ЛЕССИНГ

Род. в многодетной семье протестант. пастора Иоганна Готфрида Лессинга и его жены Юстины Саломеи (урожд. Феллер). После посещения городской школы Каменца обучался в 1741-1746 гг. в элитной школе-интернате Санкт-Афра в Майсене. В 1746 г. поступил в Лейпцигский ун-т, где изучал теологию, а с 1748 г.- также и медицину. Наиболее сильное влияние в период студенчества на Л. оказали филолог И. А. Эрнести, историк И. Ф. Крист и математик А. Г. Кестнер. Благодаря знакомству с К. Милиусом и К. Ф. Вайсе Л. сблизился с членами труппы лейпцигского театра Ф. К. Нойбер. В 1747-1748 гг. он опубликовал при поддержке Милиуса свои первые поэтические опыты и комедию «Дамон, или Истинная дружба» (Damon oder die wahre Freundschaft), а в 1748 г. получил известность как драматург благодаря успешной премьере поставленной театром Нойбер комедии «Юный ученый» (Der junge Gelehrte). Увлекшись искусством, Л. предпочел академической или пастырской деятельности образ жизни свободного литератора и в 1748 г. переехал в Берлин, где жил до 1755 г. с перерывом на краткое пребывание в Виттенберге с целью защиты написанной в 1751-1752 гг. диссертации об испанском писателе и враче XVII в. Х. Уарте. Вращаясь в берлинских околотеатральных и богемных кругах, Л. зарабатывал на жизнь литературным трудом в периодических изданиях - «Берлинской привилегированной газете» под ред. Милиуса (сначала как рецензент и переводчик, а с 1751 как редактор ежемесячного беллетристического приложения «Новейшее из царства остроумия») и «Критических сообщениях из царства учености» под ред. И. Г. Зульцера. В этот период вокруг Л. сформировалась группа единомышленников, куда вошли будущие идейные лидеры нем. Просвещения К. Ф. Николаи и М. Мендельсон, а также К. В. Рамлер и Э. фон Клейст. Виртуозное владение аргументацией и широкая образованность в сочетании с полемическим даром и живостью стиля выдвинули Л. в число ведущих публицистов и критиков. Особую известность приобрел созданный Л. жанр «спасений» (Rettungen) - историко-филологических эссе, направленных на развенчание предрассудков в отношении неверно понятых или превратно истолкованных писателей прошлого, напр. Горация, Симона Лемниуса, Джероламо Кардано (см.: Multhammer M. Lessings «Rettungen»: Geschichte und Genese eines Denkstils. B.; Boston, 2013). Широкий резонанс имела также полемика с пастором С. Г. Ланге о переводах од Горация. Одновременно Л. включился в идейно-художественную борьбу вокруг нем. театра. В 1749 г. он совместно с Милиусом основал первый нем. театральный ж. «Beyträge zur Historie und Aufnahme des Theaters» (Труды по истории и восприятию театра), продолженный им уже самостоятельно в 1754 г. под названием «Theatralische Bibliothek» (Театральная библиотека). В этих изданиях Л. резко критиковал театральную эстетику франц. классицизма и ратовал за создание национального нем. театра. Творческая продуктивность и растущая известность позволили Л. уже в 1753-1755 гг. выпустить первое собрание сочинений.

Покинув Берлин, Л. в 1755-1756 гг. посетил Потсдам, Франкфурт-на-Одере, Гамбург и Дрезден, а затем переехал в Лейпциг, где надеялся наладить сотрудничество с театральной труппой. Весной 1756 г. Л. представилась возможность совершить путешествие в Англию в качестве сопровождающего сына лейпцигского купца И. Г. Винклера. Однако из-за начавшейся Семилетней войны поездку пришлось прервать в Амстердаме. В ходе поездки Л. встречался в Хальберштадте с поэтом И. В. Глеймом, в Гамбурге - с поэтом Ф. Г. Клопштоком и актером К. Экхоффом. Большое значение для развития философско-эстетических воззрений Л. имела завязавшаяся в этот период переписка с Николаи и Мендельсоном о сущности и характере воздействия трагедии.

