классификации и группировку академических дисциплин по отделениям. В основу академического образования предлагал положить «библейский источник» или «фундамент», от к-рого уклонилась академическая наука, проникшись характером отвлеченного догматического доктринерства (Там же. С. 25). Т. о., в соответствии с «библейским принципом» академические науки распределялись по 2 отделениям: библейско-патристическому (основному), на к-ром сосредоточено исследование Библии и патрология, и церковно-историческому или церковному историко-практическому, предполагающему основательное изучение мировой истории с богословско-библейской т. зр.

Среди наук 1-го отделения особое внимание Г. уделял библейско-евр. языкознанию и созданию кафедры греч. библейского языка, категорически высказываясь против отдельной кафедры «Жизнь Иисуса Христа», что активно обсуждалось на заседаниях V Отдела и в печати. По мнению Г., «всякая обычно-научная «жизнь» Христа непременно бывает рационалистическою и потому невозможна и недопустима на истинно библейской православной почве», в чем убеждают все практические опыты, в т. ч. Ф. У. Фаррара; правосл. же богословие призвано бороться с рационалистическими тенденциями (Там же. С. 29). Вместо этого предлагал создать кафедру «Истории новозаветного времени», сосредоточившись на изучении исторических условий эпохи земной жизни Спасителя, «когда мы историческими наблюдениями удостоверяемся, что все это совершилось, действительно, в «полноту времен» или после того, как были исчерпаны все доступные человеческие ресурсы, почему мир неотложно нуждался в божественном вмешательстве» (Там же. С. 30).

Следствием применения «библейского принципа» становилась трансформация «во взаимных отношениях светских предметов», где на первое место выступает история, «раскрывающая ту среду, которая служила почвой, где происходило творчество религиозной мысли и где совершалось возрастание церковно-христианской жизни» (Там же. С. 35). Г. признавал необходимым увеличение количества исторических кафедр. Особое внимание он обращал на философию, более, чем все другие науки, стремящуюся «к рационально-рассудочному решению вопросов бытия, мысли и жизни» (Там же. С. 36). Г. считал естественным отсутствие в России религиозно-христ. философской системы и неудачу всех попыток в этом направлении «по причине неустранимой антиномии библейско-православных начал с рационально-философской автономией». То, что понятно и извинительно в III в., полагал Г., «не столь законно, полезно и достохвально» в ХХ в.- в таком контексте он упоминал имя «русского Оригена» Вл. С. Соловьёва (Там же. С. 38).

Придавая большое значение педагогике, Г. предлагал при одной из академий учредить Педагогический ин-т (со сроком обучения в 1 год) для окончивших ДА и желающих стать преподавателями ДС. Создание богословской Академии наук считал задачей неосуществимой и «непосильной» при наличествующих средствах.

В февр. 1911 г. Г. назначен штатным членом Училищного совета при Святейшем Синоде. В качестве эксперта неоднократно привлекался для составления различных справок, записок и проч., принимал участие в синодальных комиссиях и совещаниях: о поводах к разводу (1895 и 1908-1909), по выработке правил для наблюдения за произведениями духовной лит-ры (1905), по исправлению слав. текста книг «Триодь Постная» и «Пентикостарион» (1907), по вопросу о «праве» евреев именоваться христ. именами (1911). Был членом Предсоборного Присутствия (1906) и участвовал в работе 5 из 7 его отделов, выступая на заседаниях более 200 раз (см.: Журналы и протоколы Заседаний Высочайше учрежденного Предсоборного Присутствия. СПб., 1906-1912. Т. 1-5).

Неоднократно критикуя работу религ. учреждений и отдельных лиц, он оставался защитником церковной иерархии как канонически незыблемого принципа церковной власти. Г. занимал положение независимого эксперта, не примыкал ни к каким группировкам, являясь фигурой меж- и надкорпоративной.

