ПАВСКИЙ

Герасим Петрович (4.03.1787, Павский погост Лужского у. С.-Петербургской губ. (ныне с. Павы Порховского р-на Псковской обл.) - 7.04.1863, С.-Петербург), прот., доктор богословия, библеист, филолог, проф. СПбДА и С.-Петербургского имп. ун-та, действительный член Императорской СПбА. Род. в семье местного свящ. Петра Макарьева. Фамилия Павский (по месту рождения) была дана в семинарии согласно существовавшей в ХVIII-ХIХ вв. практике наречения фамилий лицам из духовного сословия. В 1797 г. П. поступил в Александро-Невскую главную семинарию в С.-Петербурге, к-рая в том же году была переименована в академию. Биографы отмечают выдающиеся дарования П. На протяжении всех лет обучения он неизменно возглавлял разрядный список учащихся. Еще будучи студентом, П. был назначен преподавателем младших классов. Когда в результате реформы духовного образования 1809 г. была открыта СПбДА, П. был рекомендован к поступлению на 1-й курс (порядковый номер курса обозначал набор, а не год обучения). В 1814 г. он окончил СПбДА первым по разрядному списку со степенью магистра богословия. Его курсовое сочинение на степень магистра по классу (кафедре) богословских наук: «Обозрение книги Псалмов, опыт археологический, филологический и герменевтический», было рекомендовано к печати и издано в 1814 г. как образец ученых достижений выпускников новой школы. Проф. СПбДА И. Г. Троицкий в юбилейной речи отметил, что П. «первый из русских ученых высказал взгляд, что значительная часть псалмов Псалтири не принадлежит Давиду» (Троицкий. 1887. С. 11).

П. был оставлен в академии в должности бакалавра по классу евр. языка (1814-1835). Для учебных целей им были составлены грамматика и хрестоматия евр. языка, в к-рую вошли наиболее значимые библейские тексты. Эти пособия были изданы и стали первыми в отечественном образовании, где в основном использовались нем. учебники. Грамматика и хрестоматия евр. языка оставались основными учебными пособиями в академическом курсе древнеевр. языка до 1874 г., когда в рус. переводе была опубликована грамматика В. Гезениуса и вышла хрестоматия К. А. Коссовича. Составленный П. еврейско-рус. словарь был утвержден к печати, но по неясным причинам так и не был опубликован. Т. о., П. можно считать основателем школы отечественной гебраистики.

П. принимал активное участие в научной работе в СПбДА, в т. ч. и в переводе святоотеческих творений. С 1821 по 1839 г. его статьи выходили в ж. «Христианское чтение», однако авторство не всех его работ возможно точно установить, статьи публиковались без указания автора (см. перечень публикаций П.: Вольский. 1902. С. 108; Барсов. Т. 27. С. 503-504; Чистович. 1873. С. 133. Примеч. 1). После женитьбы в 1815 г. П. был рукоположен во иерея и получил место священника сначала в Казанском соборе, позднее в сане протоиерея служил в Андреевском соборе на Васильевском о-ве.

В 1814 (1815) г. П. был принят в Российское библейское общество (РБО) и был его директором до закрытия об-ва в 1826 г. Он был одним из основных переводчиков Библии на рус. язык (см. в ст. Библия, разд. «Русские переводы»). Организационная часть работы была возложена на переводной комитет, в состав к-рого П. входил как переводчик и редактор. П. осуществил перевод Евангелия от Матфея, кроме того, ему были поручены окончательный просмотр и проверка перевода новозаветных книг. Когда в 1820 г. приступили к переводу ВЗ, П. был утвержден главным редактором. Рус. перевод ветхозаветной части Библии был начат с Псалтири (в 1822 вышло 1-е издание). Принципиальная анонимность работы комитета привела к появлению в лит-ре имен П. и свт. Филарета (Дроздова) как переводчиков. Однако свт. Филарет в отличие от П. никогда не считал себя переводчиком Псалтири, к-рая осталась единственной книгой ВЗ, изданной в проекте РБО. В связи со сменой политических приоритетов вся деятельность по переводу Библии на рус. язык была приостановлена в 1825 г., а РБО закрыто в 1826 г.

