ЖУКОВСКИЙ

Василий Андреевич (29.01.1783, с. Мишенское Белёвского у. Тульской губ.-12(24).04. 1852, Баден-Баден, Германия), поэт, переводчик. Внебрачный сын помещика А. И. Бунина и плененной турчанки Сальхи (после крещения - Е. Д. Турчанинова). Фамилию получил от восприемника при крещении холостого дворянина А. Г. Жуковского (грамота на дворянство Ж. получена в 1795). Воспитывался в семье Буниных, с 1792 г.- в тульском доме своей единокровной сестры и крестной матери В. А. Юшковой.

Портрет В. А. Жуковского. Худож. А. П. Елагина с оригинала Ф. Т. Гильдебрандта. 1841 г. (ГМП)

Портрет В. А. Жуковского. Худож. А. П. Елагина с оригинала Ф. Т. Гильдебрандта. 1841 г. (ГМП)

Окончив пансион с серебряной медалью, Ж. в течение 1801 г. числился на службе в московской Главной соляной конторе. Вместе с Андреем Тургеневым и А. Ф. Мерзляковым стал основателем «Дружеского литературного общества» (янв.-нояб. 1801). Целью об-ва было служение «истине и добродетели» посредством «изящной словесности», в его планы входили популяризация малоизвестных в России достижений европ. лит-ры (преимущественно немецкой и английской), создание «теории изящных искусств». Отчасти во исполнение этих замыслов Ж. перевел романы А. Коцебу («Мальчик у ручья», «Королева Ильдегерда»), осуществил 1-й русский перевод «Дон Кихота» М. Сервантеса (с франц. переделки Ж. П. Флориана, изд. в 1804-1806). В 1802 г. вышло «Сельское кладбище», вольный перевод элегии Т. Грея, позднее Вл. С. Соловьёв назвал «Сельское кладбище» «началом истинно человеческой поэзии в России», «родиной русской поэзии». В переводе Ж. смягчил свойственные оригиналу суровость, уныние и тревогу перед лицом смерти, акцентируя внимание на мысли о справедливом воздаянии и примирении за гробом, о бессмертии и спасении души, что особенно отчетливо выражено в заключительной строфе эпитафии на могиле юноши: «Прохожий, помолись над этою могилой; / Он в ней нашел приют от всех земных тревог; / Здесь все оставил он, что в нем греховно было, / С надеждою, что жив его Спаситель-Бог».

В 1802-1807 гг. Ж. жил у родных в Тульской губ., занимался самообразованием, изучал и конспектировал труды европ. теоретиков лит-ры и искусства (Ж. Ф. Лагарп, Ш. Баттё, И. Г. Зульцер, И. И. Эшенбург, Х. Блер и др.), начал вести дневники с целью «познать самого себя», выработать собственные принципы. В нек-рых записях рассуждал о вере и о разуме, о свободе воли и о божественном «предзнании», о молитве и об отношениях человека к Творцу (см.: ПСС и писем. Т. 13. С. 21, 34-36, 45, 59, 80, 137-139, 158-159). В 1806 г. сочинил элегию «Вечер» и патриотическую «Песнь барда над гробом славян-победителей» (отклик на Аустерлицкое сражение 1805), в 1808 г. написал 1-ю балладу «Людмила» (вольная переделка «Леноры» Г. А. Бюргера). Эти стихотворения упрочили известность Ж. В 1808-1811 гг. он сотрудничал в ж. «Вестник Европы» (до сер. 1809 был его единоличным редактором, до дек. 1810 - соредактором М. Т. Каченовского, в 1811 - только автором). Помимо стихов опубликовал здесь прозаические повести («Три пояса», «Марьина роща»), литературно-критические опыты («О басне и баснях Крылова», «О сатире и сатирах Кантемира» и др.) и ряд статей и переводов теоретического характера: об отношении писателя к светскому обществу («Писатель в обществе») и поэзии - к нравственности («О нравственной пользе поэзии» (из И. Я. Энгеля)), о задачах и принципах лит. критики («Письмо из уезда к издателю», «О критике», «Два разговора о критике») и др.

