ВАССИАН

(кн. Патрикеев Василий Иванович, по прозвищу Косой или Кривой; † после 4.03.1532, Иосифов Волоцкий в честь Успения Пресв. Богородицы мон-рь), военачальник, боярин, впосл. монах, канонист, писатель-публицист.

Родоначальником князей Патрикеевых был Патрикий Наримантович, внук вел. кн. Литовского Гедимина, в кон. XIV в. принятый в Вел. Новгороде в качестве служилого князя, в 1408 г. выехавший в Москву, где был встречен с почетом. Его сын Юрий был женат, согласно Медоварцевской редакции «Сказания о князьях владимирских» и сопровождающей его Литовской летописи, на сестре Московского вел. кн. Василия I Димитриевича Анне (род. 8 янв. 1387). (По данным др. редакций «Сказания» и по сообщениям родословных книг, Анна была сестрой вел. кн. Василия II Васильевича, что менее вероятно, т. к. сестра последнего, также Анна, была супругой визант. царевича Иоанна VIII Палеолога, ставшего уже после ее смерти императором.) В. И. Патрикеев, внук Юрия, следов., приходился вел. кн. Василию III Иоанновичу троюродным дядей, а не братом и был, бесспорно, старше его (в 1489 командовал войсками, когда княжичу Василию было 10 лет). Князья Патрикеевы были сподвижниками московских вел. князей, сторонниками их политики, к кон. XV в. вошли в число знатнейших боярских родов. Отец В. кн. И. Ю. Патрикеев (боярин уже в 1461-1462) был московским наместником (с 1472 вплоть до опалы в 1499), в 1492 г. в его доме жил вел. кн. Иоанн III Васильевич с семьей (в связи со строительством нового великокняжеского дворца).

В. И. Патрикеев принимал участие в важных политических, дипломатических и военных мероприятиях. В 1491 г., во время конфликта Иоанна III с удельными братьями, в день ареста в Москве кн. Андрея Васильевича, Патрикеев был послан в Углич за его детьми с приказанием их «поимати и посадити за приставы», что и было выполнено. В 1497 г. вместе со своим отцом и великокняжеским дьяком Ф. В. Курицыным принимал участие в оформлении юридического акта, фиксирующего отвод земель при размене (разъезде) вел. кн. Иоанна III и волоцких удельных князей Федора и Ивана Борисовичей. Возможно, при разборе нек-рых земельных тяжб был судьей высшей инстанции, выносившим приговор по докладу судей низшей инстанции.

Главным поприщем князя было военное. В 1489 г. вместе с 11 воеводами В. И. Патрикеев взял Воротынск, принадлежавший тогда Великому княжеству Литовскому. Было захвачено большое число пленников, но затем рус. войска были разбиты литовскими. В ходе русско-литов. войны был послан в 1492 г. из Твери с войском в Можайск. Вскоре московские войска во главе с воеводами князьями Д. В. Щеней и Патрикеевым взяли Вязьму - важный стратегический пункт на русско-литов. границе. Пленные вяземские князья и паны были доставлены в Москву. По условиям мирного договора 1494 г., Литва признала Вязьму и др. присоединенные города московскими владениями. От имени вел. кн. Иоанна III переговорами руководил кн. И. Ю. Патрикеев, в них принимал участие и его сын, они пользовались особым доверием литов. послов. В марте-мае 1494 г. В. И. Патрикеев возглавлял посольство, отправленное в Вильно для ратификации «докончальных грамот» (в него также входили кн. С. И. Ряполовский и дьяк Курицын). Послы получили «утвержденную грамоту» о сохранении «греческого закона» дочерью Иоанна III Еленой, брак к-рой с польск. кор. и вел. кн. литов. Александром Ягеллончиком входил в условия мирного договора. В. И. Патрикеев проводил в Вильно какую-то самостоятельную линию, «высокоумничал», как напоминал почти 10 лет спустя, в 1503 г., вел. князь в наказе рус. послам в Литву. Вероятно, Иоанн III имел в виду неудачу своих уполномоченных в попытках закрепить за ним титул «государь всея Руси» в грамоте о «греческом законе» Елены. В авг. 1494 г. В. И. Патрикеев снова вел переговоры с литов. представителями. Зимой 1495/96 г. он принимал участие в поездке Иоанна III в Вел. Новгород. Отсюда он отправился в поход «на свейских немцев» (янв.-март 1496). В ходе войны со Швецией Патрикеев фактически руководил всеми войсками, осаждавшими Выборг (воевода большого полка). Несмотря на то что взять крепость не удалось, рус. рать возвратилась с большим «полоном», нанеся шведам большой урон.