В 1817 г. П. стал цензором в Комитете духовной цензуры, где прослужил более 9 лет. В том же году П. в течение полугода замещал должность законоучителя в Царскосельском лицее, А. С. Пушкин отзывался о нем как об «умном, ученом и добром священнике» (Пушкин А. С. Полн. собр. соч. М., 1949. Т. 12. С. 336-337). В 1818 г. П. был утвержден советом СПбДА в звании профессора. В 1819 г. гр. С. С. Уваров, попечитель С.-Петербургского учебного округа, пригласил П. занять богословскую кафедру в открывшемся С.-Петербургском имп. ун-те, к-рую он возглавлял до 1827 г. За это время П. разработал богословский курс для светских слушателей. В ун-те он читал догматическое и нравственное богословие, «Историю развития религиозных идей в человеческом обществе». Сохранились отзывы о нем как о талантливом лекторе и педагоге, умеющем увлечь слушателей. В 1821 г. «по представлению свт. Филарета (Дроздова) и ректора СПбДА еп. Григория (Постникова)» П. была присуждена ученая степень доктора богословия «за труды по переводу Священных книг на русское наречие и за основательные уроки богословия в Санкт-Петербургском университете и еврейского языка в Академии» (Чистович. 1863. С. 7). В том же году за переводческую деятельность он был награжден орденом св. кн. Владимира 4-й степени и был избран почетным членом Конференции МДА.

1824-й год стал для П. трагическим - преждевременная кончина горячо любимой жены оставила его вдовцом с 2 малолетними дочерьми. В 1826 г. его педагогические дарования получают Высочайшее признание - ему было доверено стать законоучителем наследника престола. В. А. Жуковский, инспектор классов наследника, так объяснял П. мотив этого предложения: «Ваша религия - друг просвещения, такая именно, которая должна жить в душе Государя» (Барсов. Т. 27. С. 270). Тогда же он был переведен на священническое служение в штат Большого собора Зимнего дворца. За 8,5 лет работы при имп. дворе П. был отмечен орденами св. Анны 2-й степени с алмазными знаками, св. кн. Владимира 3-й степени, наперсным крестом с бриллиантами и 2 бриллиантовыми перстнями. В 1835 г. П. был вынужден уволиться с должности законоучителя наследника, оставить преподавание в академии и уйти на покой. Причиной отставки П. стали необоснованные подозрения в предосудительном образе мыслей. Как писал архим. Юрьевского мон-ря Фотий (Спасский) мн. священнослужители отмечали, что П. приносит вред Церкви: «Иные считают его неблагочестивым, иные безбожником, иные благим и иные еретиком» (Автобиография Юрьевского архим. Фотия // РС. 1896. Авг. С. 440). П. обвиняли в приверженности «неологии» (букв. «новое учение»), которым в ХIХ в. называли новое направление в протестант. богословии ХVIII в., противопоставлявшееся старой, традиционалистской школе (см. подробнее в ст. Библеистика). Учение сложилось на основе применения историко-критического метода к исследованиям в области догматики и Свящ. Писания, в результате были подвергнуты пересмотру основные положения христ. вероучения, догматы перестали рассматриваться как истины абсолютного порядка. Развитие библейской критики поставило под сомнение мн. прежние традиц. представления об авторстве библейских книг, времени их написания и др. Эти выводы стали вызовом для традиц. церковного сознания, и в этом отношении первоначальная реакция их отторжения была закономерной.

