ДМИТРИЕВСКИЙ

Избранием на эту должность Д. был обязан отзыву вице-председателя об-ва Н. М. Аничкова и выбору председателя - вел. кнг. Елисаветы Феодоровны. Характеризуя Д., Аничков подчеркивал его обширные научные знания, терпение, трудоспособность, самостоятельность, назвал его «человеком порядка, твердых правил», к-рый «знает себе цену, не очень уступчив и принадлежит к тем, о ком Св. Писание говорит: «в нем лести несть»» (РНБ ОР. Ф. 253. Д. 43. Л. 67). С 1907 г. среди публикаций Д. преобладают работы, связанные с ИППО: отчеты, летопись событий, некрологи и очерки о деятельности различных рус. представителей на Востоке, к-рые ежегодно печатались в СИППО. Эти материалы являются ценнейшим источником для изучения рус. присутствия в Палестине. Д. занимался разбором и исследованием архивов РДМ и ИППО, частных архивов; нек-рые его исследования, выполненные с большой тщательностью, до сих пор не имеют себе равных в этой области. Историческая записка Д. «Императорское православное палестинское общество и его деятельность за истекшую четверть века (1882-1907)» (СПб., 1907) представляет собой основанный на архивных данных фундаментальный труд по истории ИППО, доведенный до 1890 г. К юбилею ИППО Д. написал очерк «Русские учебно-воспитательные, благотворительные и странноприимные учреждения в Палестине и Сирии» (ТКДА. 1907. № 5. С. 89-120). Чрезвычайно важным исследованием по истории русской политики на Востоке является ст. «Граф Н. П. Игнатьев как церковно-политический деятель на православном Востоке» (СИППО. 1909. Т. 20).

Деятельность Д. пришлась на время наивысшего расцвета ИППО. Унаследовав должность секретаря от организатора об-ва В. Н. Хитрово, Д. отдавал все силы работе, был предан своему делу и обладал обширными знаниями по истории правосл. Востока. С кон. 1909 по апр. 1910 г. Д. проводил ревизию школ и подворий ИППО в Сирии и Палестине (Отчет по ревизии подворий ИППО в Иерусалиме, Назарете и Кайфе в 1910 г., 4 сент. 1910 г. // РНБ ОР. Ф. 253. Д. 32; Отчет о состоянии подворий ИППО в Иерусалиме, Назарете и Кайфе. 4 сент. 1910 г. // Там же. Д. 33). Поводом к ревизии явились возросшие суммы на содержание подворий в Иерусалиме в 1907 г. Д. отправился вместе со старшим бухгалтером В. И. Белынским на паломническом пароходе и обследовал быт паломников на Св. земле, о чем докладывал в письмах к обер-прокурору Св. Синода А. А. Ширинскому-Шихматову и в отчетах. В К-поле он беседовал с послом Н. В. Чарыковым, затем проследовал в Каир, где осмотрел здание подворья и помещения для паломников, найдя их неудовлетворительными; рус. подворье в Яффе произвело на Д. более благоприятное впечатление. В Иерусалиме и Палестине Д. исследовал быт паломников. В подробнейшем отчете он изложил результаты ревизии и меры, которые принял на месте по улучшению состояния духовного просвещения паломников. Говоря о проводниках паломников, Д. подчеркнул, что начальниками караванов должны быть только образованные иеромонахи, находящиеся на специальном содержании ИППО.

Д. неоднократно приходилось заниматься делами рус. монахов на Афоне и в Палестине. Так, в 1909 г. Д. составил подробную записку для Синода о проекте создания русского мон-ря в Палестине на купленных афонским иером. Пантелеимоном в 1903 г. 2 участках земли с остатками древней лавры св. Харитона. Во избежание очередных конфликтов с греч. иерусалимским священноначалием Д. предлагал воссоздать лавру св. Харитона и подчинить ее начальнику РДМ. Создание же независимого миссионерского мон-ря из малограмотных насельников с Афона, по мнению Д., не могло помочь ни укреплению Православия в Палестине, ни поддержанию церковного мира (РНБ ОР. Ф. 253. Д. 30; мат-лы по лавре св. Харитона из Архива МИД см.: Лавра прп. Харитона-исповедника).

В 1909-1910 гг. Д. был призван вел. кнг. Елисаветой Феодоровной в качестве советника по вопросу о восстановлении чина диаконисс в РПЦ. Вел. кнг. Елисавета хотела посвятить сестер Марфо-Мариинской обители в диакониссы с частичным восстановлением чина; Д. высказался за восстановление чина в полном объеме. 2 февр. 1911 г. на обсуждении вопроса в Синоде митр. С.-Петербургский Антоний и еп. Саратовский свмч. Ермоген выступили против даже неполного восстановления чина, результатом чего явилась отрицательная резолюция имп. Николая II (переписку Д. с вел. кнг. Елисаветой по этому вопросу см.: Лобовикова. 2004. С. 247-255).