В 1495 г. Патрикеев стал членом Боярской думы, к-рую фактически возглавлял в это время его отец. Однако в янв. 1499 г. кн. И. Ю. Патрикеев попал в опалу и был арестован вместе с детьми и ближайшими родственниками, причем его зятя кн. С. И. Ряполовского вскоре казнили. По печалованию митр. Симона и Собора архиереев Патрикеевы были «пожалованы от казни», ее заменили пострижением («в железах»): отец был отправлен в Троице-Сергиев мон-рь, а сын - в Кириллов Белозерский в честь Успения Пресв. Богородицы.

Летописи и др. источники не сообщают о причинах опалы, суждения о них остаются гипотетическими. Опала хронологически входит в ряд фактов династической борьбы 1497-1502 гг. за престолонаследие между «партиями» внука вел. кн. Иоанна III Димитрия Иоанновича, сына рано скончавшегося вел. кн. Иоанна Иоанновича Молодого и его матери Елены Волошанки, с одной стороны, и партией Василия (впосл. вел. князя) и Софьи Палеолог - с др. Первоначально Иоанн III провозгласил наследником своего внука (февр. 1498). Василий и Софья вели очень опасную игру, сын пытался воздействовать на отца угрозой «отъезда». В кон. 1497 г. кн. Василий бежал к литов. границе, к Можайску и Дорогобужу, возможно, предпринимал военные действия против отца. Контакты кн. Василия с вел. князем Литовским во время русско-литов. войны перерастали в угрозу власти Иоанна III. Вел. князю удалось вернуть сына, достичь согласия с Софьей, но он вынужден был пойти на уступки: 14 апр. 1502 г. Василий был поставлен на вел. княжение Московское, Владимирское и всея Руси, ранее, 11 апр., были арестованы Димитрий и Елена. Бесспорно кн. Василий имел поддержку и контакты в Литве, как и Софья (в 1484 отъехал в Литву кн. В. М. Верейский, женатый на племяннице Софьи, ее дочь была замужем за Александром Ягеллончиком). Возможно, Василий и Софья использовали связи Патрикеевых в Литве, основанные на происхождении последних и усилившиеся в ходе дипломатической деятельности 1493-1494 гг. (При обсуждении причин опалы необходимо учитывать печалование митрополита и архиереев, к-рое едва ли могло бы иметь место, если бы Патрикеевы были сторонниками подозреваемой в связях с еретиками кнг. Елены Волошанки.)

В Кирилло-Белозерском мон-ре духовным наставником В. стал прп. Нил Сорский. С его братом - А. Ф. Майковым В. был ранее связан на дипломатической службе. Сохранилось послание прп. Нила к В. («к брату, вопросившему его о помыслах»). В начале княжения Василия III В. вернулся в Москву, жил в Симоновом Новом мон-ре и стал одним из влиятельных советников правителя. Позже писец-каллиграф М. Я. Медоварцев называл В. «великим временным человеком» вел. князя и говорил на суде 1531 г., что он «и государя так не блюлся и слушал», как В. Время возвращения В. ко двору неизвестно, предположительно называют разные даты между 1503 и 1509 гг. К этому можно добавить еще одну гипотезу - литов. опыт В. мог быть полезным для Василия III в 1507 г., когда после смерти Александра Ягеллончика рус. правитель обратился к вдове, своей сестре Елене Иоанновне, с просьбой способствовать своему избранию на литов. престол, что не удалось осуществить.