По инициативе недоброжелателей П., среди к-рых были первенствующий член Свящ. Синода митр. Новгородский и С.-Петербургский Серафим (Глаголевский), архим. Фотий (Спасский), министр народного просвещения адмирал А. С. Шишков, был прекращен проект рус. перевода Библии и закрыто РБО. Через представительниц жен. половины двора удалось получить учебные пособия, составленные П. для наследника и изданные в единичных экземплярах,- «Христианское учение в краткой системе» и «Начертание церковной истории» (в 1909 они были переизданы большим тиражом). По непосредственному поручению митр. Серафима и просьбе неких придворных дам свт. Филарет (Дроздов) составил отзыв на эти пособия (см.: Барсов. Т. 27. С. 706; Филарет Московский. Собр. мнений. 1885. Т. 2. № 219, 220. С. 343-358). Обвинения П. в следовании «неологии» из уст свт. Филарета звучали еще в 1828 г., когда он доносил в Синод о сомнительных, с его т. зр., выражениях в статье П., посвященной богословию свт. Григория Богослова (Там же. Т. 2. С. 246-249; см. также: Св. отца нашего Григория Богослова догматическое учение // ХЧ. 1828. Ч. 31. С. 134-174, 254-343). Недостаточно развернутые и четкие, по мнению святителя, формулировки в параграфах, посвященных учению о Св. Троице и искуплению, отсутствие учения о грехопадении и др. позволили выставить их автора «неологом», «социанином», приверженцем «новейшего немецкого рационализма», «ересеводителем». Свт. Филарет писал, что «слова сочинителя не согласны с учением Православной церкви» (Филарет Московский. Собр. мнений. Т. 2. С. 346, 347, 354, 356, 357). Уверенный и твердый ответ П. по существу обвинений был воспринят как вызов и привел митр. Серафима в «ужасное ожесточение» (см.: Барсов. 1880. Т. 27. С. 714; ответ П.: ЧОИДР. 1870. Кн. 2. С. 175-208). В результате после личного обращения к государю митр. Серафима П. был вынужден подать в отставку (Никольский. 1909. С. 121).

Полемика между свт. Филаретом и П. носила характер «системного» свойства, представляя собой столкновение 2 мировоззрений и принципов изучения богословия - старой, пусть и модернизированной, схоластики и нового утверждавшегося исторического подхода. На зап. истоки русской богословской школы ХIХ в., в т. ч. оказавшие влияние и на мировоззрение свт. Филарета, единодушно указывали мн. исследователи (см., напр.: Флоровский. Пути русского богословия. 1983. С. 177). Известно, что свт. Филарет широко пользовался зап. пособиями и в преподавании, и для написания собственных трудов (см.: Никольский. 1909. С. 134). Тем не менее частое использование П. зап. источников стало одним из пунктов обвинения в его адрес. Свт. Филарет в примечании на одно из высказываний П. о Св. Троице написал: «…почему он показывает сие учение уже во втором и третьем веках, а не в первом?.. Почему также называет он сие учение церковным? Неужели все потому же, что почитает оное изобретенным Церковью во втором или третьем веке, а не библейским, и от самого Христа преданным?» (Филарет Московский. Собр. мнений. Т. 2. С. 348). Эти риторические вопросы свт. Филарет задавал как догматист, для которого догмат есть единожды данное, незыблемое и неизменное утверждение. П. же считал необходимым рассматривать догматы в перспективе их исторического становления, что являлось его принципиальной позицией в богословии, и он следовал ей открыто, утверждая, что «исторический взгляд на религию должен предшествовать всякому другому взгляду... нравственное и догматическое учение родилось и составилось на основании истории...» (Барсов. Т. 27. С. 280; см. также: Объяснения на примечания. 1870. С. 204). Аналогичной была его позиция и в библеистике. Подобное провозглашение исторического подхода как приоритетного в осмыслении богословских истин отвечало историко-критическому (или историко-сравнительному) методу, на к-ром все чаще основывались богословские и библейские исследования на Западе. Еще в магистерской диссертации П. подчеркивал, что в осмыслении Свящ. Писания для него на 1-е место выходил изначальный, исторический смысл текста: «В книжке моей я хотел представить Библейское учение, и потому представлял себе, будто смотрю на Библию тогда, когда Церковное понятие о той, или другой книге еще не существовало» (Объяснения на примечания. 1870. С. 187). По мнению П., «св. писатели писали для тех, которые жили с ними, и потому писали сообразно с понятиями, нравами и обыкновениями современников. Чтобы верно понимать написанное ими, надобно поставить себя... на ту же точку зрения, с которой они смотрели на вещи» (Библейские древности для разумения Св. Писания. 1884. С. 9). Как библеист и экзегет П. сформировался на позиции научной строгости исторического и филологического анализа: от текста, к-рый для него первичен, он восходит к догматам.