Подобно мн. др. рус. византинистам и гос. деятелям своего времени, Д. считал важнейшей миссией России на правосл. Востоке ее традиц. деятельность по укреплению Православия в Палестине. Во время первой мировой войны эта сторона рус. политики, казалось, имела особенно блестящие перспективы. В докладе 2 марта 1915 г. Д. называет войну последним, 5-м крестовым походом, имеющим целью не только завоевание проливов и водружение креста на Св. Софии, но и освобождение Палестины от турок. После обстоятельного изложения истории рус. учреждений на Востоке Д. доказывал необходимость установления рус. протектората в Палестине; в случае невозможности этого предпочтительнее других был бы, по мнению Д., англ. протекторат, который благодаря своей толерантности обеспечил бы спокойную жизнь правосл. Церкви и успешную работу рус. учреждений (РНБ ОР. Ф. 253. Д. 37). Поскольку весной 1915 г. победоносное окончание войны казалось близкой реальностью, Д. составил записку для внутреннего пользования (Вопросы, связанные с восстановлением деятельности Императорского Православного Палестинского Общества в Святой Земле по окончании войны с Турцией. 29 мая 1915 г. // Там же. Д. 63). Рассматривая возможность «менее удовлетворительных исходов начатого предприятия», т. е. сохранения власти Турции над Палестиной, Д. сформулировал ряд требований, которые Россия должна предъявить османскому правительству по окончании войны: за рус. правительством должно быть офиц. признано право на покровительство правосл. Церкви и ее учреждениям; Турция должна обеспечить полное практическое осуществление принципа веротерпимости, восстановление капитуляций, отмененных в 1914 г.; разрешение греко-араб. церковной распри и обеспечение рус. интересов в Палестине; признание за ИППО всех прав юридического лица; закрепление за ИППО недвижимого имуществав Турции, уже приобретенного на имя частных лиц; сохранение льгот за учреждениями ИППО, а также обеспечение льгот рус. паломникам; строительство подворий, приютов, церквей и школ.

Важным направлением деятельности ИППО была работа по изучению археологических и письменных памятников Ближ. Востока, и в частности Палестины. В этой связи еще в кон. XIX в. обсуждались проекты создания русского научного ин-та в Иерусалиме. 26 нояб. 1914 г. на совещании по Палестине было в очередной раз признано необходимым устройство в России научного учреждения по палестиноведению, которое должно было состоять из комитета в Петрограде при имп. АН и ин-та в Иерусалиме. В задачи ин-та, по мнению его учредителей, должно было входить изучение памятников Палестины и прилегающих стран, производство раскопок, составление музея и б-ки (РНБ ОР. Ф. 253. Д. 61). Этот проект, как и мн. др., так и не был осуществлен по причине последовавших политических событий.

В 10-х гг. Д. активно продолжал заниматься сбором материалов по истории ИППО и о рус. деятелях в Палестине. К 1918 г. им был написан «Очерк жизни и деятельности архим. Леонида Кавелина, третьего начальника русской духовной миссии в Иерусалиме, и его научные труды по изучению православного Востока. 5 марта 1918 г.» (Там же. Д. 175, 176; опубл. в 2000). Изучение биографий рус. ученых и церковно-политических деятелей на Востоке привело к созданию очерка «Наши коллекционеры рукописей... 1994).

Д. продолжал работать в ИППО до 2-й пол. 1918 г., надеясь на восстановление об-ва; однако, судя по переписке ученого, он, подобно др. современникам, не мог вполне адекватно оценивать быстро изменявшиеся политические обстоятельства. Последним его делом в ИППО была поездка в янв. 1919 г. в Москву для обсуждения устава об-ва. После возвращения в 1922 г. в Петроград Д. больше не работал в Палестинском об-ве, хотя и поддерживал контакты с его членами (в архиве хранится отчет о деятельности РПО с 1 окт. 1927 по 1 окт. 1928, к-рый Д. передал И. И. Соколову - РНБ ОР. Ф. 253. Д. 67).

В 1907-1918 гг. Д. состоял членом попечительства при храме с 1916 г. был старостой. Храм построен на месте часовни, первоначально освященной в память о чудесном избавлении от смерти имп. Александра II во время покушения на него в 1867 г. в Париже. Впосл. часовня была приписана к рус. мон-рю в Мирах Ликийских, к-рый предполагалось построить, а после передачи Мирликийского дела в ведение ИППО находилась на совместном попечении купцов-ктиторов и Палестинского об-ва. Д. регулярно произносил в храме проповеди, собиравшие большое число слушателей. Попечительство при храме состояло из председателя ген.-майора Н. И. Цытовича и членов И. А. Печкина, архит. Н. Н. Никонова, полковника Д. Н. Ломана и Д., представителя от ИППО.

