ПРОХОР

Старец Прохор с Городца, Феофан Грек и прп. Андрей Рублёв расписывают Благовещенский собор Московского Кремля. Клеймо иконы «Прп. Андрей Рублёв, с житием». 2003 г. Иконописец Е. В. Князева (Фонд Московского иконописного центра «Русская икона»)

Старец Прохор с Городца, Феофан Грек и прп. Андрей Рублёв расписывают Благовещенский собор Московского Кремля. Клеймо иконы «Прп. Андрей Рублёв, с житием». 2003 г. Иконописец Е. В. Князева (Фонд Московского иконописного центра «Русская икона»)

В 1817 г. Н. М. Карамзин в 5-м томе «Истории государства Российского» опубликовал свидетельство Троицкой летописи или «Свода 1408 г.», составленного в нач. XV в. в Москве при дворе свт. Киприана, митр. Киевского и всея Руси (при его непосредственном участии), в редакции Троицкого списка (выполнен, вероятно, не ранее нач. 20-х гг. XV в.). В последнем под 1405 г. сообщается: «Тое же весны почаша подписывати церковь каменую святое Благовещение на князя великаго дворе, не ту, иже ныне стоит, а мастеры бяху Феофан иконник Грьчин да Прохор старец с Городца, да чернец Андреи Рублев, да того же лета и кончаша ю» (Присёлков. 1950. С. 459; летописные упоминания о росписи церкви без указания имен мастеров см.: ПСРЛ. 1859. Т. 8. С. 77; 1949. Т. 25. С. 233; 1963. Т. 28. С. 90, 255). В изданном тексте историк выделил курсивом только имя и прозвище Андрея Рублёва, чтобы привлечь к нему внимание читателей, тогда как Феофан Грек и П. остались в тени знаменитого мастера. С ростом интереса к рус. старине и искусству Др. Руси имя П. вместе с имевшим место в 1405 г. событием было включено в различные сочинения, гл. обр. общего характера (см., напр.: Ровинский Д. А. История рус. школ иконописания до кон. XVII в. СПб., 1856. С. 6, 9, 175, 177, 196; Собко. Словарь художников. Т. 3. Вып. 1. Стб. 461 (ст. «Прохор, иконописец, старец из Городца»); Успенские М. И. и В. И. Заметки о древнерусском иконописании: Известные иконописцы и их произведения: I. Св. Алимпий и II. Андрей Рублев. СПб., 1901. С. 38; Извеков Н. Д., прот. Московский придворный Благовещенский собор. М., 1911. С. 4; Муратов П. П. Рус. живопись до сер. XVII в. // История рус. искусства / Под ред. И. Э. Грабаря. М., [1914]. Т. 6: Живопись. Т. 1: Допетровская эпоха. С. 224; Грищенко А. Вопросы живописи. М., 1917. Вып. 3: Рус. икона как искусство живописи. С. 89, 104).

Конкретные произведения П. были, как казалось, обнаружены в 1926 г., когда И. Э. Грабарь определил раскрытые в 1918 г. в реставрационной мастерской Всероссийской комиссии по сохранению и раскрытию памятников древней живописи произведения из иконостаса в Благовещенском соборе Московского Кремля как работы художников Феофана Грека, П. и Андрея Рублёва, которые были выполнены в 1405 г. одновременно с росписью храма (хотя в летописи не упоминается о создании икон). Поскольку сохранившиеся иконы (Деисус и праздники) по манере письма достаточно четко разделялись на 3 группы, то Грабарь связал с авторством П. одну из них - правую половину праздничного чина - от «Воскрешения Лазаря» до «Успения Богородицы» (8 икон). На основании этих произведений исследователь охарактеризовал художника как «умудренного опытом, бесспорно выдающегося… представителя старшего поколения, уравновешенного, спокойного, знающего свое дело, но оставляющего нас чуть-чуть равнодушными к его композициям, в которых нет ничего захватывающего, и к живописи, несколько вялой, и к самим приемам письма, осторожным и заученным…» (Грабарь. 1926. С. 83). Грабарь даже предложил «искать в лице Прохора с Городца того мирского иконника, который по принятии монашества стал именоваться Даниилом Черным» (Там же. С. 85), не обратив внимания на летописное свидетельство, называющее П. «старцем», т. е. опытным монахом. Эта точка зрения не нашла поддержки у специалистов 20-30-х гг. XX в.