Тем не менее строгое следование П. историко-критическому методу в богословских и библейских исследованиях не позволяет относить его к приверженцам «неологии», понимая под последними сторонников радикальной критики. Крайние, абсолютно неприемлемые для церковного сознания выводы, к к-рым приходили отдельные протестант. богословы в ХVIII в. и позднее, нельзя относить на счет того исследовательского метода, к-рый был ими разработан и введен в научный оборот. Первоначальные издержки применения историко-критического метода на Западе были постепенно преодолены. К кон. XIX в. этот метод по существу изменил ситуацию с библейскими и богословскими исследованиями, была создана их твердая, истинно научная основа. Постепенно проходило усвоение метода и школой отечественного богословия, к-рая в ХIХ в. в значительной степени продолжала ориентироваться на зап. образцы. Так, в 1869 г. новым Уставом в отечественном духовном образовании был введен предмет «История догматов», где и название, и сам теоретический метод были заимствованы из совр. зап. богословских курсов. П. оказался первым, кто применил историко-критический метод в отечественной школе и, по мнению Н. И. Барсова, «опередил свою эпоху на полстолетия» (Барсов. Т. 27. С. 271). Намного обогнав своих современников, он оказался в вакууме непонимания, так что даже у наиболее богословски образованных коллег не находил сочувствия своему образу мысли.

Отставка стала трагедией для П., в его воспоминаниях об этом времени постоянно прорывается тяжелый душевный надрыв. Надо отдать должное благородству царственных персон, к-рые щедро наградили и определили достаточно приличный пенсион ему и его дочерям; П. также продолжал служить в церкви Таврического дворца. Назначили ему пенсию и от академии, откуда он также был уволен. Лишенный всех должностей, возможности заниматься богословием и иметь учеников, П. целиком посвятил себя научной работе. Областью приложения его творческих сил и таланта стала любимая им филология.

В 1841 г. по анонимному доносу Синод открыл дело о его переводах Свящ. Писания. Впосл. стало известно, что автором доноса был иером. Агафангел (Соловьёв) (тогда - бакалавр МДА, впосл. архиепископ Волынский и Житомирский). Процесс, материалом для к-рого послужили переводы П., длился до 1844 г. Работа П. по переводу текста Свящ. Писания не ограничивалась проектом РБО и не закончилась с его закрытием. Перевод оставался неизменной частью его учебных занятий со студентами на кафедре евр. языка и в домашних условиях (РНБ. Ф. 124. № 3231). Впоследствии учебные переводы методом литографии были размножены студентами 13-го (125 экз.; 1835-1839) и 14-го (310 экз.; 1837-1841) курсов СПбДА (Родосский. 1907. С. 435). Литографии получили достаточно широкое распространение и за пределами столицы, они дошли до Московской и Киевской академий, вызвав большой интерес у студентов, ими пользовались духовенство и даже отдельные архиереи (Казанский П. И. Мысли и чувствования митр. Филарета по делу отобрания литографированного перевода книг ВЗ // ПО. 1878. Т. 1. С. 107). В доносе иером. Агафангела перевод оценивался как «богохульный», «искажающий смысл речей пророков», а переводчик, имя к-рого не называлось, был представлен как «новый Маркион» (Чистович. 1873. С. 137, 140). В ходе следствия было выяснено имя переводчика, подробно прослежены пути распространения каждой литографии. Практически все они были изъяты и за исключением единичных экземпляров, поступивших на хранение в Синод, уничтожены. Когда пришли к заключению, что П. не имел непосредственного отношения к литографированию, что это была исключительно инициатива студентов, его не стали обвинять по самому факту самочинного перевода, но предъявили претензии к его содержанию. П. дал письменные показания. Дело, к-рое вели неск. комиссий, завершилось только «келейным испытанием искренности раскаяния прот. Павского», к-рое исполнил еп. Полтавский Гедеон (Вишневский). Это дело стало продолжением конфликта, возникшего в связи с рус. переводом Библии в РБО, а также истории увольнения П. в 1835 г. В деле П. нашли отражение насущные проблемы и церковной жизни, и духовного образования, и становления богословской мысли. При этом Агафангел написал донос как предложение официально возобновить проект рус. перевода ВЗ, отметив, что слав. текст устарел и непонятен современникам (Чистович. 1873. С. 138).