Работа попечительства началась со строительства нового храма на месте старого. Храм, заложенный 8 сент. 1913 г., был построен по проекту архит. С. С. Кричинского в новгородско-псковском стиле; консультантом выступал археолог В. Т. Георгиевский. Строительство и особенно работы по росписи храма велись под наблюдением Д. и Георгиевского. «Подыскивание оригиналов, размещение сюжетов по стенам храма, надписи к ликам святых, на свитках, имеющихся у них в руках, надписи в паперти на свободных местах от живописи - все это давалось мною и требовало от меня много труда и времени»,- писал впосл. Д. 15 дек. 1915 г. состоялось торжественное освящение храма в присутствии вел. кнг. Елисаветы Феодоровны, М. И. Степанова, министра народного просвещения П. Н. Игнатьева, министра юстиции А. А. Хвостова, обер-прокурора Синода А. Н. Волжина, товарища министра иностранных дел А. А. Нератова, Цытовича и профессоров Д. и Соколова. В речи на освящении храма Д. подробно рассказал о настенных росписях, созданных по образцу древних фресок Ферапонтова мон-ря. Ничто в храме не было случайным: расположение изображений святых говорило о преемственности визант. церковных традиций, об истории России и Русской Церкви. Оклад главной святыни церкви - иконы Божией Матери «Скоропослушница» - был выполнен по образцу ризы иконы Владимирской Божией Матери из Успенского собора Московского Кремля. Предметом особой гордости был 4-ярусный иконостас. По словам Д., в нем было только 4 иконы нового письма; все остальные, XV - нач. XVII в., были собраны в рус. провинции Ширинским-Шихматовым, вице-председателем ИППО, специально для храма (Речь, произнесенная А. А. Дмитриевским на освящении Николо-Александровской Барградской церкви // РНБ ОР. Ф. 253. Оп. 1. Д. 87). Ширинский-Шихматов собирал древние иконы и для храма в г. Бари, однако эта коллекция не была отправлена, впосл. ее передали в Московскую синодальную ризницу; дальнейшая судьба икон неизвестна (Лисовой Н. Н. Русское духовное и полит. присутствие в Св. Земле и на Ближ. Востоке в XIX - нач. XX в. М., 2006. С. 301). Богослужебная утварь также была старинной, найденной в отдаленных церквах России. За труды по воссозданию храма и др. заслуги перед ИППО Д. был удостоен звания почетного члена об-ва.

Вскоре после освящения храма Цытович сложил с себя звание председателя попечительства и обе должности (старосты и председателя) были возложены на Д. По сравнению с мягким и не всегда вникавшим в финансовые дела храма Цытовичем Д. показался нек-рым членам причта слишком строгим и взыскательным. Во избежание трений по совету Ширинского-Шихматова Д. передал функции председателя Н. Ч. Зайончковскому, сохранив за собой должность церковного старосты. Усилению нестроений в храме в немалой степени способствовали бурные события 1917 г. 5 марта обер-прокурор Синода В. Н. Львов получил донос на Д. в связи с произнесением им «черной» проповеди, в к-рой он якобы призывал к низложению правительства. В ходе расследования выяснилось, что Д. перечислял заслуги сверженной династии, с горечью высказывался о попрании народом российского герба, сетовал на слишком большую свободу, к-рая предоставлена солдатам и молодежи, а также осуждал расправу над полицейскими чинами, выполнявшими долг присяги. Проповедь была основана на словах Спасителя «Отче, отпусти им, не ведят бо, что творят» и произнесена в Неделю Крестопоклонную. После ее окончания к Д. подошел военный и приказал более таких проповедей не произносить. Около храма собралась толпа, Д. хотели арестовать. Объяснения настоятеля храма о. Неофита подействовали на народ успокоительно, и ареста удалось избежать. В объяснительной записке Д. точно передал содержание проповеди. Избранный вскоре после этого на Петроградскую кафедру митр. Вениамин (Казанский) 29 мая отправил в Синод отчет о расследовании дела епархиальным начальством. В документе говорилось, что было решено просить Д. в проповедях не касаться политических вопросов.

После того как весной 1918 г., во время проводов настоятеля храма о. Неофита на Валаам, Д. произнес речь, приходский религиозно-просветительский союз потребовал, чтобы он более проповедей не произносил (чем было вызвано такое требование, сведений не сохр.). Д. подчинился требованию, подчеркнув, что подготовка проповедей занимала у него много времени. Но в Великую среду, придя к литургии, когда «улица праздновала с крикливыми плакатами 1 мая, а храм был переполнен молящимися», он обратил внимание прихожан на контраст между празднованием «улицей» и службой в храме, пожелал прихожанам светлого Христова Воскресения, а с ним и воскресения России к лучшей жизни. Этот поступок, по мнению Д., не заключавший в себе ничего преступного, был воспринят попечительством крайне враждебно. Окончательный разрыв в отношениях старосты и попечительства произошел после того, как тогда же, на Пасху, Д. потребовал, чтобы, по визант. обычаю, Евангелие на литургии читалось настоятелем в царских вратах. Это привело к ссоре с диаконом, а после праздника над непокладистым старостой был учинен суд. Псаломщики и служащие храма совсем в духе времени устроили перед церковью митинг с требованием отставки старосты. Вскоре после храмового праздника 9 мая Д. получил приглашение от Ширинского-Шихматова приехать в Москву. Он покинул Петроград с чувством горькой обиды на несправедливое отношение к себе. Возвратившись 2 окт. из поездки в Ярославскую губ., уже на 3-й день (5 окт.) Д. был арестован вместе с председателем попечительства Зайончковским и В. Д. Юшмановым, делопроизводителем ИППО, который выполнял в летний период обязанности представителя от об-ва в попечительстве. Д. вскоре выпустили, т. к. оказалось, что волнения в храме в тот момент были по поводу финансовых проблем и не имели ничего общего с политическими митингами на Пасху.

Выйдя на свободу, Д. обнаружил, что в его отсутствие зам. церковного старосты Ломан предпринял реставрацию уже начавших портиться стенописей храма. Это дело было поручено малоизвестному худож. Егорову, к-рый работал осенью почти при полном отсутствии освещения. Д. потребовал прекратить работу за неимением материалов и условий для проведения реставрации (РНБ ОР. Ф. 253. Оп. 1. Д. 88).

