ЛЕСКОВ

Николай Семенович (4.02.1831, сельцо Горохово Орловского у. и губ.- 21.02.1895, С.-Петербург), писатель, публицист. Род Лесковых по отцовской линии происходил из духовенства - все были священниками с. Лески Орловской губ. Родовая фамилия Лесковых образована от названия села. Но отец Л., Семен Дмитриевич (1789-1848), нарушив семейную традицию, служил дворянским заседателем Орловской палаты уголовного суда, где и получил дворянство. По словам Л., он отличался «прекрасным умом», честностью и «твердостью убеждений, из-за чего наживал себе очень много врагов». Мать, Мария Петровна (урожд. Алферьева; 1813-1886), из потомственных московских дворян.

Детские годы Л. прошли в Орле и в отцовском имении Панино Кромского у. Орловской губ., где произошло его близкое знакомство с крепостными крестьянами, с их самобытным миропониманием и религиозностью. «С этого времени,- отмечал писатель в 1863 г.,- началось мое сближение с людьми древлего благочестия, не прерывавшееся во все последующие годы» (Лесков Н. С. С людьми древлего благочестия // ПСС. М., 1996. Т. 3. С. 568). Детские впечатления и рассказы бабушки А. В. Колобовой о жизни Орла отразились во мн. произведениях Л. Неск. лет Л. провел в доме Страховых, богатых родственников со стороны матери, куда был отдан из-за нехватки у родителей средств на домашнее обучение сына. У Страховых для воспитания детей были наняты рус. и нем. учителя, француженка. Л. учился вместе с двоюродными братьями и сестрами; обладая незаурядными способностями, опережал родственников в учении, что и стало причиной отправки его к родителям. В 1841 г. поступил в орловскую гимназию, но в 1846 г., не выдержав переводных экзаменов, оставил занятия. Причины коренились в юношеской несобранности, увлечении чтением (Лесков Н. С. Жизнь // Собр. соч. Т. 1. С. 122).

В 1847-1849 гг. Л. служил в Орловской палате уголовного суда. Внезапная смерть отца и «бедственное разорение» семьи изменили дальнейшую судьбу писателя. В кон. 1849 г. он переехал в Киев, где его опекал дядя, брат матери, профессор медицины С. П. Алферьев; с 1849 по 1856 г. служил в Киевской казенной палате. Он близко познакомился с профессорами И. М. Вигурой, И. Ф. Якубовским, со статистиком Д. П. Журавским, последовательным сторонником отмены крепостного права (изображен писателем в романе-хронике «Захудалый род» (1874)). Для Л. Киев стал не только «житейской школой», но и «университетом». В это время он читал философские и политэкономические сочинения, труды А. И. Герцена и Л. Фейербаха, знакомился с творчеством и деятельностью Т. Г. Шевченко, осматривал древние памятники и подружился с иконописцами Киево-Печерской лавры. Впечатления от Киева отразились позднее в таких произведениях, как «Некрещеный поп», «Печерские антики», «Старинные психопаты», «Импровизаторы», «Заячий ремиз».

В мае 1857 г. Л. поступил в хозяйственно-коммерческую компанию англичанина А. Я. Шкотта, мужа его тетки по матери. Служба, как отмечал писатель в автобиографической «Заметке о себе самом» 1890 г., требовала беспрестанных разъездов, пребывания «в самых глухих захолустьях», что давало «обилие впечатлений и запас бытовых сведений» (Там же. С. 49), нашедших отражение в ряде статей, фельетонов, заметок, с к-рыми писатель выступал по предложению А. П. Вальтера в киевском ж. «Современная медицина», в с.-петербургских журналах «Отечественные записки» и «Указатель экономический». 18 июня 1860 г. в последнем появилась 1-я публикация Л.

Н. С. Лесков. Фотография. Кон. 80-х гг. XIX в.

Н. С. Лесков. Фотография. Кон. 80-х гг. XIX в.