В 1758 г. Л. возвратился в Берлин, где в авг. 1759 г. начал совместно с Николаи издавать литературно-критический еженедельник «Письма о новейшей литературе» (Briefe, die neueste Litteratur betreffend), в котором выступал с резкой критикой нормативной поэтики И. К. Готшеда, ориентированной на идеи франц. классицистов. Параллельно он работал над циклом басен в 3 книгах (Fabeln: Drei Bücher. 1759), переводами пьес, историко-филологическими исследованиями о басне и об эпиграмме; масштабные проекты словаря нем. языка и драмы на сюжет о д-ре Фаусте остались неосуществленными. В 1760 г. Л. был избран членом Берлинской академии наук, однако, несмотря на признание ученых заслуг, поиски Л. постоянной должности не увенчались успехом (одной из причин послужила неодобрительная оценка прусским кор. Фридрихом II резко критических выпадов Л. в адрес Вольтера, пользовавшегося расположением монарха).

Финансовые затруднения и ухудшение отношений с берлинскими друзьями побудили Л. в 1760 г. вновь покинуть Берлин и поступить на службу в должности секретаря к губернатору Силезии прусскому ген. Ф. фон Тауэнцину в Бреслау (ныне Вроцлав, Польша). Относительно стабильное материальное положение дало Л. возможность сочетать исполнение рутинных служебных обязанностей с учеными занятиями, прежде всего с изучением истории античного искусства, и богемным образом жизни, в т. ч. азартными играми в офицерской компании. В 1765 г. Л. подал в отставку и вернулся в Берлин. Творческие итоги пребывания в Бреслау воплотились в трактате «Лаокоон, или О границах живописи и поэзии: Первая часть» (Laokoon oder über die Grenzen der Mahlerey und Poesie: Erster Theil. 1766), принесшем Л. славу выдающегося теоретика искусства, и комедии «Минна фон Барнхельм, или Солдатское счастье» (Minna von Barnhelm oder das Soldatenglück. 1767), заложившей основы нем. бюргерской комедии.

Получив в 1767 г. приглашение на должность драматурга (т. е. театрального критика и редактора программы) в Национальный театр в Гамбурге, Л. выступил с масштабной программой преобразования нем. театра, нашедшей воплощение в цикле критических эссе, объединенных под названием «Гамбургская драматургия» (Hamburgische Dramaturgie. 1767-1769); одновременно он совместно со своим другом И. Боде попытался организовать издательство и книготорговую фирму. Оба начинания потерпели крах: как драматург Л. не смог найти общего языка с труппой и руководством театра, как предприниматель обанкротился.

Вернувшись к научной полемике, Л. в сочинениях «Письма антикварного содержания» (Briefe antiquarischen Inhalts. 1768-1769) и «Как древние изображали смерть» (Wie die Alten den Tod gebildet. 1769) ответил на критику в адрес «Лаокоона...» со стороны филолога К. А. Клоца. Важными событиями гамбургского периода стали знакомства Л. с композитором К. Ф. Э. Бахом, пастором И. М. Гёце, а также интенсивное общение с семьями востоковеда Г. С. Реймаруса и купца Э. Кёнига.

Вновь оказавшись в трудном материальном положении, Л. в 1770 г. благодаря посредничеству брауншвейгского проф. И. А. Эберта получил должность библиотекаря в Вольфенбюттеле, на которой оставался вплоть до своей кончины (начатые в 1776 переговоры о приглашении Л. в Мангейм или в Вену не увенчались успехом). Поселившись в маленьком провинциальном городе, Л. стремился преодолеть ограниченность своего окружения, предприняв в 1775-1776 гг. поездки в Лейпциг, Берлин, Дрезден, Вену; в 1775 г. в качестве спутника брауншвейгского принца Карла Вильгельма Фердинанда совершил путешествие в Италию, в ходе к-рого посетил Милан, Венецию, Флоренцию, Корсику, Геную, Турин, Рим и Неаполь.

Вольфенбюттельский период ознаменовался наиболее значительными творческими достижениями Л. как драматурга, мыслителя и публициста. Заведуя одним из крупнейших европейских собраний книг и рукописей, Л. успешно пользовался новыми возможностями для научной, литературной и публицистической деятельности. В 1770 г. он опубликовал рукопись Беренгария Турского, а в 1771 г. издал исследования об античной эпиграмме и сборник стихотворений барочного поэта А. Скультетуса. Из-под пера Л. выходят многочисленные литературно-поэтические произведения: рассказы, стихотворения, басни, оды, эпиграммы (напр., «Басни и рассказы» (Fabeln und Erzählungen. 1771)).

В 1772 г. была опубликована и с огромным успехом поставлена в брауншвейгском театре насыщенная социально-критическими мотивами трагедия «Эмилия Галотти», в которой Л. реализовал на практике сформулированные им ранее теоретические принципы понимания трагического. Однако главным интересом Л. в поздний период стали богословские и религиозно-философские вопросы. В практическом отношении этот интерес выразился во вступлении Л. в 1771 г. в масонскую ложу «Три золотые розы».