Следующий вопрос, по к-рому Д. считал нужным бороться с попечительством, касался церковного хора. Пока настоятелями в церкви были валаамские монахи, практиковалось древнее пение, но с отъездом о. Неофита регентом стал М. А. Лагунов, предпочитавший исполнять произведения новых композиторов, а иногда и собственные. Награждение же Лагунова званием члена-сотрудника Палестинского об-ва 9 нояб. 1918 г., в день празднования иконы Божией Матери «Скоропослушница», вызвало протест Д. Новым стилем пения не были довольны и мн. прихожане храма. В письме о. Неофита, отправленном Д. к празднику, говорилось, что теперь в их церкви, как «в каждом храме Петрограда, нет художественности, нет стиля, нет благодати в богослужении. Шаблон, однотонность мертвят, душат молящихся, и их не нужно просить, чтобы они уходили, сами уходят…» (Там же).

По-видимому, в нояб.- нач. дек. 1918 г. Д. составил пространную записку в совет ППО, в к-рой подробно излагал все события, происшедшие в храме за истекшие 1,5 года. Д. рассматривал Барградскую ц. как принадлежащую Палестинскому об-ву и надеялся, что об-во примет меры к восстановлению порядка. Он сознавал, что самоволие низшего клира и членов попечительства происходит не в последнюю очередь оттого, что храм перестал подчиняться об-ву, но не понимал того, что само об-во было на грани закрытия и уже не имело реальной власти. Скорее всего эта записка, хранящаяся в его архиве в рукописном варианте и в 2 неполных машинописных копиях, так и не была отправлена. С осени 1918 г., после эмиграции Ширинского-Шихматова, усилилась тенденция превращения Палестинского об-ва в сугубо научную организацию. В нач. 1919 г. Д. специально ездил для обсуждения изменений в уставе в Москву и пытался противиться такому направлению. Вскоре он отошел от дел об-ва и воспользовался приглашением Астраханского ун-та занять кафедру греч. языка. По возвращении из Астрахани в 1922 г. он застал разгром архива и б-ки Палестинского об-ва, осуществленный после ареста Юшманова в 1921 г. Тогда же погибли и документы Николо-Александровского храма до 1919 г., хранившиеся у Юшманова как у исполняющего должность председателя церковного совета. К деятельности в храме Д. больше не возвращался (по крайней мере в списках двадцатки он не числился; Архив Николо-Александровской Барградской ц. за 1919-1932 гг. // ЦГИА СПб. Ф. 897. Оп. 1.)

В 1918 г., после разгрома ИППО и отделения Церкви от гос-ва, Д. потерял и место службы, и пенсию, назначенную Синодом в 1907 г., оказавшись без средств к существованию. Вероятно, в кон. янв.- нач. февр. 1919 г. он был вынужден уехать в Астрахань (см. письмо к Юшманову от 18 янв. 1919, в котором Д. говорит о крайнем упадке деятельности Палестинского об-ва - РНБ ОР. Ф. 253. Д. 324). С кон. 1919 по май 1922 г., до закрытия ун-та, занимал должность проректора.

Д. приехал в Астрахань, имея на руках мандат Петроградского главного управления музеев и Управления делами народного комиссариата просвещения на право описания и изучения церковных древностей (Там же. Д. 17. Л. 3). В Астрахани ему был выдан мандат как археологу, постоянному члену комиссии по отделению Церкви от гос-ва Астраханского отдела народного просвещения. Кроме того, Астраханская губ. секция по делам музеев и охране памятников искусства и старины поручила Д. провести учет всех военных и гражданских учреждений города, Астраханского и Енотаевского уездов и отобрать принадлежавшие им старинные предметы и церковную утварь, имевшие художественное значение, для передачи их музейному фонду Астрахани (Там же. Л. 6 об.). Спасая церковные ценности и произведения искусства, Д. решил создать в Астрахани краеведческий археологический музей. С янв. 1922 г. он вошел в музейную комиссию, занимавшуюся этим делом. В архиве сохранились составленные им следующие документы: «Списки и описания вещей астраханских церквей, подлежащих передаче в музей памятников старины и искусства. Август 1919 г. Астрахань. 57 л.» (Там же. Д. 103); «Докладная записка в секцию по охране памятников старины и искусства по поводу произведенного им осмотра старинных вещей в церквях Астраханского края. 1919-1922 гг. 54 л.» (Там же. Д. 104); «Дополнение к работам об астраханских древностях и списки ценных вещей и книг, принадлежащих астраханским церквям. 1918-1922 гг. 66 л.» (Там же. Д. 150). В описях Д. отмечал условия хранения ценных предметов, давал рекомендации о целесообразности их дальнейшего использования. Так, при описании предметов из Николо-Гостиной ц. наряду с предметами утвари XVII-XVIII вв. он отметил фотографии Остромирова Евангелия 1056-1057 гг. в бархатном переплете с украшениями и рекомендовал передать их в б-ку Астраханского ун-та. Он составил подробные описания икон и предметов, полностью привел все надписи, оставленные мастерами, владельцами и проч., отметил места их происхождения. В работе с рукописями и старопечатными книгами Д. следовал обычной краткой схеме (название, оклад/переплет, почерк, материал и т. д.), зафиксировал полностью все записи писцов и ктиторов. Он подчеркивал, что в кладовой Троицкой ц. оказалось «значительное собрание икон весьма хорошей кисти из старого иконостаса этого храма. Все они сложены в кучи среди церковного старья и покрыты густым слоем пыли и грязи. При более тщательном и подробном осмотре этого старья найдутся несомненно и очень ценные образцы русской иконописи XVII-XVIII веков ... могущие стать украшением будущего музея древностей и русского искусства прошлых веков» (Там же. Д. 103. Л. 8). Нек-рые описания выходят за рамки сухого каталога и представляют собой научные трактаты, Д. и его помощникам удалось сфотографировать «все ценности в храмах Астрахани, православных, католических, армянских и в протестантских...» (Там же. Ф. 585. Оп. 1. Д. 2805).