Не позднее начала 2-го десятилетия XVI в. В. принимал участие в полемике по поводу отношения к кающимся еретикам, развернувшейся после Собора 1504 г. Сочинение В. на эту тему (Слово на «Списание Иосифа») датируется июлем 1511 - июнем 1514 г. (или июль 1511 - июнь 1512), но истоки полемики (возможно, устной) могут уходить в 1-е десятилетие. Позиция князя-инока была одобрена Василием III, запретившим прп. Иосифу Волоцкому писать против В. В послании В. А. Челяднину, дворецкому вел. князя, прп. Иосиф жаловался на то, что В. говорит против него «хульные речи», называет «отступником», и просил ходатайствовать о снятии с него запрета на полемику. В противоположность прп. Иосифу, настаивавшему на искоренении ереси с помощью суровых мер, продолжении казней и т. д., В. был сторонником применения к кающимся еретикам более мягких наказаний. Др. сочинение на эту тему («Слово о еретиках») В. позднее включил в свою Кормчую (3-й редакции). В нем князь-инок писал о необходимости дифференцированного отношения к еретикам: упорствующих в заблуждениях надо сурово наказывать («царем и князем подобает осужати, и проклинати, и заточати насилующих еретиков на святыа Божиа церкви и на православных христиан и непокоряющихся правилом святых отец, казнити царем и князем их подобает»), раскаявшиеся еретики достойны милосердия («обращающихся и приходящих на покаяние волею или неволею принимати подобает»; св. отцы «еретиков молитвою обращали к Христу, а не оружием убивали»).

В. принял активное участие в обсуждении поставленного еще на Соборе 1503 г. вопроса «о землях церковных, святительских, монастырских». На Соборе не нашла поддержки попытка вел. кн. Иоанна III получить санкцию высшего духовенства на продолжение применительно к др. регионам конфискации земель, принадлежавших мон-рям и архиерейским кафедрам, как это было сделано в покоренном Вел. Новгороде (в 1478 и 1499). После Собора возникла необходимость более тщательно изучить канонические основы церковной собственности, изложенные в Кормчих (см. Кормчая книга). Эта необходимость была осознана как духовенством, так и великокняжеской властью (составленная В. Кормчая была передана вел. князю и хранилась в великокняжеской казне). Нормы Кормчих книг привлекались составителями Соборного ответа 1503 г. Василию III, к-рые ссылались наряду с др. аргументами на 19 правил, доказывающих, что, во-первых, «святителям и монастырям не запрещено держать села и земли», во-вторых, запрещено их «продать или отдать». Интерес к Кормчим в этот период подтверждается и рукописным наследием, напр. сборником Ивана Волка Курицына, соединившим Кормчую, Мерило праведное, Русскую Правду и др. статьи (РГБ. Ф. 173/I. Собр. МДА. № 187); согласно новейшим исследованиям, заказчиком рукописи был, вероятнее всего, Московский митрополит.

Работа В. над Кормчей стала новым этапом в истории нестяжательства (см. Нестяжатели) как направления церковной мысли. Содержанием предыдущего этапа было по преимуществу обсуждение вопроса о типах монастырского устройства (Скитский устав - Предание прп. Нила Сорского и общежительные уставы преподобных Евфросина Псковского и Иосифа Волоцкого). Учение и аскетическая практика прп. Нила, идеалом к-рого было пустынножительство в скиту, стали вершиной раннего этапа и всего движения в целом. Вмешательство верховной власти в 1503 г. сделало вопросы внутримонашеской полемики предметом соборных обсуждений, связало их с гос. политикой. Вопрос о типах мон-рей отошел на второй план, хотя и сохранял свое значение (ему посвящено послание прп. Максима Грека вел. кн. Василию III, 1518-1519 гг.), главным сделался вопрос о монастырском землевладении.

Центральной фигурой 2-го этапа нестяжательства стал В., подчинивший задачам происходившей тогда полемики свою работу над Кормчей. В. приступил к составлению новой редакции Кормчей книги, как он свидетельствовал на Соборе в 1531 г., по поручению митр. Варлаама, Ростовского архиеп. Вассиана II (Санина), епископов Крутицкого Досифея, Суздальского Симеона. Работа началась до 1515 г. (дата смерти епископов Вассиана и Симеона) и в основном завершилась в 1517 г. (дата определяется по показаниям на Соборе 1531 г. и подтверждается записями на нек-рых рукописях). Возможно, В. начал изучать Кормчие еще в Кирилло-Белозерском мон-ре под влиянием прп. Нила Сорского, о занятиях к-рого до пострижения известно, в частности, что он был «судиям книгчий», т. е. имел отношение к судопроизводству. В. привлек ряд списков, по-видимому относящихся к разным редакциям («правила», принадлежавшие Симонову мон-рю, «правила» Ростовского архиеп. Вассиана II, привезенные с Афона, и др.). Публицистическая направленность Кормчей В. подчеркивается включением в нее сочинений составителя и трудов совр. ему авторов.