В авг. 1812 г. Ж. добровольно вступил в Московское ополчение (в чине поручика), в день Бородинской битвы находился в резерве. Позднее участвовал в составлении бумаг для М. И. Кутузова, в янв. 1813 г., переболев горячкой в виленском госпитале, оставил армию. Поэтическими откликами Ж. на военные события стали стихотворение «К старцу Кутузову» (1812, позднее заглавие - «Вождю победителей») и гимн «Певец во стане русских воинов» (1812, опубл. в 1813), в к-ром поименно прославлено более 20 героев войны. В антифонном по построению гимне (на слова певца откликаются воины) выразил не только высокие помышления, но и «сердечные» переживания современников. Воинскую доблесть Ж. осмысляет в категориях христ. этики как жертвенное служение, награда которому не «слава», а «бессмертье». Так, в героико-патриотический гимн вошли характерные для Ж. религиозно-дидактические мотивы: «Бессмертье, тихий, светлый брег; / Наш путь - к нему стремленье. / Покойся, кто свой кончил бег! / Вы, странники, терпенье!» Гимн принес автору огромную популярность. В чуть позже написанных стихотворениях Ж. война с Наполеоном получила религ. осмысление, хотя не вполне ортодоксальное. В послании «Государыне императрице Марии Федоровне» (1813) одержанная победа истолкована как плод любви и молитвы имп. семьи, предузнанный Творцом еще при рождении «защитника Царств», «Спасителя» имп. Александра I (рискованная евангельская аналогия - «Владыка-сын пред Матерью-Царицей» и т. п.- проходит через все стихотворение). В обширном послании «Императору Александру» (1814, опубл. в 1815) и гимне «Певец в Кремле» (1816), аналогичном по форме «Певцу во стане русских воинов», политические события осмыслены с т. зр. христ. эсхатологии. Так, в послании «Императору Александру» отсчет событий ведется с падения охладевшего «к отечеству, ко славе, к вере» трона франц. королей и возвышения Наполеона, когда «питомец ужасов, безвластия и брани… взорами на мир ужасно засверкал». Развязка наступает там же, в Париже, в день торжественного богослужения рус. войск на месте казни кор. Людовика XVI («И се!.. подъемлется спасения сосуд… / И звучно грянуло: воскреснул Искупитель!»), после чего служатся благодарственные молебны в Казанском и Петропавловском соборах С.-Петербурга, где «испытанный народ», «преобразованный, исполнен жизни новой», приносит обет верности благочестивому монарху: «Всё в жертву за Царя!»

С 1815 г. Ж. часто приглашают к имп. двору, он принимает на себя обязанности чтеца имп. Марии Феодоровны. В 1815-1816 гг. в 2 томах выходят «Стихотворения Василия Жуковского». В дек. 1816 г. поэту за его «труды и дарования» назначена пожизненная пенсия (4 тыс. р. в год). В те же годы он переживает личную драму: не состоялся брак Ж. с Марией Протасовой, к-рому решительно воспротивилась ее мать Е. А. Протасова (единокровная сестра Ж.). В 1817 г. Мария была выдана за И. Ф. Мойера, профессора медицины в Дерпте. Здесь Ж. продолжал ее навещать до самой ее смерти. Последней встрече посвящено стихотворение «9 марта 1823 г.» («Ты предо мною / Стояла тихо…»). Невозможность соединения с возлюбленной стала биографическим подтекстом мн. лирических стихотворений и ряда баллад Ж., в которых проводится мысль о тайном сродстве душ, предназначенных к соединению не «здесь», а в ином мире, «где жизнь без разлуки, где все не на час» («Эолова арфа», 1814): «Есть лучший мир; там мы любить свободны; / Туда моя душа уж все перенесла; / Туда всечасное влечет меня желанье; / Там свидимся опять; там наше воздаянье…» («Песня» («О милый друг! теперь с тобою радость!..»), 1811). К сер. 10-х гг. XIX в. сосредоточенная на «жизни души» лирика Ж. проникается нравоучительным пафосом: нужно стойко перенести страдания и несчастья, неразлучные с земной жизнью, но зато и заканчивающиеся вместе с ней («Нам счастья нет; зато и мы не вечны» («Тургеневу, в ответ на его письмо»), 1813). Земная жизнь получает значительность и красоту лишь в свете надежды на жизнь будущую («С сей сладкой надеждой я выше судьбы, / И жизнь мне земная священна…» («Теон и Эсхин»), 1814). «Там» вера, любовь и надежда не останутся без награды, если только «здесь» им не изменить, не ослабеть душою («Друг, на земле великое не тщетно; / Будь тверд, а здесь тебе не изменят; / О милый, здесь не будет безответно / Ничто, ничто: ни мысль, ни вздох, ни взгляд» («Голос с того света»), 1817). Всем «добрым» и смиренным уже готовятся «пир в небесной стороне» («Песня бедняка», 1816, из И. Л. Уланда), райское блаженство («Там, в долине рая, / Жизнь для нас иная / Розой расцветет» («Песня» («Розы расцветают…»), 1815)). Религ. умонастроение наполняет послание «К Воейкову» (1814), в к-ром описывается пасхальное богослужение евангелической нем. общины в Сарепте, совершающееся на кладбище; элегию «Славянка» (1815), в к-рой среди парков Павловска поэту предстает видение ангела с горящей над его главой «звездой преображенья», и др. Религиозно-дидактическим характером отличаются переводы Ж. этого времени: стихотворение «Библия» (1814, из Л. де Фонтана), стихотворные повести «Аббадона» (1814, из 2-й песни «Мессиады» Ф. Г. Клопштока), «Деревенский сторож в полночь», «Тленность», «Красный карбункул» (все 1816, из И. П. Гебеля), кантата «Смерть Иисуса» (1818, из К. В. Рамлера) и др.