В 1922 г. Д. был арестован по обвинению в скрытой агитации против кампании по изъятию церковных ценностей. Поводом для ареста послужил поданный им в комиссию протест против изъятия предметов церковной утвари XVII-XVIII вв., имевших большую историческую и художественную ценность. В архиве хранятся документы, касающиеся пребывания Д. под следствием: «Объяснительная записка А. А. Дмитриевского по поводу обвинения его в «скрытой агитации» против изъятия церковных ценностей» (Там же. Ф. 253. Д. 105); «Обвинительное заключение следователя по важнейшим делам Астраханского губюста по делу о сопротивлении А. А. Дмитриевского и др. против изъятия церковных ценностей в пользу голодающих от 18 сент. 1922 г.» (Там же. Д. 106). В объяснительной записке Д. отвергает выдвинутые в его адрес обвинения и обосновывает свои действия, в т. ч. и выступления на собраниях церковных общин в защиту исторических ценностей, ссылаясь на соответствующие пункты Декрета об отделении Церкви от гос-ва, Постановления ВЦИК об изъятии церковных ценностей и инструкций по их выполнению, данных комиссиям. Говоря о нарушениях пункта инструкции об изъятии ценных предметов в присутствии представителя отдела музеев, Д. приводит пример с серебряной ракой св. Александра Невского, к-рую отстояли представители Главмузея и Эрмитажа, присутствовавшие при вскрытии мощей в Петрограде. В обвинительном заключении кроме имени Д. перечислены имена 15 священнослужителей, также обвиненных в сокрытии ценностей при сличении списков. 5 чел. были освобождены за недоказанностью вины, дела остальных после 6-месячного пребывания в тюрьме были переданы в суд с обвинениями по статьям 69, 80 (п. 3), 91, 108 и 180 (п. 3) УК РСФСР. В свою защиту на суде Д. говорил о произволе комиссии по изъятию ценностей в Астрахани и о признании ее председателя в том, что он не имел никакого понятия о научной ценности церковных предметов, не читал инструкцию, данную из центра руководству комиссии, не имел в составе комиссии ни одного сведущего человека. Д. был осужден на год условно и выпущен на свободу в окт. 1922 г. По его словам, «из суда вышел при восторженных овациях публики» (Там же. Ф. 585. Оп. 1. Д. 2805).

В янв. 1923 г., после закрытия Астраханского ун-та, Д. остался без работы и вернулся в Петроград. Он поселился в части своей прежней квартиры в доме, некогда принадлежавшем ИППО (Мытнинская ул., д. 10, кв. 10). 24 янв. 1923 г. он обратился с письмом к акад. С. Ф. Платонову с просьбой найти ему работу в Петрограде. В этом письме он подробно описывал свою деятельность в Астрахани с 1918 по 1922 г., в т. ч. историю ареста в связи с изъятием церковных ценностей. Обратился он и к Ф. И. Успенскому с просьбой предоставить ему место в Палестинском об-ве; однако правительство сократило финансирование об-ва, и сохранились только 2 штатные должности, к-рые были заняты. Не получив постоянного места работы, Д. стал активным членом Русско-византийской комиссии при АН, участвовал в работе по подготовке переиздания греч. «Глоссария» Дюканжа. Он писал биографию Ж. Гоара, используя переписку последнего с Львом Алляцием, хранившуюся в Музее палеографии (ныне в Архиве ФИРИ РАН). В 1924 и 1926 гг. выступал с докладами о Гоаре, в 1926-1927 гг.- с докладами об «Обряднике» имп. Константина VII Багрянородного. В 1924 г. Д. был призван в качестве эксперта по вопросу о притязаниях синайских монахов относительно возвращения в мон-рь Синайского кодекса Свящ. Писания. В докладной записке он подробно излагал историю приобретения кодекса и обосновал права России на владение им (Мнение профессора А. А. Дмитриевского по вопросу о Синайском кодексе V в. // РНБ ОР. Ф. 253. Д. 188).

С осени 1923 до 1928 г. Д. преподавал литургику на богословских курсах - единственной, существовавшей тогда в советском государстве правосл. школе, получившей в 1925 г. статус Высших богословских курсов (ВБК) с правом присваивать академические звания. В архиве ученого сохранились неизданные лекции, прочитанные им на ВБК (Наука о православном богослужении // Там же. Д. 200, 201). Д. надеялся осуществить издание лекций. Опасаясь ареста и уничтожения архива, он отправил экземпляр лекций другу, астраханскому свящ. Иоанну Болтинскому, который также находился под постоянной угрозой ареста (Письма И. Болтинского 1925-1928 гг. // Там же. Д. 366).