В 1862 г. Л. стал постоянным сотрудником либеральной газ. «Северная пчела». Выступал приверженцем эволюционных перемен, критиковал революционные идеи, считая вредными для общества антиправительственные настроения. 28 мая 1862 г. в С.-Петербурге произошел сильный пожар; в поджогах обвинили антиправительственно настроенных студентов. Были случаи нападения толпы на юношей, заподозренных в «поджигательстве». 30 мая Л. выступил в «Северной пчеле» с заметкой, в которой потребовал от правительства открыто подтвердить или опровергнуть эти слухи, опасные для студентов. Атмосфера в обществе была накалена, и либеральная интеллигенция восприняла статью как утверждение о причастности студентов к поджогам. На репутацию Л. легло клеймо борца против свободомыслия, от него отвернулись знакомые, в обществе ему публично выказывали презрение, а представители власти воспринимали писателя как «крайнего социалиста», носителя «нигилизма во всех формах» (Там же. С. 217). Его считали чужаком и провинциалом, ворвавшимся в столичную жизнь. Общественную реакцию на статью о пожарах Л. переживал крайне болезненно.

Стремление преодолеть тяжелое огорчение и в то же время увлеченность деятельностью Географического об-ва заставили Л. как корреспондента «Северной пчелы» подать заявку на поездку по юго-востоку России. Он готов был присоединиться к экспедиции, снаряжаемой для исследования глубины Азовского м. Но газета предложила ему длительную командировку в Париж через западнорус. земли, австр. Польшу и Чехию, начавшуюся 6 сент. 1862 г. Свои впечатления от посещения франц. столицы 1862-1863 гг. Л. запечатлел в очерках «Русское общество в Париже», представив быт и настроения русских аристократов и эмигрантов-социалистов, поселившихся в городе.

В рассказе «Овцебык», написанном в Париже, он показал неготовность рус. общества к радикальным преобразованиям и непонимание революционных идей в разных его слоях. Весьма ярко это проявилось в оценке старообрядческого движения, на которое возлагали надежды как на потенциальную революционную силу: «Слышишь «раскол», сила, протест, и всё думаешь открыть в них невесть что. Всё думаешь, что там слово такое, как нужно, знают и только не верят тебе, оттого и не доберёшься до живца»; «а на самом деле буквоеды, вот что» (Он же. Овцебык // Собр. соч. 1956. Т. 1. С. 75-76). Но рассказ не имел успеха, и призыв писателя глубже всматриваться в народную жизнь не был услышан. Изучение старообрядчества стало возможным в связи с намерением министра народного просвещения А. В. Головина учредить особые школы для старообрядцев. Исследование огромных территорий, населенных староверами, было поручено Л., представившему план поездки вплоть до Тюмени с посещением Урала, Иргиза и Поволжья. В процессе обсуждения выяснилась необходимость крайней экономии, и решено было ограничиться посещением Риги. Видимо, известную роль сыграли слова Л., обращенные к министру, о том, что «старики» не могут удержаться от юношеского нетерпения, «возбужденного в них мыслью дожить при Вас до радостного дня признания открытой школы «в духе древняго благочестия»» (РГАЛИ. Ф. 275. Оп. 1. Д. 339. Л. 2). Рижские староверы были известны тем, что «так устроили свою учебную часть, как им (старообрядцам.- Е. А.) хотелось бы устроить и по всей России» (Там же. Л. 2 об.). Но поездка к рижским поморцам тоже осуществилась не сразу, ее отмену Л. объяснял «нездоровьем и недугом». В нач. июля 1863 г. писатель, получив необходимые средства и рекомендательные письма, стал готовиться к посещению Рижской Гребенщиковской старообрядческой общины, в связи с чем не раз бывал у беспоповцев С.-Петербурга, приезжал во Псков, где встречался с известным купцом, попечителем поморской моленной В. Н. Хмелинским. По итогам встреч и рижским наблюдениям Л. написал очерки «О раскольниках г. Риги, преимущественно в отношении к школам» (напечатан тиражом лишь 60 экз.) и «С людьми древлего благочестия» (в архиве писателя остались документы, впосл. составившие папку «Неизданные материалы для биографии Н. С. Лескова: (Командировка его в Ригу в 1863 г. для исследования быта старообрядцев)» - РГАЛИ. Ф. 275. Оп. 1. Д. 339, а также, судя по пометам, внимательно прочитанная писателем «Безымянная записка старообрядца поморского согласия» с разд. «Мысль против революционеров», объясняющая вероучительные и социальные представления староверов).