Главное обвинение, к-рое предъявили П.,- отход от церковной традиции в толковании основных пророчеств ВЗ, было основано на его кратких комментариях к тексту перевода, к-рые отражали его позицию как библеиста. В частности, это коснулось комментариев на Книги пророков Исаии, Даниила и Ионы. Так, по Книге прор. Исаии были поставлены вопросы о характере понимания П. пророчеств (прежде всего Ис 7), времени их произнесения (Ис 40-66; в примечаниях П. над ними стоит дата 540 г. до Р. Х.), о хронологии пророческих речей и др. Ответы П. представляют собой развернутый историко-экзегетический экскурс на историческом фоне произнесенных пророчеств, что дает возможность их понимания без выхода за рамки происходивших событий. На этом П. и остановился, считая свою задачу переводчика и комментатора выполненной, выступая за четкое разграничение области применения филологии и догматического богословия (Чистович. 1873. С. 166). Т. о., П. обосновал свой историко-критический (или историко-филологический) метод исследования книг Свящ. Писания, к-рый он отстаивал в полемике со свт. Филаретом в 1834 г. о проблемах изучения богословия и библеистики. Однако методологические объяснения П. не удовлетворили членов комиссий, они требовали от оппонента, в частности, отчета, почему в комментариях к Ис 7 он не указал, что речь в тексте идет о рождении Иисуса Христа. В сложной ситуации, когда и наиболее просвещенные церковные деятели видели в П. еретика, когда разбирательство его дела грозило ему ссылкой в мон-рь, дочерям - сиротством, П. выбрал путь отречения и покаяния, признав отсутствие необходимых экзегетических объяснений к словам прор. Исаии недостатком своей работы и даже посчитав необдуманным и неуместным свое ранее высказанное утверждение, что прор. Исаия сам относил это пророчество к ближайшему будущему (Чистович. 1873. С. 159). Также П. вынужден был обстоятельно объясняться и по поводу поздних датировок в комментариях на ряд глав Книги прор. Исаии, поясняя, что датировка означает время исполнения пророчеств, а не время произнесения их, и, т. о., опасный вопрос авторства и целостности Книги был снят. Хотя и здесь возникли сложности, поскольку в определении времени исполнения пророчеств П. оставался только в границах ветхозаветной истории. Один из участников расследования, еп. Чигиринский Варлаам (Успенский), усмотрел в хронологических таблицах, составленных П., указание на то, что тот не считал прор. Исаию автором всех пророчеств в Книге (Чистович. 1873. С. 201). Об истинных убеждениях П. категорично высказался прот. Г. Флоровский: «Не приходится спорить теперь,- таковы и были действительные взгляды Павского, хотя бы он от них вполне и отрекался, спрошенный под следствием» (Флоровский. Пути русского богословия. 1983. С. 194-195).

В состав литографированного перевода вошли следующие библейские книги: Иова, Притчей Соломоновых, Екклесиаста, Песнь Песней, прор. Исаии, Иеремии, Плач Иеремии, Иезекииля, Даниила, Малых пророков, но это была лишь часть переводческого наследия П., к-рый упоминал о переводе им всего ВЗ (в рамках иудейского канона). Все переводы были сделаны с МТ без заимствований из LXX, что было его принципиальной позицией как переводчика еще со времен участия в проекте РБО (Чистович. 1873. С. 153). Тексты П. стали первым опытом большой и длительной работы над рус. переводом Библии, о к-ром он сам отзывался критически, утверждая, что его перевод носил учебный характер и не прошел строгой редактуры (Барсов. Т. 28. С. 122). При отсутствии выработанной терминологии и твердых принципов перевода П. удалось выполнить практически в одиночку и почти в полном объеме перевод ВЗ. И. А. Чистович, высоко оценив уникальный труд П., отметил, что «это был первый опыт перевода священных книг Ветхого Завета на русский язык, сделанный ученым, владевшим в превосходной степени знанием еврейского и русского языков. Последующие переводчики... опирались на его труд» и отдавали должное его достоинствам (Чистович. 1873. С. 206-207). Одним из учеников и продолжателей трудов П. был прот. Стефан Сабинин (1789-1863). Когда в начале царствования Александра II, воспитанника П., возобновилась работа над рус. переводом ВЗ, было принято решение об издании переводов, сделанных в 1-й пол. XIX в. За год до закрытия ж. «Дух христианина» (1862-1863) вышли переводы П. 3-4-й книг Царств, 1-2-й книг Паралипоменон, Книги Притчей Соломоновых.