В это время Д. руководил подготовкой диссертаций, сохранились его неопубликованные отзывы о сочинениях студентов: прот. А. Голосова - «Церковная жизнь на Руси в половине XVII в. и изображение ее в записях Павла Алеппского» (Там же. Д. 189, 190); А. Базунова - «Чин богоявленского водоосвящения (великой агиасмы)» (Там же. Д. 193); Н. Д. Успенского - «Происхождение чина агрипнии, или всенощного бдения, и его составные части» (Там же. Д. 194). Продолжались контакты Д. с зарубежными коллегами, среди его корреспондентов этого периода - В. Грюмель, кард. Дж. Меркати, П. Лоран. В 1924 г. он предлагал редакции «Byzantion» опубликовать 4-й и 5-й тома «Описания литургических рукописей, хранящихся в библиотеках Православного Востока». В эти же годы Д. получил приглашение от Н. Н. Глубоковского приехать в Софию и занять кафедру литургики на богословском фак-те Софийского ун-та, но отказался (Письмо С. А. Жебелёва от 10 нояб. 1926 г. // Там же. Д. 460).

Переписка Д. 1917-1929 гг. содержит сведения о судьбе рус. ученых и церковных деятелей в послереволюционные годы. Д., подобно мн. др. своим коллегам, в 20-х гг. находился в бедственном материальном положении: жалованья за лекции не хватало даже на поддержание самого скромного образа жизни. Помощь ему оказывали ученики (слушатели ВБК А. Х. Пален, Н. Д. Успенский, а также прот. К. Кекелидзе). В 1925 г. Д. и И. И. Соколов получили денежную помощь от секретаря Палестинского об-ва в Иерусалиме (Письмо от 29 марта 1925 // Там же. Д. 612). 13 нояб. 1927 г., несмотря на протесты Д., ВБК устроили торжественное чествование по случаю 45-й годовщины его преподавательской деятельности (Поздравительные адреса // Там же. Д. 11. Л. 5-6, 7-9). В кон. авг. 1928 г. курсы прекратили существование. Д. продолжил работу над критическим трудом о «Евхологии» Гоара. Дату смерти Д.- 8 авг. 1929 г.- сообщает В. Н. Бенешевич; в др. источниках указывается 10 авг., когда, вероятно, состоялись похороны Д. на Никольском кладбище Александро-Невской лавры. \tab

В 20-х гг. Д. обратился в БАН с предложением купить его собрание рукописей на греч., араб., копт., серб., болг. и славяно-рус. языках (Там же. Д. 21, б/д). Основная его часть поступила в БАН в 1928-1929 гг., была разделена на 2 части: рукописи XIII-XIX вв. на слав. и рус. языках (БАН. Собр. 22) - всего 50 ед. хр. и рукописей XI-XIX вв. на греч., груз. и тур. языках (БАН. Собр. 29) - 38 ед. хр. Описание пергаменных рукописей из собр. Д. включено в справочник «Пергаменные рукописи БАН» (Л., 1976 (по указ.)).

Архив Д., мн. материалы к-рого еще ждут публикации, поступил в РНБ сразу после его смерти в 1929 г. через Гос. книжный фонд. Часть фонда была разобрана и обработана (без описи) Бенешевичем и Ф. Я. Поповым в 30-х гг., причем ряд греч. рукописей из фонда были внесены Бенешевичем в инвентарь греч. рукописей (см.: Гранстрем Е. Э. Каталог греч. рукописей Ленинградских хранилищ. Вып. 5: Рукописи XIII в. // ВВ. 1964. Т. 25. С. 191-192. № 458; С. 207-208. № 504). Е. Э. Гранстрем были сделаны описания писем греч. деятелей, списков с греч. рукописей и др. материалов на греч. языке. 3 слав. рукописные книги описаны Н. Н. Розовым. Последняя опись составлена в 1970 г. В. Ф. Петровой. Нек-рые научные труды Д. и его переписка хранятся в ПФА РАН (см.: Тр. Архива АН. М.; Л., 1946. Вып. 9. Т. 2. С. 127-128).

По случаю 150-летия со дня рождения Д. в 2006 г. были проведены научные конференции: 23 марта в Москве (ИППО), 12 мая в С.-Петербурге (РНБ ОР (Дом Плеханова)).

и издатель важнейших памятников христ. богослужения известен не только в России, но и далеко за ее пределами благодаря изысканиям в области христ. археологии и литургики. Особое значение в становлении Д. как ученого сыграл его учитель в КазДА Н. Ф. Красносельцев (Сове. 1968. С. 39).