Баллады Ж., поразившие современников романтическими инфернальными «ужасами», прежде неизвестными рус. лит-ре (большинство из них переводные), как правило, содержат нравоучение. Часто речь в них идет о неотвратимости возмездия за злодеяние («Ивиковы журавли», 1813, из Ф. Шиллера), о небесной каре избежавшему земного суда преступнику («Варвик», «Баллада, в которой описывается, как одна старушка ехала на черном коне вдвоем и кто сидел впереди» (обе 1814, из Р. Саути)) и т. п. В отличие от мн. европ. романтиков Ж. не представляет человека игрушкой в руках враждебных ему потусторонних сил: выбор между добром и злом делает он сам, спасаясь или обрекая себя на адские муки, т. е. балладный мир Ж. «справедлив», назидателен и в конечном счете не так уж страшен, к тому же действие обычно отнесено к далеким от читателя временам и странам. В «русских» же балладах торжествуют мотивы счастья, спасительного чуда. «Светлана» (1808-1812), в к-рой Ж. в оптимистическом ключе переделал использованный в «Людмиле» сюжет о мертвом женихе, завершается жизнеутверждающей моралью: «Благ Зиждителя закон; / Здесь несчастье - лживый сон; / Счастье - пробужденье». В составленной из 2 баллад («Громобой» и «Вадим») поэме «Двенадцать спящих дев» (1810-1817, по мотивам романа Х. Г. Шписа) рассказывается о Громобое, продавшем диаволу свою душу, а потом и своих дочерей. Но даже его спасение оказывается возможным благодаря их невинности, делам покаяния самого Громобоя, подвигам идеального богатыря Вадима и божественному милосердию. Заканчивается поэма апофеозом небесного ликования «в светлый час земли преображенья»: «…сквозь занавес зари / Блистает крест; слиянны / Из света зрятся алтари; / И, яркими венчанны / Звездами, девы предстоят / С молитвой их святыне, / И Серафимов тьмы кипят / В пылающей пучине».