Во 2-й пол. 70-х гг. XVIII в. Л. в редактируемом им альманахе «К истории и литературе: Из сокровищ герцогской библиотеки в Вольфенбюттеле» опубликовал под заглавием «Фрагменты неизвестного» материалы к сочинению по библейской критике «Апология, или Охранная грамота разумных богопочитателей», взятые из рукописного наследия Реймаруса, рассчитывая на публичную дискуссию. Публикация стала поводом к жестокой полемике о соотношении разума и откровения между Л. и гамбургским пастором Гёце, на чьи отчасти оскорбительные выпады Л. ответил в период с дек. 1777 по июль 1778 г. серией полемических памфлетов под общим названием «Анти-Гёце» (Anti-Goeze). Спор приобрел такую остроту и имел столь широкий резонанс, что после выхода 11-го памфлета «Анти-Гёце» брауншвейгский герцог, уступив давлению духовенства, отозвал у Л. освобождение от цензуры. Продолжением этой полемики в художественной форме стало одно из вершинных достижений Л.-драматурга - драматическая поэма «Натан Мудрый» (Nathan der Weise. 1779), поднявшая проблему веротерпимости на примере взаимоотношений иудаизма, христианства и ислама в средневековом Иерусалиме и имевшая общеевроп. успех (в течение года была трижды переиздана и переведена на англ., франц. и голл. языки). Параллельно Л. работал над циклом диалогов «Эрнст и Фальк: Диалоги для масонов» (Ernst und Falk: Gespräche für die Freimaurer; 1-я ч. вышла в 1778, 2-я - в 1780), где изложил свой взгляд на истинный смысл и цели деятельности масонских лож. Свои философско-исторические воззрения Л. подытожил в трактате «Воспитание человеческого рода» (Erziehung des Menschengeschlechts), законченном в 1780 г.

Полемическое размежевание Л. с христ. богословием протекало на фоне глубокого личного кризиса, связанного с крахом попытки создания семьи. В июне 1770 г. Л. завязал переписку с Евой Кёниг, вдовой Э. Кёнига, препоручившего ему перед смертью заботы о благополучии жены и 4 детей. В 1771 г. состоялась их помолвка, бракосочетание же стало возможным только в окт. 1776 г., после того как брауншвейгский герцог откликнулся на многократные прошения Л. о повышении жалованья. Однако брак продлился всего 14 месяцев: в дек. 1777 г. Ева Лессинг родила сына, к-рый через сутки умер, а 10 янв. 1778 г. скончалась и она сама. Последние годы жизни Л. отмечены погруженностью в лит. и философское творчество, но вместе с тем и ощущением изоляции и одиночества, усилившимся вслед. прогрессирующей потери зрения. В этом контексте своеобразное символическое значение приобрела состоявшаяся в 1780 г. беседа с Ф. Г. Якоби, в ходе к-рой Л. признался в приверженности философии Спинозы (это высказывание Л. послужило после его смерти поводом к «спору о пантеизме»). Л. скончался от сердечной недостаточности во время посещения друзей в Брауншвейге.

Подобно типичным представителям позднего нем. Просвещения И. Канту и И. Г. Гердеру, Л., разделяя базовые принципы просветительской программы, последовательно критиковал узкий рационализм ранних просветителей и тем самым подготовил почву для формирования романтизма и нем. спекулятивного идеализма.

Специфика религ. воззрений Л. определяется сознательно взятой им на себя ролью посредника в диалоге между разумом, трактуемым в духе Просвещения, и традицией (историческим документом, авторитетным преданием, религ. откровением). Острие полемики Л. всегда направлено одновременно против рациональной теологии вольфианского образца (см. ст. Вольф Христиан), игнорирующей букву исторического свидетельства, и против некритического догматизма позитивных религий («Христианство разума» (Christenthum der Vernunft. 1751-1753), «О действительности вещей вне Бога» (Über die Wirklichkeit der Dinge außer Gott. 1763), «Религия Христа» (Die Religion Christi. 1780)). В соответствии с этой установкой религиозно-философские размышления Л. чаще всего развертываются в 2 регистрах - как текстологическая и историческая критика и как рационально-логическое построение.