В мае 1916 г. Г. назначен представителем Ведомства правосл. исповедания в комиссию Гос. Думы по делам РПЦ для участия в обсуждении законопроекта о правосл. приходе. С 1915 г. входил в состав совещания Палестинского об-ва о рус. научных и религ. интересах в Палестине, в янв. 1917 г. принимал участие в совещании по делам Палестины, Афона, Синая, Египта и по вопросу о рус. подворье в г. Бари. В мае 1917 г. приглашен в образованное при МВД совещание для обсуждения общих вероисповедных вопросов, в окт. того же года избран делегатом от ПДА на созываемое Мин-вом народного просвещения собрание по проблеме учреждения в Париже Русского ин-та.

Первая заметка Г. о событии празднования дня Свящ. коронования в Вологодской ДС появилась 3 июня 1883 г. в «Вологодских ГВ». До 1917 г. он опубликовал в различных газетах («Московские ведомости», «Русское слово», «Московские церковные ведомости», «Воронежские ЕВ», «Новое время», «Колокол» и др.) свыше 460 заметок на разнообразные темы. Печатался в духовных журналах: «Вера и разум», «Странник», «ХЧ», «Церковный вестник» (с нояб. 1893 по май 1894 был исполняющим обязанности помощника редактора «ХЧ» и «ЦВк»), «Вера и Церковь», «Русское обозрение», «Богословский вестник», ТКДА, «Православный собеседник», с 1908 г. рецензии Г. довольно регулярно публиковались в еженедельнике «Гермес», сотрудничал более чем в 70 изданиях, включая иностранные.

Весной 1918 г. Г. выступил одним из инициаторов присоединения ПДА к Петроградскому ун-ту, разработал проекты необходимых документов (устав, программу занятий) и принимал участие в заседаниях комиссии по этому вопросу. В янв. и мае-июне 1918 г. был командирован советом ПДА в Москву для выяснения дальнейшей судьбы академии и встречался с Патриархом.

В сент.- дек. 1918 г. по приглашению проканцлера Уппсальского ун-та архиеп. Натана Сёдерблома посетил Швецию. В ун-те читал лекции «Православная Церковь и желательность объединения христианских Церквей» и составил научное описание слав. рукописей и старопечатных книг, хранившихся в университетской б-ке Carolina Rediviva. Накануне возвращения из Швеции, 20/7 дек. 1919 г., по предложению Н. Я. Марра Г. был избран младшим ассистентом по разряду Христианского Востока и армяно-груз. филологии Петроградского ун-та. Одновременно с 15 марта 1919 г. вплоть до отъезда из России состоял архивариусом в IV секции II Отд-ния (бывш. Архив и Б-ка Святейшего Синода) Единого гос. архивного фонда. С 21 окт. 1919 по 17/4 апр. 1920 г. Г. находился в командировке в Вологде. По возвращении, продолжая служить в архиве, читал лекции по Свящ. Писанию НЗ в открывшемся Петроградском Богословском ин-те.

27 нояб. 1920 г. Г. оформил брак с А. В. Лебедевой (урожд. Нечаевой), вдовой его учителя Лебедева. Решение покинуть Россию, принятое в нач. 1919 г., было продиктовано принципиальным нежеланием жить в «богопротивном» гос-ве. Г. писал, что, если бы «достались мне все блага мира и утвердился теперешний безбожный насильнически-социалистический строй,- для меня невозможно будет жить при нем, и я обязательно уйду умирать в другое место. Такова для меня моральная необходимость» (ПФА РАН. Ф. 800. Оп. 3. № 250. Л. 13). Решение уехать окрепло под влиянием известия о гибели старшего брата Александра, действительного статского советника, выпускника КазДА, к-рый был взят в заложники большевиками и расстрелян в июне 1919 г. в г. Уральске; обстоятельства его смерти стали сильнейшим потрясением для Г. Кроме того, еще в дек. 1918 г. друзья предупреждали Г. о возможности ареста и тюремного заключения. Стремясь получить статус заграничного члена АН в Европе, Г. хлопотал о командировке по линии АН, одновременно обращался к зарубежным друзьям, в т. ч. к архиеп. Н. Сёдерблому, с просьбой содействовать его отъезду из России. В июле 1921 г. благодаря вмешательству М. Горького получил визу и 29/16 авг. 1921 г. вместе с супругой покинул Россию, выехав в Финляндию. После 2-недельного карантина в пос. Териоки (ныне г. Зеленогорск Ленинградской обл.) с 13 сент. жил в Выборге, откуда в мае 1922 г. направился в Германию, 14 июня прибыл в Прагу, поскольку еще 21 окт. 1921 г. был избран членом Коллегии по обеспечению образования рус. студентов в Чехословакии. С 3 авг. жил в Белграде, где до мая 1923 г. преподавал на Белградском Богословском факультете. Тяжелые условия жизни в Сербии вынудили искать нового убежища. Г. намеревался переехать в Польшу, куда его приглашал митр. Георгий (Ярошевский), однако гибель митрополита 8 февр. 1923 г. расстроила эти планы. Г. принял предложение занять должность профессора только что созданного богословского фак-та в Софийском ун-те и 11 июля 1923 г. прибыл в столицу Болгарского царства.