В 1817 г. Ж. был приглашен учителем рус. языка к невесте вел. кн. Николая Павловича (см. имп. Николай I Павлович) буд. имп. Александре Феодоровне. Для занятий с ней в 1818 г. он издает 5 выпусков альманаха «Für Wenige» (Для немногих) с текстами нем. поэтов и собственными переводами (среди них - «Лесной царь» и «Рыбак» И. В. Гёте, «Горная дорога» и «Граф Гапсбургский» Шиллера и др.). Ж. адресует ей послание «Государыне великой княгине Александре Федоровне на рождение в. кн. Александра Николаевича» (1818), сочиняет на предложенную ей тему стихотворение «Цвет завета» (1819). В 1821-1822 гг. в свите вел. кнг. Александры Феодоровны путешествует по Германии. Мн. программные стихотворения Ж. в 1818-1824 гг. связаны с имп. семьей: элегия «На кончину ее величества королевы Виртембергской» (1819) (на смерть вел. кнг. Екатерины Павловны), завершающаяся 3 утешительными строфами о таинстве Евхаристии («Внемли ж: когда молчит во храме пенье / И вышних сил мы чувствуем нисход; / Когда в алтарь на жертвосовершенье / Сосуд Любви сияющий грядет…»), 2 послания имп. Марии Феодоровне с описанием парков Павловска («От Вашего Величества давно…» (1819) и «Подробный отчет о луне» (1820)) и др. К недописанной «павловской поэме» примыкает и «отрывок» «Невыразимое» (1819) - эстетический манифест Ж.: для «блестящей красоты» природы у него «есть слова», но о том, что скрывается за «яркими чертами», «лишь молчание понятно говорит». Здесь тоже возникает образ Евхаристии: «Сия сходящая святыня с вышины, / Сие присутствие Создателя в созданье…» В лирике этих лет все больше таинственного, неопределенно-возвышенного. Само вдохновение у Ж. теперь понимается как религ. воодушевление, поэзия - это «святая Поэзия», «Гений чистой красоты», посещающий человека лишь «в чистые мгновенья бытия» и приносящий «откровенья, благотворные сердцам» («Лалла Рук», 1821). О вдохновении как об озарении свыше идет речь и в ст. «Рафаэлева Мадонна», написанной Ж. после посещения Дрезденской галереи (опубл. в 1824).

«Мистицизм» поэзии Ж. 1818-1824 гг., порицавшийся мн. современниками (П. А. Вяземский сетовал, что Ж. «вдался в какую-то христианскую выспренность», «слишком уж мистицизмует» (Остафьевский архив. СПб., 1899. Т. 1. С. 220, 305)), стал пределом развития принципов его ранней элегической лирики. Он, как и прежде, говорил о «жизни души», но уже причастной к сокровенному смыслу бытия, а значит, тоже таинственной и неизъяснимой, как и то, чем эта душа взволнована,- Надежда, Любовь, Дума, Поэзия, Предчувствие («Таинственный посетитель», 1824). Ж. пытался выразить «невыразимое» состояние, когда «душа полна понятного ей Бога» («На кончину ее величества королевы Виртембергской»). Однако этот период мистической экзальтации скоро закончился. После 1824 г. лирика в творчестве Ж. отошла на 2-й план (определенный итог был подведен 3-томным изданием «Стихотворений» в 1824). В кон. 20-х - нач. 30-х гг. XIX в. Ж. написал последние баллады, по большей части выбирая сюжеты, основанные на подлинных средневек. легендах: «Королева Урака и пять мучеников», «Суд Божий над епископом» (обе 1831, из Саути), «Старый рыцарь» (1834, из Уланда) и др.

В 1826 г. Ж. был назначен наставником наследника престола вел. кн. Александра Николаевича (см. имп. Александр II Николаевич). В обязанности Ж. входило составление планов занятий, инспектирование классов и др., а также преподавание ему истории и лит-ры. В дневнике за 1828 г., когда началось обучение наследника, Ж. размышлял о своей миссии, к-рую видел в его воспитании в духе любви и уважения к народу («не уважать народ свой есть совершенное безумство в Государе, есть что-то чудовищное, похожее на сумасшествие»), в искренней преданности национальным традициям, но и в желании, «чтобы Русские наравне с другими народами могли пользоваться всеми благами гражданства, даруемыми единым просвещением». Ж. надеялся внушить буд. монарху уважение к человеческому достоинству и свободе подданных и смиренное сознание ограниченности самодержавной власти: «Самодержец, ты думаешь, что ты всемогущ! Нет! ты в заблуждении. Ты властен произнести только слово повелительное - но произнося его, ты предаешь его на волю твоих рабов…» (ПСС и писем. Т. 13. С. 302-303). Эта не чуждая либерализма программа на практике, конечно, корректировалась, тем более что и взгляды Ж. со временем становились все более консервативными, а отношение к европ. просвещению - все более настороженным. Итоговая формула Ж. о самодержавии и поставленных ему пределах дана в письме вел. кн. Александру Николаевичу от 30 авг. 1843 г.: «Самодержавие есть только высшая степень покорности Божьей правде».