Первым историко-литургическим сочинением Д. является обширная ст. «Богослужение в Русской Церкви за первые пять веков» (1882), написанная по поводу книги Н. Ф. Одинцова «Порядок общественного и частного богослужения в древней России до XVI в.» (СПб., 1881). Д. начал статью с разбора источников и литературы, использованных Одинцовым, и посчитал их подбор неудовлетворительным. По мнению Д., исследователь истории правосл. богослужения в Русской Церкви должен использовать генетический метод как «надежный, вполне научный и самый богатый по своим результатам» (Богослужение в Русской Церкви за первые пять веков // ПС. 1882. Ч. 1. № 2. С. 150) (впосл. он будет использовать этот метод исследования, к-рый дает возможность показать, какое отражение находят в богослужебной традиции Руси литургические памятники Греческой Церкви). В этой работе Д. разделил историю рус. богослужения на 4 периода (эпохи): от принятия на Руси христианства в 988 г. до смерти митр. Киприана в 1406 г. (когда, как считал Д.- в свете новейших данных ошибочно,- богослужение в Русской Церкви полностью зависело от богослужения визант. Церкви, копируя его даже в мелочах); с 1406 г. и до Стоглавого Собора (1551) (в начале этого периода богослужение Русской Церкви подверглось мощному южнослав. влиянию; характерная черта эпохи XVI в.- попытка ввести в богослужебный круг множество служб в честь рус. святых); с 1551 г. и до Московского Собора 1667 г. (когда была осуществлена попытка унификации богослужебных чинов, но не по греч. оригинальным текстам, а, по мнению Д., по «личному вкусу и произволу отцов Собора», рекомендовавших пользоваться чинами, известными в рукописях; с введением книгопечатания различия в чинопоследованиях были окончательно зафиксированы и распространены); 1667 г.- кон. XIX в. (эта эпоха характеризуется единообразием в богослужении, к-рое было достигнуто благодаря книжной справе, осуществленной патриархом Никоном и его преемниками) (Там же. С. 154-160). Далее Д. рассматривал историю славяно-рус. Типикона, чины дневного богослужения, чинопоследования таинств и проч. «второстепенных последований». Особо он останавливался на характеристике богослужения времени пения Триоди Постной и Цветной, для чего использовал мн. рукописи богослужебных книг (Там же. № 3. С. 253-278, 287-294). Д. отмечал (согласно новейшим исследованиям, не вполне верно) совпадение состава служб суточного круга в Студийском и Иерусалимском уставах, за исключением всенощного бдения (Там же. Ч. 2. № 9. С. 346), описал историю чина проскомидии и литургии (Там же. Ч. 3. № 10. С. 149-167; № 12. С. 372-394).

Эту работу продолжает исследование «Богослужение Русской Церкви в XVI в.» (Каз., 1884), написанное на основе его канд. и позже магист. диссертации. Оно состоит из исторического введения, характеризующего эпоху, благоприятствовавшую «оживлению в деле устройства богослужебной практики», и источников, к-рыми он пользовался для написания исследования (Там же. С. I-XIV). 1-я глава посвящена службам суточного круга (Там же. С. 1-144); во 2-й разбирается история Иерусалимского устава в XV-XVI вв. в России, его отличия от совр. печатного Типикона и судьба монастырских уставов, или Обиходников (Там же. С. 145-240); в 3-й главе - история чинопоследований таинств, к ней даны 10 приложений, содержащих публикацию текста ряда рукописей. Главная задача исследования - «исчерпать, по мере возможности, все особенности богослужебных чинов... и объяснить их историческое происхождение» (Там же. С. VI). Положения работы сводятся к следующим пунктам: 1) богослужение Русской Церкви в XVI в. основывалось на богослужении предшествовавшего времени; 2) это время характеризовалось окончательным утверждением Иерусалимского устава и появлением монастырских Обиходников, хотя и основывавшихся на нем, но отражавших местные особенности (Там же. С. III); 3) греч. Евхологий на рус. почве разделился на 2 самостоятельные богослужебные книги - Служебник и Требник, которые часто содержали неск. списков и редакций одного и того же чина (Там же. С. II); в это время появилось неск. новых чинопоследований: чин возведения в митрополиты и патриархи, чин пещного действа, чин шествия на осляти, чин Страшного Суда, чин вселенской панихиды. Эта работа Д. стала некой «программой» его дальнейших изысканий.

Д. считал, что в текущий момент развития литургической науки следовало не писать обобщающие курсы и монографии, а издавать литургические памятники и потом, уже на основании достаточного количества источников, заниматься исследованиями. Итогом его зарубежных поездок с научными целями явилось издание монументального труда «Описание литургических рукописей, хранящихся в библиотеках Православного Востока» (см.: Дмитриевский. Описание), который представляет собой публикацию мн. греко-язычных литургических памятников X-XIX вв.; именно благодаря этому изданию Д. был прозван «русским Гоаром».

1-й том «Описания...» содержит полные тексты важнейших в истории правосл. богослужения уставов: Типикона Великой ц., «Завещания» прп. Саввы Освященного, студийского «Ипотипосиса», «Диатипосиса» прп. Афанасия Афонского, Евергетидского Типикона, полные или частичные тексты др. Типиконов студийской традиции. В предисловии (С. I-CXLVII) Д. говорит о рукописях, по к-рым издается тот или иной памятник, о принципах публикации, об особенностях содержания и проч. (в виде отдельных статей разделы этого предисловия были частично опубл. в ТКДА в 1895). 2-й том посвящен Евхологию и содержит публикацию множества выписок из рукописей Евхология синайского, афонских, патмосского, иерусалимских, к-польских и иных собраний. Д. задумывал это издание как своеобразное продолжение предпринятого Гоаром в XVII в. полного (как казалось Гоару) издания текстов визант. Евхология. Первоначально Д. хотел дополнить издание Гоара публикацией отсутствующего в нем материала, но в ходе работы он обнаружил, что каждый из чинов Евхология имеет свою, порой непростую историю, молитвы и рубрики этих чинов известны в разнообразных редакциях и т. д. Благодаря изданию Д. изучение истории чинов Евхология было осознано мировой наукой как важнейшая проблема визант. литургики. Всего в издании Д. описано 162 Евхология; из-за недостатка материальных средств Д. был вынужден отказаться от публикации еще более 40 подготовленных к изданию Евхологиев, гл. обр. зап. происхождения (Дмитриевский. Описание. Т. 2. С. IV). 3-й том посвящен рукописям и первопечатным изданиям Иерусалимского устава и состоит из 3 «отделов»: в 1-м помещены древние редакции устава (Там же. Т. 3. С. 1-508); во 2-м - позднейшие афонские редакции (Там же. С. 508-748); в конце книги содержится публикация текста Типикона Великой ц. по рукописи Hieros. Stavros 40 (Там же. С. 766-768); из-за событий 1917 г. издание осталось незавершенным и обрывается на полуслове - подготовленные к печати последние тетради с текстом Типикона и указателями остались ненапечатанными. Д. планировал издать еще 2 тома текстов нек-рых южноитал. и отдельных слав. Евхологиев (план томов см.: Арранц. 1995. С. 131-132), а также завершить публикацию Типикона Великой ц. по рукописи Hieros. Stavros 40 и опубликовать важнейшую редакцию этого устава по рукописи Дрезденской б-ки (№ A 104 - т. н. Дрезденский Апостол; в 1945 эта ркп. очень пострадала, так что в наст. время ее текст практически невозможно прочитать), но планы не осуществились, и собранные Д. материалы хранятся в архиве Д. в РНБ, ожидая публикации.