Г. принимал участие в церковно-общественных событиях и в работе учреждений рус. эмиграции в качестве эксперта, докладчика, вдохновителя, учителя, выступал на академических и студенческих конференциях. С первых месяцев пребывания за границей в рус. и иностранной печати появлялись его статьи о положении правосл. Церкви в России. Великое страдание рус. народа Г. считал бедствием общехристианским. Он подчеркивал, что опасность эта «не частная и временная, а универсальная и принципиальная», поэтому необходимо объединить всех христиан в общем историческом подвиге, чтобы защитить мир «от антихристианского нашествия» и обеспечить «благодатно-живоносное христианское влияние», ибо отсутствие христ. солидарности усугубляет мировую катастрофу (война и социалистический погром в России).

Как никто другой из рус. профессоров духовного ведомства, Г. имел обширные контакты с представителями богословской науки различных христ. вероисповеданий, состоял в переписке с А. Пальмиери, Грегори, Дайсманом, К. Грассом и проч. Редактор ж. «Theologisches Literaturblatt» проф. Гёттингенского ун-та Г. Н. Бонвеч писал ему: «Вы сумели также установить живую связь и с западным ученым миром. Вы сделали своим для русского богословия то, что там было выработано в области богословия, и постарались также доставить русскому богословию доступ в западный мир. При этом Ваш интерес был направлен не только к тому, чтобы представлять чистую науку, но и к тому, чтобы оказывать услуги в церковной и религиозной жизни» (35-летие ученой деятельности. 1925. С. 31).

Г. участвовал во всех основных межхрист. конференциях. В сент.-окт. 1918 г. читал лекции о соединении Церквей на проходившей в Уппсале встрече христ. церковных деятелей и ученых из Великобритании, Франции, Германии, Нидерландов, Венгрии, Швейцарии, Норвегии и Швеции (см.: Den Ortodoxa Kyrkan och frеgan om sammas lutning mellan de Kristna Kyrkorna // Den ortodoxa kristenheten och kyrkan enhet. Stockholm-Uppsala, 1921. S. 7-98 и по-болгарски: Православната църква и христианското междуцърковно единение // ГСУ. БФ. 1924. Т. 1. София, 1925. С. 153-260).

В июне-июле 1925 г. официально представлял Болгарскую Православную Церковь на проходившем в Лондоне праздновании 1600-летия I Вселенского Собора, 25 июня (8 июля) в зале Королевского колледжа произнес речь «Христианское единение и богословское просвещение в христианской перспективе» (1926). В авг. 1925 г. выступал с докладом «О христианском единении в жизни и труде» (1926) на Стокгольмской конференции «Жизнь и деятельность» (Life and Work), собравшей более 600 представителей различных христ. Церквей и исповеданий из 37 стран. В авг. 1927 г. на Лозаннской конференции «Вера и церковное устройство» (Faith and Order) выступал в качестве главного референта от правосл. Церкви с докладом «Евангелие, Церковь и таинство». В 1928 г. по приглашению фонда «Olaus-Petri-Stifelsen» вновь посетил Уппсальский ун-т и выступил с докладом «Св. ап. Павел и павлинизм Антиохийской школы» (Тр. 5-го Съезда Рус. Акад. Орг. за границей. София, 1932. Ч. 1. С. 99-132; этот же доклад Г. произнес на V конгрессе рус. заграничных акад. орг-ций). В 1929 г. принимал участие во встрече зап. и вост. богословов в г. Нови-Сад (Сербия) с докладом «Христово уничижение и наше спасение» (ПМ. 1930. Вып. 2. С. 86-101; Theologische Blätter. 1929. Bd. 8. Nov. S. 271-281). В 1930 г. был приглашен на такую же встречу в Берн, но из-за болезни не смог на нее приехать, его доклад «Christus und Kirche» был зачитан (см.: Theologische Blätter. 1930. Dez. S. 327-329).