Ж. оказался причастен к истории с законоучителем наследника прот. Герасимом Павским, отставленным от этой должности в 1835 г. на основании 2 отзывов митр. Московского свт. Филарета (Дроздова) о его книге. В докладной записке имп. Николаю I Ж. пытался доказать, что в преподавании прот. Г. Павского не было имеющихся в его книжке пропусков и двусмысленностей и что оно ни в чем не повреждало «чистоту веры Его Высочества», но безуспешно. Ж. удалось лишь поспособствовать материальному вознаграждению прот. Г. Павского. В этой истории, впервые поставившей Ж. перед лицом догматических и церковно-правовых вопросов, ему «пришлось быть скорее недоумевающим зрителем, нежели действующим лицом» (Загарин. 1883. С. 458). В 1837 г. Ж. сопровождал вел. князя в путешествии по России, с мая 1838 по июнь 1839 г.- по Европе. В 1840 г. выехал с ним в Германию к невесте наследника буд. имп. Марии Александровне, преподавал ей рус. язык. На этом служба Ж. закончилась, в 1841 г. он вышел в отставку в чине тайного советника.

Политическая лирика Ж. 30-х гг. XIX в. посвящена прославлению мощи России и незыблемости ее самодержавных устоев и носит во многом офиц. характер. К ней относятся 2 отклика на Польское восстание 1830-1831 гг. («Старая песня на новый лад» (вышла под одной обложкой с одами А. С. Пушкина «Клеветникам России» и «Бородинская годовщина») и «Русская слава»), «Бородинская годовщина» (1839) и «1-ое июля 1842», где история Руси представлена как прошедшая под особым покровительством вмч. Георгия Победоносца. В нояб. 1833 г. по поручению имп. Николая I Ж. пишет слова гос. гимна на музыку А. Ф. Львова: «Боже, Царя храни! / Сильный, Державный, / Царствуй на славу нам, / Царствуй на страх врагам, / Царь Православный! / Боже, Царя храни!» (Первый вариант гимна под заглавием «Молитва русского народа» Ж. опубл. еще в 1813: «Боже, Царя храни! / Славному долги дни / Дай на земли! / Гордых смирителю, / Слабых хранителю, / Всех утешителю - / Все ниспошли!» При имп. Александре I этот вариант был широко известен, но Николай I отверг его, назвав «размазнею» (РА. 1909. № 12. С. 528), в результате чего и понадобился новый текст.) В 1834 г. по случаю присяги вел. кн. Александра Николаевича Ж. сочинил еще неск. стихотворений, предназначенных для хорового исполнения («Песнь на присягу Наследника», «Многолетие», «Народная песня», «Песня русских солдат», «Грянем песню круговую…»).

Самое значительное из написанного Ж. в этот период - стихотворная повесть «Ундина» (1831-1836, изд. в 1837; переложение прозаической повести Ф. де Ла Мотт Фуке) и драматическая поэма «Камоэнс» (1839, вольный перевод поэмы Ф. Гальма), где Ж. в принадлежащих ему формулах говорит об отношении поэзии к религии: «Поэзия - небесной Религии сестра земная», она «лекарство душ, безверием крушимых», «поэзия есть Бог в святых мечтах земли». Последнюю сентенцию Ж. пояснил в 1849 г. в письме вел. кн. Константину Николаевичу: «Бог есть истина, к этой истине ведет вера, которой цель за границами здешнего мира», а поэзия «есть мечта истины, т. е. ее земной образ, если только эта мечта есть мечта святая. Но эта мечта может быть и не святою... тогда она антипоэзия - дух тьмы в мечтах земли развратных». В тот же период Ж. перевел лат. гимн «Stabat Mater» (1838).

21 мая (2 июня) 1841 г. женился на дочери худож. Г. В. Рейтерна Елизавете (лютеранке по вероисповеданию). Свящ. Иоанн Певницкий дал супругам благословение в рус. посольском храме вмц. Екатерины в Штутгарте, после чего в Каннштатте был совершен лютеран. обряд венчания. Ж. поселился в Германии, впосл. не раз планировал вернуться в Россию, но не смог этого осуществить. По словам А. О. Смирновой-Россет, отчасти именно семейные обстоятельства побудили Ж. всерьез заняться «теорией религии», а «до тех пор вся его религия была практическое христианство, которое ему даровано Богом» (В. А. Жуковский в восп. современников. 1999. С. 248). Он стал изучать богословскую литературу, вел переписку по религиозным вопросам с Н. В. Гоголем и А. С. Стурдзой. В 1844 г. у него появился духовник - свящ. Иоанн Базаров, разделивший заботы Ж. о подготовке жены к переходу в Православие (это произошло в сент. 1852, уже после смерти Ж.).