Кормчая В. принадлежит к тому типу Кормчих книг, в к-рых материал расположен не в последовательном ряду (правила апостольские, Вселенских и Поместных Соборов, св. отцов, имп. законодательство и т. д.), но распределен тематически в соответствии с Указателем XIV титулов (граней), посвященных той или иной теме (правила о мон-рях включены в XI грань). Выделены 3 редакции Кормчей В., каждая последующая полнее предыдущих. 1-я редакция (РГБ. Ф. 228. № 39, список 20-х гг. XVI в., написана частично рукой Исака Собаки), завершена в 1517 г., 2-я - после 1518 г. (включает переводы прп. Максима Грека, написанное им краткое Сказание об Афонской горе). Сохранились 2 списка этой редакции: РНБ. F. II. 74, ок. сер. XVI в. (?), РГАДА. Ф. 381. Тип. № 181, 50-е гг. XVI в. 3-я редакция, самая полная, известна в рукописи Владимиро-Суздальского историко-художественного музея-заповедника (№ 5636/399).

Кормчая 1-й и 2-й редакций состоит из 17 глав, в конце оглавления имеется помета о том, что 18-ю и остальные главы следует искать «в другой книзе», однако книга такого содержания в наст. время неизвестна. Последняя глава представляет собой соч. В. «Собрание некоего старца на въспоминание своего обещания о отвержении мира», где изложен основной тезис автора: «Инокам [следует] жить по Евангелию, по Апостолу, по [правилам] Василия Великого - сел не держать, не владеть ими, но жить в тишине и в безмолвии, питаясь [плодами] своих рук. А если не удовлетворимся этим, то подобает принимать милостыню от христолюбцев, но [в пределах] необходимого, а не излишнее - ни села, ни многое богатство». Здесь воспроизведена позиция прп. Нила Сорского по вопросу о материальных источниках монастырской жизни. В Кормчей обозначен и 3-й источник - не в тексте «Собрания некоего старца», а в заглавии XI грани (РГБ. Ф. 228. № 39. Л. 37 об.- 38),- это доходы от «данных» мон-рю сел, но получаемые не непосредственно, на основе владельческих прав мон-ря, а через епископа и подчиненного ему «иконома». Епископ, по мнению В., должен «хранить» села, к-рые принадлежат мон-рям, находящимся в его юрисдикции, а иноки «окормляются от иконома всякими потребами по повелению епископа». (В 3-й редакции «Собрания некоего старца» раздел об источниках материального обеспечения монахов дополнен следующим положением: «Подобает от соборные церкви, от соборного богатства питатися», это близко к заглавию XI грани, но не идентично ему, т. к. называет в качестве источника обеспечения церковную собственность как таковую в самом общем виде). По мнению В., монахи не должны вступаться ни в какие «мирские вещи», в частности недопустима практика, когда монахи «села к монастырям емлют и покупают, и владеют ими, что приносит инокам много зла». В «Собрании некоего старца» с полной определенностью говорится о возможности землевладения епископских кафедр и соборных церквей, доходы с этих владений должны идти на благотворительность («нищих ради или убогих»), т. о., разграничено отношение к монастырской собственности и собственности епископских кафедр.

«Собрание некоего старца» 1-й редакции заканчивается пессимистическим выводом автора об отсутствии в Кормчей однозначного ответа на интересующие В. вопросы: наряду с правилами, не повелевающими инокам вступаться «в мирские [дела], ни в села», имеются каноны, в к-рых «писано - у монастырей селам быти», напр. IV Всел. 24, VII Всел. 18 (на эти же правила ссылался и соборный ответ 1503 г.).