Через все творчество Л. проходит лейтмотив противопоставления естественной религии, ориентированной прежде всего на правила и нормы действия, и позитивной религии, основанной на содержательных вероучительных догматах. Уже в раннем соч. «Мысли о гернгутерах» (Gedanken über die Herrnhuter. 1750) Л. рассматривал историю христ. религии как процесс постепенного углубления разрыва между действием и умозрением: если в период утверждения католицизма «деятельное христианство день ото дня становилось все слабее, тогда как созерцательное между тем благодаря фантастическим наитиям и человеческим расширениям достигло таких высот, каких не достигало еще ни одно суеверие» (Werke. 1972. Bd. 3. S. 667), то впосл. разум, ставший орудием борьбы с суеверием, увлек человечество «на иной, ложный путь, который хотя и в меньшей степени уводит от истины, но зато в тем большей мере препятствует исполнению обязанностей христианина» (Ibid. S. 687).

В посмертно опубликованном фрагменте 50-60-х гг. XVIII в. «О возникновении богооткровенной религии» (Über die Entstehung der geoffenbarten Religion) это противопоставление выдвигается в качестве основного принципа истолкования догматических положений различных мировых религий: «Как скоро почли за благо сделать религию общей, то вынуждены были прийти к согласию в отношении известных вещей и понятий и придать этим вещам и понятиям, ставшим предметом соглашения, важность и необходимость, которую естественно познанные религиозные истины имели сами по себе», вслед. чего «из религии природы, которую людям невозможно было практиковать единообразно, пришлось создать позитивную религию, подобно тому как на основе естественного права по той же причине пришлось создать позитивное право» (Werke. 1979. Bd. 8. S. 282). Отсюда, согласно Л., следует, что «все позитивные или богооткровенные религии равно истинны и равно ложны. Равно истинны: поскольку повсюду было равно необходимо условиться о различных вещах, дабы произвести согласие и единение в публичной религии. Равно ложны: ибо то, относительно чего условились, не столько пребывает наряду с существенным, сколько ослабляет и вытесняет это существенное» (Ibid. S. 283). Художественной иллюстрацией этого тезиса стала притча о кольцах, вложенная Л. в уста главного героя драматической поэмы «Натан Мудрый».

Общая установка на разграничение содержаний, принадлежащих к естественной религии, и исторически возникших догматических положений отдельных религий лежит в основе полемической стратегии Л. в споре вокруг «Фрагментов неизвестного». В отличие от Реймаруса, к-рый, указывая на противоречия библейского повествования, целиком отказывал ему в к.-л. богооткровенном содержании, и от Гёце, который, последовательно защищая принцип sola scriptura, настаивал на богооткровенном значении каждого слова библейского текста, Л. в ходе полемики, ссылаясь на противопоставление буквы и духа у ап. Павла (2 Кор 3. 6), подчеркивал, что Библия «хотя и содержит откровение, но не есть оно само» (Werke. 1979. Bd. 8. S. 164), так что, «даже если бы мы оказались не в состоянии отринуть те возражения против Библии, о коих столь печется разум, религия осталась бы непоколебленной и неомраченной в сердцах тех христиан, которые обрели ее существенные истины во внутреннем чувстве» (Ibid. S. 122).

Применительно к НЗ разделение естественной и исторической религии приобретает у позднего Л. вид прямого противопоставления «религии Христа» «христианской религии»: «Религия Христа есть та, которую Он Сам как человек исповедовал и практиковал; которую всякий человек может с Ним разделить», тогда как «христианская религия есть та религия, которая принимает за истину, что Он был более чем человек, и в качестве такового делает Его Самого предметом почитания» (Ibid. 1976. Bd. 7. S. 711). Отсюда Л. заключает, что «учения и основоположения обеих едва ли можно отыскать в одной книге» или во всяком случае что «религия Христа содержится у евангелистов совершенно иным образом, нежели христианская» (Ibid. S. 712). Вслед за И. З. Землером Л. полагал, что христианство как естественная религия значительно древнее Библии; что писания НЗ и весь канон постепенно возникли на основе устной традиции, а источником вероучения в древней Церкви было не Писание, а практические правила веры. В ст. «Новая гипотеза о евангелистах, рассматриваемых лишь в качестве человеческих историописателей» (Neue Hypothese über die Evangelisten als bloß menschliche Geschichtsschreiber betrachtet. 1778) Л. допускал возможность существования арам. протоевангелия как источника для синоптических Евангелий, к-рое, по его предположениям, приближалось по содержанию к якобы имевшемуся еще во времена блж. Иеронима Стридонского «Евангелию евреев».