Приветствуя межцерковные конференции, Г. свидетельствовал, что все подозрения против них «совершенно ошибочны или злонамеренны», ибо конференции не скрывают и не затушевывают конфессиональных разногласий, открыто исповедуя, что «без единства веры не может быть междуцерковного единения», их задача - «взаимное непосредственное ознакомление и свойственное ему сближение», в результате к-рого устраняются существующие взаимные недоразумения и соблазны («Возлюбим друг друга» // Правосл. пастир. София, 1930. Апр. С. 321-326; Misionarul. Кишинев, 1930. Янв. С. 7-14). Г. исходил из того, что «взаимное и всеобщее христианское единение есть не только заповедь Христа Спасителя и не только наша всецелая моральная обязанность», но потребность и свойство самого христианского бытия, к-рое без этого «не может существовать, функционировать и развиваться нормально» (Глубоковский. Христианское единение. 1926. С. 139). Вопрос о христ. межцерковном единении принадлежит к самой сущности Православия, в к-ром «эссенциально» присутствует потребность действительно объединить в себе христ. разделения (Глубоковски. Православната църква. 1925. С. 163-164). Без признания исторического существования Вселенской Церкви не остается в этом мире ничего непоколебимого, ничего непогрешимого, «эссенциально превосходящего, вселенски обязательного и универсально-подчиняющего», а значит, нет и «авторитетного фундамента» в догматическом исповедании, и «идея общецерковной «унии» остается красивой фикцией или некрасивой ненормальностью» (Там же. С. 233-234). Главное условие действительного христ. единения он видел в истинно христ. жизни, ибо «в христианстве нет протестантской, англиканской, католической или православной жизни» (Глубоковский. Православният Изтокъ. 1926/1927. С. 37). Но христ. жизнь должна от Христа проистекать и через Него приносить плоды. Люди должны стать достойными восприятия христ. мира, тогда конфессиональные различия исчезнут по воле Всевышнего. Г. напоминал слова блж. Августина: «Бог спасает без нас, но не против нас» (Глубоковски. Православната църква. 1925. С. 168).

Г. принадлежит более 20 статей по вопросам межцерковного единения, опубликованных на англ., нем., франц., серб., болг., румын., греч., швед. и рус. языках. Он был принципиальным сторонником единения христ. Церквей. Но опыт непосредственного общения на Западе привел к скептическим оценкам человеческой составляющей этого процесса.

14 июня 1925 г. в Софии по инициативе Русской академической группы в Болгарии, членом к-рой Г. состоял, отмечалось 35-летие его научной деятельности (см. сб.: 35-летие ученой деятельности. 1925). Как отмечалось на страницах офиц. органа Архиерейского Синода РПЦЗ, это празднование «превратилось во всеславянское торжество, нашедшее отзвук во всех концах мира» (Церк. ведомости. 1925. № 13-14. С. 9). Г. получил более 200 приветствий от различных учреждений - рус. и болг., светских и церковных, научных, общественных и даже военных, от иерархов и священнослужителей, от ученых с мировым именем и бывш. своих учеников. Его деятельность рассматривалась как общенациональное культурное достояние, «как символ бывшей и будущей России» (Там же. С. 18).

После отъезда из России Г. опубликовал свыше 100 статей и заметок. Его научные труды издавались преимущественно в Болгарии, в «Ежегоднике Богословского факультета Софийского университета» и выходили отдельными изданиями (Евангелия и их благовестие о Христе-Спасителе и Его искупительном деле. София, 1932; Св. Апостол Лука, Евангелист и Дееписатель. София, 1932, и др.). В эмиграции Г. завершил «Объяснительный библейский словарь», над составлением к-рого трудился с 1905 по 1933 г., в основу его была положена «Иллюстрированная популярная полная библейская энциклопедия» архим. Никифора (Бажанова) (М., 1891-1892), существенно переработанная и дополненная. Рукопись насчитывает ок. 2500 листов.