В 1845 г. Ж. перевел со слав. языка на русский НЗ, завершив перевод 31 дек. как подарок ко дню рождения сына Павла, к-рый позднее опубликовал текст в Германии (Новый Завет Господа нашего Иисуса Христа / Пер. В. А. Жуковского. Берлин, 1895; см. также частичное переиздание: Странник. 1902. № 4. С. 621-635). Сохранились черновики перевода первых 8 глав Евангелия от Матфея и первых 6 псалмов (опубл.: Христианство и рус. лит-ра. СПб., 1994. [Сб. 1]. С. 128-156). В 2007 г. в Славяно-балтийский отдел Публичной б-ки Нью-Йорка поступил автограф всего перевода с правкой Ж.

В стихотворных повестях 40-х гг. XIX в. Ж. использовал библейские сюжеты, христианские нравоучительные притчи, различные религ. легенды. «Капитан Бопп» (1843) - рассказ о предсмертном покаянии ожесточенного грешника, тронутого заботой юнги и чтением Евангелия. «Две повести. Подарок на Новый год издателю «Москвитянина»» (1844) включают перевод рассказа А. Шамиссо, основанного на талмудической легенде об Александре Македонском у врат Эдема, и повесть-притчу о том, как по велению царя мудрец Керим путешествует в поисках ответа на вопрос: «С чем можем мы сравнить земную жизнь и свет?» (не удовлетворившись ни одним из ответов, Керим находит свой: «…наша жизнь есть странствие по свету, / Такое ж, как мое, во исполненье / Верховной воли Высшего Царя»). «Выбор креста» (1845, из Шамиссо) - притча о свободном выборе человеком жизненного креста, к-рым оказывается уже данный ему Создателем. «Повесть об Иосифе Прекрасном» (1845) - обработка библейского сюжета, «Египетская тьма» (1846) - переложение 17-й гл. Книги премудрости Соломона. Цели «поучать, забавляя» подчинены поздние стихотворные сказки Ж.: «Кот в сапогах» (из Ш. Перро), «Тюльпанное дерево» (из сборника нем. сказок, составленных братьями Гримм), «Сказка о Иване-царевиче и Сером волке» (по мотивам рус. народных сказок) (все 1845) (первые сказки Ж.- «Сказка о царе Берендее» и «Спящая царевна» - были написаны еще в 1831 в творческом состязании с Пушкиным).

В 40-х гг. XIX в. Ж. выступал прежде всего как эпический поэт. Он перевел поэмы «Наль и Дамаянти» (1837-1841, изд. в 1844) - переложение отрывка 3-й книги древнеинд. эпоса «Махабхарата», «Рустем и Зораб» (1846-1847, изд. в 1849) - вольный перевод соч. персид. поэта Фирдоуси «Шахнаме» (источником обеих поэм послужили нем. переводы Ф. Рюккерта). Главный труд Ж.-переводчика - «Одиссея» Гомера - был осуществлен им со специально сделанных для него нем. подстрочников (1842-1849, изд. в 1849). Гоголь, в этот период самый близкий Ж. человек из числа литераторов, в ст. «Об «Одиссее», переводимой Жуковским», вошедшей в «Выбранные места из переписки с друзьями», возлагал большие надежды на это его сочинение, к-рое благотворно «подействует на пишущую нашу братию», «на развитие эстетического чувства», «на очищение языка», «освежит критику» и «произведет впечатление на современный дух нашего общества вообще». «В «Одиссее» услышит сильный упрек себе наш девятнадцатый век…» (Гоголь Н. В. ПСС в 14 т. М., 1952. Т. 8. С. 236-244). Не чужд этих надежд был и сам Ж. Перевод «Одиссеи» стал для него способом напомнить вечные истины о мире и человеке, укрыться от «сатанинского визга нашего времени» (письмо Стурдзе от 10 марта 1849).