Во взаимодействии естественной и позитивной религии Л. видел ключ к пониманию истории, которую рассматривал как процесс воспитания человечества Божественным Провидением. В трактате «Воспитание человеческого рода» Л., исходя из положения, что «откровение не дает человеческому роду ничего сверх того, к чему человеческий разум, предоставленный самому себе, не пришел бы и сам, но оно дало и дает ему важнейшие моменты такого постижения раньше», рассматривал развитие религ. представлений от первоначального монотеизма через языческое многобожие, иудаизм и различные формы христианства (включая Реформацию) как последовательность ступеней исторического раскрытия истин естественной религии в ходе осуществления божественного плана постепенного воспитания в человеке разумности и терпимости: сначала эти истины были постепенно открыты через пророков избранному народу Израиля, а затем через Христа всему человечеству. В понимании миссии Христа Л. исходил из убеждения, что «был ли Христос более чем человеком - это проблема», тогда как то, «что Он, если вообще был, был истинным человеком и никогда не переставал быть человеком - это вопрос решенный» (Werke. 1976. Bd. 7. S. 711). Главным содержанием новозаветного откровения Л. считал учение о бессмертии души (полностью отсутствовавшее, по его мнению, в ВЗ), а Христа - «первым практическим учителем бессмертия души, который внушал доверие» (Ibid. 1979. Bd. 8. S. 502).

Воздерживаясь от определенного суждения о действительности совершённых Спасителем чудес или Его воскресения из мертвых, Л. подчеркивал, что признание истинности Его учения совершенно не зависит от решения этих вопросов (Ibid. S. 503). Совр. человечество, по мысли Л., все еще не достигло меры разумности и нравственности, указанной в НЗ: религ. таинства не постигнуты разумом, а евангельская заповедь любви остается неисполненной. Когда это произойдет, НЗ, подобно ВЗ, устареет, и будет явлено новое, возможно, вечное евангелие. Рассматривая процесс морально-религ. совершенствования отдельных людей как повторение истории человечества, Л. склоняется к признанию предсуществования душ (см. в ст. Душа) и метемпсихоза: «Тот путь, которым человеческий род движется к своему совершенству, должен сначала пройти каждый отдельный человек… Пройти в течение одной жизни? …Но почему бы каждому человеку не пребывать в этом мире больше одного раза?» (Ibid. S. 510; см. также: Cyranka. 2005).

Сосредоточение прежде всего на моральном содержании христ. учения оказало влияние и на эстетику Л. Вклад Л. в эстетическую теорию связан с 3 основными тематическими комплексами - вопросами поэтики лит. жанров, прежде всего теории басни и теории драмы, проблемами театральной эстетики и исследованием специфики повествовательных и изобразительных искусств («Исследования о сентиментальной или трогательной комедии» (Abhandlungen von dem weinerlichen oder rührenden Lustspiele. 1754), «Переписка о трагедии» (Briefwechsel über das Trauerspiel. 1756-1757), «Исследования [о басне]» (Abhandlungen [über die Fabel]. 1759) и др.). Своеобразие эстетических воззрений Л. определено установкой на обоснование морально-воспитательного значения искусства с учетом особенностей воздействия художественного произведения на читателя или зрителя. В противоположность теоретикам франц. классицизма Л. подчеркивал аффективный характер художественного восприятия и усматривал задачу художественного творчества не в создании идеальных образцов, а в культивировании аффектов, способствующих развитию добродетелей. Так, басню Л. в противоположность Лафонтену рассматривал не столько как иронический, сколько как морально-дидактический жанр: в басне «мы сводим общее моральное положение к одному особенному случаю, сообщаем этому особенному случаю действительность и сочиняем на его основе историю, в которой это общее положение познаётся созерцательно» (Werke. 1973. Bd. 5. S. 384). В толковании аристотелевской теории катарсиса, развитом им в переписке с Николаи и Мендельсоном и в «Гамбургской драматургии», Л., полемизируя с П. Корнелем и другими франц. классицистами, усматривал секрет воздействия трагедии и ее нравственно-воспитательное значение не столько в страхе, сколько в сострадании, понимая его как основную добродетель: «Человек наиболее сострадающий есть человек наилучший, наиболее расположенный ко всем общественным добродетелям, ко всем видам великодушия. Кто побуждает нас сострадать, тот делает нас лучше и добродетельнее, и трагедия, делающая первое, делает и второе, или - она делает первое, чтобы быть способной сделать второе» (Ibid. Bd. 4. S. 163; см. также: Martinec. 2003).