Гипотеза Грабаря получила дальнейшее развитие в работе В. Н. Лазарева, изданной в академической многотомной «Истории русского искусства» (1955), где впервые иконы праздничного чина иконостаса Благовещенского собора были подвергнуты сравнительно подробному стилистическому анализу (Лазарев. 1955. С. 126-130). Ученый подтвердил вывод Грабаря о делении праздничного ряда на 2 группы икон и отнес первую из них, «более передовую по своему характеру», «органически связанную с художественной культурой XV века» и более иконописную - с Андреем Рублёвым, а вторую, как «более архаическую по стилю… тяготеющую к искусству XIV века», более живописную,- с П., справедливо выведя из состава последней «Воскрешение Лазаря». Согласно характеристике исследователя, П.- «превосходный мастер», которому «недостает художественного темперамента», «убежденный грекофил», хорошо знающий визант. искусство XIV в.; «его краски красивы», но в целом его красочная гамма, «как она ни хороша, кажется несколько глухой и скучной»; «письмо добротно, все его композиции глубоко продуманы»; «пишет он еще довольно свободно», с использованием «резких высветлений, сочных бликов, быстрых движков»; «в типах его лиц, с острыми носиками, и в маленьких изящных руках есть нечто стереотипное». Подобно Грабарю, Лазарев считал «весьма правдоподобной гипотезу о преемственности творчества Рублева от творчества Прохора», о чем, на его взгляд, свидетельствовал анализ икон праздников из иконостаса Благовещенского собора («автор первой группы икон несомненно связан с автором второй группы в порядке школьной преемственности»), а также наличие у Андрея Рублёва общих с П. иконописных прорисей. Исследователь объявил П. учителем и старшим другом Андрея Рублёва, указав на беспочвенность утверждения в «Отвещании любозазорным» прп. Иосифа Волоцкого, что последний был учеником Даниила. Поскольку, по мнению Лазарева, Андрей Рублёв был монахом Троице-Сергиева монастыря, то и П. мог быть монахом той же обители, где несомненно существовала своя иконописная школа (Там же. С. 112, 114).

В 50-70-х гг. XX в. т. зр. Грабаря и Лазарева на иконы праздников из иконостаса Благовещенского собора, как бесспорные произведения Андрея Рублёва и П., созданные в 1405 г. одновременно с росписью храма, стала доминирующей. При этом предположения Лазарева об учительстве П. по отношению к Андрею Рублёву и о монашестве первого в Троицком монастыре не были поддержаны исследователями.

В 1974 г. В. А. Плугин показал, что возможности анализа летописного свидетельства 1405 г. далеко не исчерпаны. Он обратил внимание на антитезу слов «старец» и «чернец», продемонстрировав, что на момент росписи собора П. был опытным, искусным монахом, а Андрей Рублёв - новоначальным чернецом, т. е. лицом, лишь недавно принявшим монашеский постриг (Плугин. 1974. С. 10-13).

В 1976 г. В. А. Кучкин в том же тексте заинтересовался фразой «не ту, иже ныне стоит», относящуюся к ц. Благовещения, и доказал, что 1-я церковь вел. кн. Василия I Димитриевича сильно пострадала от московского пожара весной 1415 г. и что в 1416 г. был отстроен заново уже 2-й Благовещенский храм (Кучкин В. А. К истории каменного строительства в Моск. Кремле в XV в. // Средневековая Русь: Сб. ст. М., 1976. С. 293-297). Это наблюдение фактически ставило под сомнение концепцию Грабаря и Лазарева, но за редкими исключениями не было до конца осмыслено искусствоведами.

В 1979-1984 гг., в период проведения ремонтно-реставрационных работ в Благовещенском соборе Московского Кремля, его иконостас был демонтирован, проведены визуальные и физико-химические исследования праздничных икон. Полученные данные вместе с результатами всестороннего изучения исторических источников и скрупулезного стилистического анализа памятников позволили Л. А. Щенниковой отвергнуть концепцию об авторстве Андрея Рублёва и П. Оказалось, что эти произведения не имеют никакого отношения к летописному известию 1405 г. (подробнее см., напр.: Щенникова. 2007. С. 165-173). Было доказано, что все убранство Благовещенского собора сгорело в «великий пожар» Москвы в июне 1547 г., что находящийся в храме иконостас является составным, его части были привезены в собор после пожара из 2 разных храмов. Т. о., наука лишилась единственных достоверных произведений П.

Отзвуком старых гипотез стали позднейшие надуманные предположения Плугина о происхождении П. и заодно Андрея Рублёва из Городца на р. Старице, о создании ими совместно с неизвестным балкано-византийским мастером существующего в кремлевском Благовещенском соборе иконостаса первоначально для собора арх. Михаила в Старице, о возможной работе П. с Андреем Рублёвым в Звенигороде и т. п. (Плугин. 1999; Он же. 2001. С. 28-30, 44).

Несколько в стороне от выводов искусствоведов и историков стоит предположение филолога Г. М. Прохорова, который в 1996 г. высказал мысль о том, что П. был адресатом якобы принадлежавшего Феофану Греку соч. «Посланье мужа мудра к преподобну мужю, именем Феофан, а емуже посла, имянуется Прохорос», которое дошло до нас в составе Апостола № 27 из собрания М. П. Погодина (кон. XIV в., РНБ; см.: Прохоров. 1996. С. 69). В этом послании, автором к-рого следует считать скорее некоего Прохора, обращающегося к «преподобству» - Феофану (СКСРК, XIV. С. 122), речь идет о заказе последним у автора какого-то «слова». Труднообъяснимо появление этого письма в тексте «Слова о житьи и о преставлении великаго князя Дмитрия Ивановича, царя Рускаго», написанного, как считал Прохоров, иером. Епифанием Премудрым (т. е. 3-м лицом). По-видимому, автор «Слова...» и «Посланья...» - одно и то же лицо, некий Прохор (или, как считал Прохоров, Феофан; см. также более раннюю ст.: Прохоров Г. М., Салмина М. А. «Слово о житьи и о преставлении великаго князя Дмитрия Ивановича, царя Рускаго» // СККДР. Вып. 2. Ч. 2. С. 405; публикация текста: БЛДР. Т. 6. С. 228-229, 547-550). «Посланье...» не содержит надежных свидетельств об авторе и его адресате.