На революционные события в Европе в 1848 г. Ж. откликнулся в 2 статьях («О стихотворении «Святая Русь»» Вяземского и «О происшествиях 1848 года») и в стихотворении «К Русскому великану» (1848), противопоставляя революционному Западу верную правосл. Церкви и самодержавию Россию, последний оплот христ. цивилизации, подобный «утесу твердому» среди «ревущего океана»: «Стой среди всевозмущенья / Недоступен, тих, один» (с этими стихами перекликается стихотворение Ф. И. Тютчева «Море и утес»). Единственный путь спасения Европы и Франции, когда-то первой излившей на мир «цареубийства ужас, безверия чуму и бешенство разврата», Ж. видел в возвращении к вере и истинной Церкви - «спасенья чаше» («Четыре сына Франции», 1852).

В те же годы Ж. выступал как религ. мыслитель и публицист. В ст. «Две сцены из «Фауста»» (1849) Ж. комментировал 1-й ст. Евангелия от Иоанна и утверждал веру в «торжество смирения и покаяния над силою ада и над богоотступною гордостью человеческою». В ст. «О меланхолии в жизни и поэзии» (1846, изд. в 1856) унынию языческих поэтов древности и новейших романтиков он противопоставлял «христианскую скорбь», которая «не мрачит жизни, а животворит ее, дает ей сильную деятельность и стремит к свету». В диалоге с «Выбранными местами из переписки с друзьями» Гоголя написаны статьи «О смерти», «О молитве», «О поэте и его современном значении» (все 1848). Вторя Гоголю, Ж. говорил об ответственности поэта за свое дело («...Что скрыто внутри его души, то будет вложено тайно, безнамеренно и даже противунамеренно и в его создание. Если он чист, то и мы не осквернимся, какие бы образы нечистые или чудовищные ни представлял он нам как художник; но и самое святое подействует на нас как отрава, когда оно нам выльется из сосуда души отравленной»). Из своих «философских отрывков», внесенных в записную книжку в 1844-1847 гг., Ж. составил сб. «Мысли и замечания», который в 1849 г. хотел издать отдельной книгой, но получил цензурный запрет (его мотивы объяснены в офиц. отзыве Л. В. Дубельта: «Вопросы его духовные слишком жизненны и глубоки, политические слишком развернуты, свежи, нам одновременны, чтобы можно было без опасения и вреда представить их чтению юной публики…») (ПСС и писем. Т. 14. С. 293-328).

Последнее большое сочинение Ж.- поэма «Странствующий жид» («Агасфер») (1851-1852, изд. в 1857), в к-рой он, по его словам, выразил «последние мысли своей жизни». Это оригинальная обработка легенды об Агасфере, к-рый у Ж. от душевного ожесточения и демонической злобы приходит к покаянию и становится христианином. Пережив разрушение Иерусалима, после бесплодных скитаний он оказывается в рим. цирке среди христ. мучеников, где получает наставление от св. Игнатия Антиохийского: «Смирись, живи и жди». На о-ве Патмос он принимает крещение от ап. Иоанна Богослова, раскрывающего перед ним «грядущего судьбу». В поэму включены переложения из Апокалипсиса, к-рый Ж. тогда же задумал полностью переложить стихами. Работа над переложением, составившим отдельное произведение «Из Апокалипсиса» (1851-1852, изд. в 1857), и поэмой «Странствующий жид» была прервана смертью поэта. Последние его стихотворения - «Царскосельский лебедь» и «Розы» («Розы цветущие, розы душистые, как вы прекрасно…»).

Ж. был членом Российской академии (1818), академиком ОРЯС С.-Петербургской АН (1841). Награжден орденами св. Станислава 1-й степени (1833), св. Анны 1-й степени (1835), св. Владимира 2-й степени (1839), Белого орла (1849), а также мн. иностранными орденами.

Скончался Ж. в ночь с пятницы на субботу Фоминой недели, за 2 дня до этого исповедавшись и причастившись Св. Таин. Свящ. И. Базаров оставил воспоминания о последних днях его жизни и сохранил свидетельство близких поэта о его последних словах: «В пятницу… он подзывает к себе маленькую дочь свою, Сашу, и говорит ей: «Поди скажи матери: я теперь нахожусь в ковчеге и высылаю первого голубя - это моя вера, другой голубь мой - это терпение». Уже поздно вечером, когда он находился в забытьи и с трудом узнавал своих, он заметил подле себя тещу свою и говорит ей: «Теперь остается только материальная борьба; душа уже готова!» И это было последнее слово Жуковского…» (В. А. Жуковский в восп. современников. 1999. С. 455-456). Похоронен в Александро-Невской лавре.