Прибывший в Москву в марте 1518 г. ученый афонский монах прп. Максим Грек познакомил В. с приемами филологической критики текста, когда полемика с имеющимся в тексте утверждением строится не на основе противопоставления др. текста, а с помощью выяснения истории и степени подлинности самого текста. Прп. Максим перевел для Кормчей В. толкования канониста Феодора IV Вальсамона на правила, упомянутые в Соборном ответе 1503 г. Василию III и в заключительной части 1-й редакции «Собрания некоего старца». Благодаря переводам прп. Максима В. стало ясно, что употребляемый в слав. Кормчих термин «село» неточно передает греч. оригинал, для перевода к-рого прп. Максим предложил др. варианты: «приградие сельное» (в толкованиях к VII Всел. 12) и «приградие» - в толкованиях к 18-му прав. того же Собора. В первом случае переводчик на полях дал разъяснение: «Сие толкуется проастион, сиречь пашни и винограды, а не села с житейскими христианы». Еще один комментарий дан, вероятно прп. Максимом, в приписке в 3-й редакции «Собрания некоего старца»: «Агрос тлъкуется на трое, сиречь село, где люди живут, и пакы виногради и пашни без людей, яже преградия зовутся, и третие - лугы». Разрешив т. о. свои недоумения в отношении канонических предписаний о монастырских селах, В. во 2-й редакции «Собрания некоего старца» снял заключение о противоречиях в канонах, вместо чего ввел категорическое утверждение, что упоминание монастырских сел в IV Всел. 24, VII Всел. 12, 18 «есть блазнено [ошибочно, ложно.- Н. С.] по Божественному писанию: кто будет [кто бы он ни был.- Н. С.] cвятая подписал ложно в наших русских правилах, что монастырям села держати». Далее во 2-й редакции «Собрания» В. поместил пространные толкования Вальсамона на 3 вышеназванные правила. Толкования в целом исходят из тезиса о неотчуждаемости церковной и монастырской собственности, но в них также детально проанализированы ситуации, при к-рых та или иная форма отчуждения становится правомерной. Одно из толкований (на IV Всел. 24) В. значительно сократил, что изменило смысл текста Вальсамона в направлении идеи В. о недопустимости владения селами, становилось возможным толковать казусы отчуждения расширительно. В более полном объеме это толкование Вальсамона процитировал оппонент князя-инока митр. Даниил в своей Кормчей (РГБ. Унд. № 27).

В 1518-1525 гг. В. сотрудничал с прп. Максимом Греком в деле исправления и перевода с греч. богослужебных и др. книг, по-видимому, руководил работой его рус. помощников и писцов, приказывая им неукоснительно следовать указаниям афонского ученого-филолога; на суде 1531 г. ему вместе с прп. Максимом Греком были предъявлены обвинения в еретическом характере нек-рых новых формулировок в переводах.

В составе рукописи XVII в., вне традиции Кормчих книг, сохранилась 4-я редакция «Собрания некоего старца» (по классификации А. И. Плигузова, 1-я - по классификации Н. А. Казаковой). Она принадлежит В., по-видимому, лишь в 1-й, меньшей по объему, части (до слов «Илариона Великого») и восходит к 3-й редакции, 2-я часть написана др. автором, подражающим стилю В.

Нестяжательство В. несет в себе ярко выраженный критический пафос, что отчетливо проявилось в «Слове ответном». Объектом обличений в данном сочинении является не землевладение как таковое, но связанный с ним возврат монахов к «мирским попечениям» и главное - стремление к увеличению собственности неправедными средствами. Особенно гневно автор обличает господствовавшее в его время отношение к зависимым крестьянам, настолько хорошо известное В. и описанное столь детально и точно, что совр. исследователи (Б. Д. Греков) используют «Слово ответно» не просто для иллюстрации тяжелого положения крестьян, но и для разбора конкретных социальных казусов. В. показал сгон крестьян с земли, лишение имущества за неуплату долга, наказание бичами за неуплату процентов, продажу людей за долги, ростовщичество (оно обличается особенно эмоционально), обращение в неправедные суды и др. В. стоит у истоков крестьянской темы в рус. лит-ре, выражая сочувствие «нищей убогой нашей братии», «христианам-братии», выступая против телесных наказаний. Стиль В. предвосхищает лит. манеру протопопа Аввакума, проявляется и сходство темпераментов.

Нестяжательская программа, изложенная В. в «Прении с Иосифом Волоцким», содержит новые положения. Во-первых, из тезиса «не подобает монастырям сел держати» сделан категорический вывод «аз великому князю у монастырей села велю отъимати» (относительно сел «мирских церквей» показания колеблются: в одних рукописях сказано «и у мирских церквей», в др. «а не у мирских церквей»). Во-вторых, ограничены права епископов относительно земель, принадлежащих соборным храмам: ими должен «владеть» не епископ и «не попы», «все церьковное богатство [надлежит] ведати иконому», подчиненному епископу и собору священников («со епископля доклада и с всего его священного собору попов его»). «Прение» отражает эволюцию взглядов князя-инока. Впрочем, Плигузов ставит под сомнение авторство В. в отношении данного сочинения. Исследователи расходятся во мнении относительно принадлежности В. и др. текстов: авторство князя-инока в отношении «Ответов кирилловских старцев» взято под сомнение Плигузовым, «Ответ» на послание прп. Иосифа Волоцкого И. И. Третьякову, создателем к-рого А. А. Зимин считал В., не включен Казаковой в корпус сочинений последнего.