Красносельцев, 1-й рецензент этой работы Д., оценил ее очень высоко, отметив, что издание «должно составить целую эпоху в истории православной литургической науки и послужить основой для полного переустройства многих самых важных ее отделов» (Красносельцев Н. Ф. [Рец. на:] Дмитриевский А. А. Описание литургических рукописей. Т. 1. К., 1895 // ВВ. 1897. Т. 4. С. 587). Издание древних литургических памятников вводило в научный оборот новые источники, без которых реконструкция истории православного богослужения была бы невозможна. Принцип подачи текста, к-рым руководствовался Д., отличался от принципа, принятого в совр. науке: он публиковал только те тексты, которые, по его мнению, представляли особый интерес, часто выпуская из рукописей целые куски, делая сокращения и проч. Но даже несмотря на пропуски, издание Д. имеет большое значение, потому что многие из использованных им рукописей до наст. времени не опубликованы, а нек-рые из них уже утрачены.

«Евхологий Сарапиона, еп. Тмуитского» (ТКДА. 1894. № 2. С. 242-274), найденный и впервые опубликованный Д., имеет большое значение для истории раннехрист. богослужения (см. Серапиона Евхологий). Но литургикой этого периода Д. специально не занимался, основной интерес для него представляли рукописи визант. Евхология и различные редакции греч. Типиконов. В частности, Д. издал, дополняя и исправляя публикацию А. Пападопуло-Керамевса, т. н. Святогробский Типикон, сопроводив публикацию историко-литургическими комментариями (Богослужение Страстной и Пасхальной седмиц во св. Иерусалиме IX-X вв. Каз., 1894). Работа Д. «Древнейшие патриаршие Типиконы - Святогробский иерусалимский и Великой Константинопольской церкви: Критико-библиографическое исследование» (К., 1907) явилась продолжением его исследования иерусалимского Святогробского Типикона и к-польского Типикона Великой ц.; она содержит важные для истории литургики выписки из Дрезденского Апостола.

Д. принадлежит и множество работ церковно-практической направленности, в к-рых он применяет методы и аппарат критической литургики для решения возникавших в пастырской и приходской богослужебной практике частных вопросов. К этим работам в первую очередь относится большая серия статей на разные темы, опубликованных в 1885-1903 гг. в ж. «Руководство для сельских пастырей». Статьи, к-рые были посвящены различным чинам хиротесий и хиротоний, составили кн. «Ставленник...» (К., 1904), доныне актуальную как с практической, так и с научной т. зр. В той же серии было издано и небольшое, но весьма важное исследование Д. о древнейшей сохранившейся греч. рукописи Часослова - Sinait. gr. 863 (Что такое κανὼν τῆς ψαλμωδίας, так нередко упоминаемый в жизнеописании прп. Саввы Освященного? // РукСП. 1889. № 38. С. 69-73), впервые введенной им в научный оборот.

Д. как рецензент подвергал рецензируемые им работы чрезмерно строгой критике, но это не исключало весьма важных научных замечаний и дополнений по теме работы. В отзыве на соч. прот. М. И. Орлова «Литургия свт. Василия Великого: Первое крит. изд.» (СПб., 1909) он писал о формировании окончательного текста литургийного формуляра в стандартных печатных изданиях; в приложении к рецензии он опубликовал ряд диатаксисов Божественной литургии по различным славянским и греческим рукописям. Исследование Д. об истории исправления текста рус. Служебника в сер.- 2-й пол. XVII в. было опубликовано А. Г. Кравецким только в 2004 г. (Дмитриевский А. А. Исправление книг при патриархе Никоне и последующих патриархах. М., 2004).

Всего с 1878 по 1928 г. Д. издал более 200 статей археологического и историко-литургического содержания, рецензии на исследования по литургике, отзывы на диссертации (44), некрологи и проч. В архиве Д. хранится еще ряд неопубликованных сочинений, созданных после 1917 г., в т. ч. обширная работа «Яков Гоар и его Евхологий 1647 г.» (РНБ. Ф. 253. Д. 156), над к-рой Д. трудился в течение мн. лет, исследования о визант. придворном церемониале («Историко-археологические и критические этюды к «Обряднику» в издании Рейске» (Там же. Д. 141, 142) и «Устав Константина Порфирородного, исследование текста» (Там же. Д. 155)), лекции по литургике разных лет, озаглавленные как «Наука о православном богослужении» (РНБ. Ф. 253. Д. 196, 197, 200, 201), и др.