В настоящее время установлено, что выстроенная в кон. XIV в. Благовещенская ц. была маленьким бесстолпным одноглавым храмом, для росписи к-рого не было нужды приглашать 3 мастеров, находившихся в полном расцвете творческих сил (Н. Н. Воронин, М. Х. Алешковский, Б. Л. Альтшуллер, Г. С. Евдокимов и др.). Безусловно, заказ вел. князя являлся почетной и ответственной работой, для выполнения которой были избраны лучшие художники Московской Руси (в кон. XIV - нач. XV в. в Москве не было дефицита первоклассных мастеров).

В летописном сообщении упоминается Городец (или Городок, он же Городец-Радилов). Очевидно, это один из 3 главных городов Нижегородского княжества: в 1392 г. вел. кн. Василий I Димитриевич завоевал Н. Новгород и взял под контроль ряд нижегородско-суздальских земель. Городец был столицей удельного Городецкого княжества, входившего в состав Нижегородского, где в 1388-1403 гг. правил один из князей суздальского дома - Василий Дмитриевич Кирдяпа. После его кончины Городец в 1404-1408 гг. входил в число владений серпуховского кн. Владимира Андреевича Храброго, которому он был передан его двоюродным племянником - вел. кн. Василием I. В дек. 1408 г. Городец был дотла сожжен фактическим правителем Золотой Орды эмиром Едигеем (об истории Нижегородского княжества и, в частности, Городца см.: Горский А. А. Судьбы Нижегородского и Суздальского княжеств в кон. XIV - сер. XV в. // Средневековая Русь. М., 2004. Вып. 4. С. 140-170). Нижегородский Городец был единственным из многочисленных одноименных мест, которое в XIII-XV вв. упоминалось без дополнительных топографических определений.

Имя Феофана Грека стоит первым в тексте летописи. Очевидно, он был руководителем работ и подбирал для ее выполнения мастеров. Между 1378 и 1390 гг., при князьях Димитрии (Фоме) Константиновиче (1364-1383) или Борисе Константиновиче (1383-1392), Феофан (согласно посланию иером. Епифания к «другу своему» Кириллу, отождествляемому с архимандритом тверского Спасо-Афанасиева мон-ря (написано не ранее весны 1415)) работал в Н. Новгороде. Его приглашение было связано с восстановлением города после набега татар в 1378 г. Предполагается, что Феофан расписал Спасо-Преображенский собор или соборную церковь Благовещенского мужского монастыря, основанного в нач. XIII в. По мнению Г. И. Вздорнова, «наиболее вероятна его работа в Благовещенском монастыре» (Вздорнов Г. И. Феофан Грек: Творческое наследие. М., 1983. С. 40, 50, 255). Можно предположить, что именно здесь Феофан и познакомился с П., монахом этой обители, который, по-видимому, многому научился у греческого мастера и стал другом последнего. Однако документальных подтверждений этого нет, очевидно лишь то, что знакомство П. с Феофаном Греком произошло в Н. Новгороде.

Летописец подчеркнул немосковское происхождение П. (Феофан Грек и Андрей Рублёв работали в Москве уже ок. 10-15 лет). Нет оснований трактовать летописный текст в объединительном смысле, т. е., что Андрей Рублёв тоже прибыл из Городца, как это предполагал Плугин в своих последних работах (Плугин. 2001. С. 30). Наконец, порядок перечисления имен в летописи - по опыту, мастерству и, вероятно, возрасту - говорит о том, что в нач. XV в. Феофан Грек и П. считались более опытными и уважаемыми мастерами, чем Андрей Рублёв, уже приобретший известность к 1405 г.

Факт работы П. в Москве свидетельствует о его вероятной художественной деятельности в различных городах и мон-рях Сев.-Вост. Руси, что согласуется с непростой политической ситуацией в Нижегородском княжестве в посл. трети XIV - 1-й пол. XV в. Можно было бы допустить, что П. был пострижеником городецкого в честь Феодоровской иконы Божией Матери мужского монастыря, в к-ром, по преданию, умер блгв. вел. кн. Александр Ярославич Невский по пути из Золотой Орды, однако современные историки и археологи не находят к.-л. документальных доказательств реального существования этого монастыря в XII-XIV вв. Несомненно, местом пострижения П. был один из монастырей Нижегородского княжества или, возможно, Владимира. П. мог погибнуть во время разгрома Городца татарами эмира Едигея в 1408 г., но таких сведений нет.