Обличение стремления мон-рей к умножению своих владений объективно смыкалось с правительственной политикой. В 101-й гл. Стоглава, в приговоре 11 мая 1551 г. о вотчинах, упомянуто (и отчасти цитируется) не дошедшее Уложение Иоанна III и Василия III. Смысл данной нормы в Уложении заключался в ограничении поступления вкладов в мон-ри и возможностей для покупки мон-рями земель. Землевладельцам ряда городов и областей (Твери, Микулина, Торжка, Оболенска, Белоозера, Рязани) запрещалось «без доклада» продавать свои вотчины кому-либо иному, кроме жителей этих регионов, а также отдавать в качестве вклада на помин души в мон-ри. Князьям суздальским, ярославским и стародубским также запрещалось продавать свои вотчины к.-л. иному, кроме вотчичей (наследников), а также отдавать на помин души.

Влияние В. на вел. князя оставалось весьма значительным вплоть до кон. 20-х гг. В июне 1523 г. В. вместе с благовещенским протопопом Василием был свидетелем в духовной записи Василия III с подтверждением прежней духовной грамоты и приписного списка к ней с обещанием построить «на Москве на посаде девичь манастырь» в честь возвращения «отчины города Смоленьска и земли Смоленьские» (АРГ: АММС. № 124. С. 293-294, 483-484). Изменение отношения Василия III к В. стало следствием осуждения князем-иноком развода и нового брака вел. князя, основанного на церковных канонах. Однако влияние В. было столь велико, что Василий III не мог осудить его вместе с прп. Максимом Греком в 1525 г., в 1526 г. В. был не только на свободе, но даже ходатайствовал за предоставление льгот Нило-Сорской пуст., к-рые и были ей дарованы. Суд над ним оказался возможным лишь после рождения наследника. Собор начался в мае 1531 г. в отсутствие вел. князя. Как и прп. Максиму Греку, В. было предъявлено обвинение в ереси, в «хуле» на рус. чудотворцев, «державших села», в «похулении», в «развращении святой книги» (Кормчей), в неуважительном отношении к правилам Соборов и св. отцов. Митр. Даниил цитировал на суде утверждение В., действительно содержавшееся во 2-й редакции Кормчей: «Есть во святых правилех супротивное Еуангелию, и Апостолу, и святых отец жительству», а также ссылался на устные высказывания В.: «Правила писаны от диавола, а не от Святаго Духа», то, что он правила называл «кривилами». Порицались также попытки правотворчества В.: «Ни ты апостол, ни ты святитель, ни ты священник». Приговор суда неизвестен, т. к. судный список сохранился не полностью. В. был отправлен в Иосифо-Волоколамский мон-рь, где и скончался. Последнее упоминание о В. содержится в грамоте Василия III старцу Иосифова мон-ря Тихону (Ленкову) 4 марта 1532 г., в к-рой правитель приказывает надзирать за сосланным иноком Феогносту (Ленкову).

Личность и сочинения В. вызывали противоречивое отношение к себе следующих поколений. Похвалы кн. А. М. Курбского, уподоблявшего В. прп. Антонию Великому и св. Иоанну Крестителю, определялись общей тенденциозностью Курбского, стремлением показать в лучшем свете всех, кого преследовали Иоанн IV и его отец. Выступления В. против монастырского землевладения, как и нестяжательское учение прп. Максима Грека, оказали влияние на одного из идеологов нестяжательства - троицкого мон. Артемия, а также на еретика Феодосия Косого. С др. стороны, Зиновий Отенский упрекал В. в несоответствии провозглашаемых идеалов и собственной жизненной практики, в несоблюдении аскетических норм, в непоследовательности нестяжательского учения, к-рая выразилась, в частности, в том, что В. не распространял свои обличения «многостяжания» на светских землевладельцев и вел. князя (несмотря на то что в вотчинах светских владельцев положение крестьян было значительно более тяжелым, чем на монастырских землях).