В эмиграции Г. не принадлежал ни к одной из юрисдикций Русской Церкви, выступая на международных христ. встречах как офиц. представитель Болгарской Православной Церкви. Тем не менее участвовал в работе церковно-педагогических и научных учреждений, создаваемых как Архиерейским Синодом РПЦЗ в Сремски-Карловци, так и отложившимися от него духовенством и мирянами, группировавшимися вокруг митр. Евлогия (Георгиевского) в Париже. Принимал участие в деятельности Православного Богословского института прп. Сергия Радонежского в Париже, где неоднократно читал лекции (летом 1925, осенью-зимой 1928-1929), в 1935 г. был избран почетным членом ин-та, 40-летию его ученой и церковно-общественной деятельности посвящен специальный юбилейный номер ж. «Православная мысль» (1930. Вып. 2).

По приглашению Сербского Патриарха Варнавы (Росича) (бывш. своего ученика) регулярно посещал Сремски-Карловци. В 1934 г. вошел в состав Ученого комитета, учрежденного при Архиерейском Синоде РПЦЗ и возглавленного митр. Антонием (Храповицким), с к-рым Г. поддерживал личную переписку.

Г. скончался в Софии, похороны состоялись в день Торжества Православия, 21 марта, отпевание совершал митр. Софийский Стефан (Георгиев) в сослужении 5 епископов, 2 архимандритов и 40 священников. В надгробном слове он отметил, что Г. был опытным и всесторонне образованным руководителем «всех богословов и христианских ученых», к-рому нет замены. «Чтобы понять широту и глубину этого великого человека, который одновременно был аристократом и крестьянином, профессором и другом, ученым и простым, богатым и бедным,- говорил митр. Стефан,- необходимо учесть самое сокровенное состояние его души и сердца: любовь и преданность святой Православной Церкви, великой своей многострадальной родине и внимание к нравственной немощи страдающего человечества» (Стефан (Георгиев), митр. Проф. доктор Н. Н. Глубоковский: Надгробное слово. 1937. С. 16). 20 апр. 1937 г. в Свято-Сергиевском Богословском ин-те состоялось открытое собрание, на к-ром с докладами и воспоминаниями выступили А. В. Карташёв, прот. Г. В. Флоровский, прот. Н. Сахаров, прот. И. Ктитарев, И. В. Никаноров и Ф. И. Бокач. Некрологи Г. появились во мн. эмигрантских и зарубежных изданиях.

Главной сферой своей деятельности Г. полагал труды «педагогически-профессорского и научно-литературного служения». И то и другое почиталось им, по собственному признанию, «как бы священнослужением». Полная библиография работ Г. насчитывает ок. тысячи наименований, включая монографии, журнальные и газетные статьи, библиографические заметки, рецензии и отзывы.

Христианин и ученый неразрывно соединены в личности Г., утверждавшего, что «все в мире христоцентрично» (Глубоковский. Благовестие ап. Павла. 1934. С. 2), и исповедовавшего в качестве основного методологического принципа неразрывность веры и знания (35-летие ученой деятельности. 1925. С. 12). Г. доказывал не только «равноправность» христ. науки, но и «ее единственность... в качестве необходимой, жизненной стихии всякой учености, чего бы она фактически не касалась» (Глубоковский. Акад. проф. Б. А. Тураев. 1923/1924. С. 201).

Оценивая эмпирические факты применительно к «христианскому положению», Г. представил богословско-исторический анализ причин происшедшей в России трагедии и той «значительной духовно-христианской прострации» (Там же. С. 173), в к-рую все более погружается мир. Признавая религ. фактор важнейшим в земной жизни, Г. учил, что спасение может быть только духовное: «Мы достаточно потратили всяких материальных ресурсов, чтобы видеть всю пагубность «материалистических» расчетов. Надо водитися всецело единым духом и каждому в своей сфере поддерживать его горение. Для духовно-академических деятелей это - наши великие и святые академические идеалы» (частное собр.).