Соответственно катарсис Л. предлагал рассматривать не как очищение от аффектов в духе этики стоицизма, но как очищение самих аффектов, вызываемых драматическим действием. Аналогичным образом обосновывал Л. воспитательное значение т. н. трогательной комедии, к-рую отличал от фарса и от «слезливой комедии»: «...фарс хочет только рассмешить, слезливая комедия - только растрогать; истинная комедия хочет и того и другого» (Werke. 1973. Bd. 4. S. 56).

Отстаиваемое в «Гамбургской драматургии» убеждение, что «театр должен быть школой нравственности» (Ibid. S. 239), является основой театральной эстетики Л. Поскольку задача театрального представления - одновременно изображать аффекты и вызывать их, то основание актерского мастерства лежит, согласно Л., не в искусной декламации, а в достижении естественности в интонациях речи, мимике и жестикуляции: «Всякая мораль должна идти от избытка сердца, от которого говорят уста, и не нужно, чтобы казалось, будто над нею долго думают или ею похваляются. Отсюда само собою ясно, что поучительные сентенции… следует произносить без задержки, в непрерывном потоке слов, с такой легкостью, чтобы казалось, что они не плод усилий памяти, а прямо внушены говорящему наличным положением вещей» (Ibid. S. 244).

В «Лаокооне...», наиболее систематически разработанном сочинении по эстетике, Л. подверг резкой критике восходящее к Горацию и нормативное для поэтики классицизма представление о живописи как о немой поэзии («ut pictura poesis») и теоретически обосновал различие изобразительных и повествовательных искусств, опираясь на различие их композиционных принципов. В соответствии со структурными законами речевого акта и акта зрения поэзия имеет своей целью изображение последовательности действий во времени, а живопись и пластика - мгновенную фиксацию взаимного положения тел в пространстве. Отсюда Л. выводит не только запрет на повествование в живописи (несоблюдение его приводит к преобладанию аллегории) и на описание в поэзии, но и различные правила определения границ эстетически допустимого в этих видах искусств: если художник или скульптор, создающий прекрасную форму, должен избегать изображения безобразного, чтобы не вызвать отвращения, то поэту последовательный характер повествования позволяет в равной мере использовать в художественных целях как прекрасное, так и безобразное.

Влияние Л. на европ. культуру огромно. Уже в нач. XIX в. он наряду с Клопштоком, К. М. Виландом, Гердером, Ф. Шиллером и И. В. фон Гёте был возведен в ранг национального классика нем. лит-ры, а его образ как непримиримого полемиста и беспристрастного искателя истины вошел в число архетипических образов культуры Просвещения. Драматические произведения Л. поныне остаются в репертуаре мн. ведущих театров мира. Его эстетические идеи оказали мощное воздействие на формирование идеологии «Бури и натиска», на философию и эстетику раннего нем. романтизма, а теологические - на философско-религ. построения нем. спекулятивного идеализма. Работы Л. по античной пластике наряду с трудами И. И. Винкельмана сыграли решающую роль в становлении искусствознания как самостоятельной научной дисциплины. В XX в. Л., подобно другим канонизированным классикам нем. лит-ры и философии, стал предметом многообразных идеологических присвоений: в марксистской и социалистической публицистике культивировался созданный еще Ф. Мерингом образ Л. как революционера, в традиции либеральной мысли он трактовался как предшественник совр. идеалов религ. плюрализма и толерантности, а в идеологии национал-социализма - как одна из ключевых фигур в процессе осознания нем. народом своей особой исторической миссии.

В России творчество Л. стало предметом интенсивного осмысления уже в кон. XVIII в.: переложения на рус. язык басен Л. и его теория басни оказали существенное влияние на развитие этого жанра в рус. литературе, а адаптации его драм - на формирование репертуара отечественного театра. Одним из первых рус. переводчиков и интерпретаторов «Эмилии Галотти» стал Н. М. Карамзин. В XIX в. художественное и теоретическое наследие Л. высоко оценивали ведущие представители русской литературной критики и публицистики - В. Г. Белинский, Н. Г. Чернышевский, Д. И. Писарев, Ап. А. Григорьев, П. Д. Боборыкин. Во 2-й пол. XIX в. Е. Н. Эдельсоном и И. П. Рассадиным были переведены на русский язык основные эстетические сочинения Л.- «Гамбургская драматургия» и «Лаокоон...». Значительным событием в истории русского театра 2-й пол. XIX в. стала постановка в 1870 г. «Эмилии Галотти» с М. Н. Ермоловой в главной роли.