Во 2-й пол. ХIХ в. история с гонениями на П. получила широкое и справедливое освещение в церковной и светской публицистике. Его памяти были посвящены серьезные работы, опубликованы материалы, связанные и с его отставкой 1835 г., и с делом о литографированных переводах. Самое полное и объемное исследование жизни, творчества и ученой деятельности П. принадлежит проф. Н. И. Барсову.

После отставки 1835 г. П. полностью посвятил себя научной работе в области языкознания. Им были написаны «Суждение о Гречевой философической пространной грамматике», «Примечания на вновь составленную грамматику русского языка» (обе работы представляют критический разбор книги Н. И. Греча «Практическая русская грамматика». СПб., 1834), «Записки о русском словаре», рус. перевод «Слова о полку Игореве» (один из первых и, по мнению Н. И. Барсова, «лучший из всех имеющихся в настоящее время» - Барсов. Т. 28. С. 107). М. Г. Булахов в статье о П. отметил, что «благодаря тонкому знанию смысловых оттенков древней лексики автору удалось... точно передать литературную специфику подлинника современными средствами языка и значительно усовершенствовать переводческие приемы. В большой литературе о «Слове...» перевод П. занимает достойное место» (Булахов М. Г. Восточнослав. языковеды: Библиогр. словарь. Мн., 1976. Т. 1. С. 182). Главное сочинение П.- «Филологические наблюдения над составом русского языка», вышедшее в 1841-1842 гг. (3 т.), в 1850 г. было существенно дополнено и исправлено (4 т.). За этот труд в 1844 г. Имп. АН на основании отзыва академика А. Х. Востокова присудила П. полную Демидовскую премию за выдающиеся научные достижения. П. принадлежит заслуга первого научного описания категории вида рус. глагола, бывшего камнем преткновения для всей предшествующей грамматической мысли, начиная с М. В. Ломоносова. Уникальное по трудоемкости и широте охвата материала, это исследование П. имело большое значение для развития рус. филологии, но, как отметил В. Г. Белинский, не получило должной оценки современников (Белинский В. Г. Грамматические разыскания. В. А. Васильева // Полн. собр. соч. М., 1955. Т. 9. С. 231). Так, напр., анализ корневой системы П. построил на сравнении с глаголами в арабском, арамейском, древневерхненемецком, древнегреческом, еврейском, латинском, немецком, французском, в санскрите и др. языках. Неопубликованными остались собранные им «Материалы для объяснения русских коренных слов посредством иноплеменных» (2 т., ок. 1500 стр.- Барсов. Т. 28. С. 115). В 1858 г. на склоне лет уже тяжело больной П. был избран членом Имп. АН по Отд-нию рус. языка и словесности. Заслуги П. в языкознании были подтверждены в сер. ХХ в. академиком В. В. Виноградовым (см. в изд.: Русский язык. М., 1947). В разработке теоретических основ рус. языка Виноградов отводит П. особое, почетное место. Лингвистические идеи П. остаются востребованными и в наст. время (см., напр.: Климушин. 1994).

В 1859 г. П. присутствовал на 50-летнем юбилее СПбДА, с нач. 60-х гг. из-за болезни ног он уже не мог покидать квартиру. П. был похоронен на кладбище Имп. фарфорового завода в С.-Петербурге. В 30-х гг. ХХ в. кладбище было утилизировано, местоположение останков П. в наст. время неизвестно.