В 1864 г. под псевдонимом М. Стебницкий был опубликован роман Л. «Некуда», пронизанный мыслью о бесперспективности революционного движения и малочисленности честных революционеров. Л. беспощадно и точно описал популярный тогда нигилизм, что окончательно испортило его лит. репутацию в демократических кругах, к к-рым он был некогда близок. Основные персонажи романа имели легко узнаваемых прототипов - лидеров нигилистских кружков и участников революционной орг-ции «Земля и воля». Сторонник постепенных преобразований доктор Розанов напоминал самого писателя. Об авторстве Л. вскоре стало известно, и его немедленно причислили к реакционерам, исполняющим заказ Третьего отделения. Произведения Л. перестали печатать большинство журналов. Отношение к писателю изменилось только к концу его жизни. В 1870-1871 гг. Л. написал и издал еще один антинигилистический роман - «На ножах», где нигилизм, прошедший эволюцию, предстает как крайняя беспринципность, ставшая жизненной философией, присущей всем, кто преследует корыстные цели.

В ряде произведений, вошедших в собрание сочинений писателя 1867-1869 гг.,- «Овцебык», «Воительница» и «Леди Макбет Мценского уезда» с яркими жен. характерами, «Котин Доилец и Платонида», «Старые годы в селе Плодомасове», а также в пьесе «Расточитель» (1867), поставленной в Александринском театре и лучше воспринятой публикой, чем критикой, Л. сформулировал свое отношение к характеру и укладу жизни народа, к понятию «нравственность». Сложность «народной души», сочетание в характере рус. человека противоречивых устремлений: доброты и жестокости, праведности и греховности, непостижимость ряда поступков с т. зр. разума были основными темами творчества писателя. Л. интересовали разные проявления человеческой природы, что позволило С. Н. Дурылину утверждать, что «Лесков - многоликий, многоличинный, как Россия, но все лики и личины не от скудости, а от полноты, многообразия, от неутомимой жажды всего…» (РГАЛИ. Ф. 2980. Оп. 1. Ед. хр. 158. Л. 8). Тема нигилизма появляется в очерке о революционере Артуре Бенни «Загадочный человек» (1871) и еще достаточно сильно звучит в «Соборянах» (1867-1872) - романе-хронике из жизни духовенства провинциального Старгорода, напоминающего Орёл. Это единственный роман в рус. лит-ре, где главными героями являются священники, точнее 3 типа клириков. Основная часть текста «Соборян» - повествование о старгородских событиях в 60-х гг. XIX в. и о жизни и смерти ревностного протопопа Савелия Туберозова, тихого, кроткого свящ. Захарии Бенефактова и добросердечного богатыря, диак. Ахиллы Десницына. В центре хроники - судьба смелого проповедника, не идущего ни на какие компромиссы в ущерб вере, ревнителя благочестия свящ. С. Туберозова, напоминающего по истовости протопопа Аввакума. Его судьба трагически связана с возвращением в Старгород бывш. нигилиста, ставшего модным литератором-атеистом, к-рый обвиняет независимого в воззрениях протопопа в распространении антигос. идей. Но протопопа волнуют униженное положение духовенства, невежество и равнодушие прихожан. Определяя своих героев, Л. писал, что изображенные им типы «суть типы консервативные, а что дает нынешняя прогрессирующая церковь», он не знает и боится ошибиться. В «Соборянах» сочетаются трагическое, драматическое и комическое. Хроника построена на противопоставлении старого героического времени, рождавшего такие крупные и сильные характеры, как у свящ. С. Туберозова, не признавшего свою вину и запрещенного в священнослужении, и нарождавшейся новой эпохи, представленной людьми, безразличными к судьбам России. Прихожане пишут доносы на Туберозова губернатору, по приказу к-рого разрушают старообрядческую часовню. В этой критической ситуации старообрядцы и православные объединяются для спасения часовни. Мысль об объединении усилий для сохранения подлинной веры и нравственной жизни будет звучать у Л. и в дальнейшем. Кончина прот. Савелия обозначает символическое умирание старой Руси. «Соборяне» принесли автору литературную славу и подлинный успех.

В нач. июня 1872 г. писатель на пароходе «Валаам» отправляется в путешествие к островам «Северного Афона». Впечатления от поездки Л. описал в путевом очерке «Монашеские острова на Ладожском озере», напечатанном в 1873 г. в газ. «Русский мир». Л. назвал Валаам «местом серьезным», где «живут... люди, про которых надо говорить не спеша и подумавши» (Лесков Н. С. Очерки и рассказы. 1988. С. 167). Мир «монашеских островов» Л. отчасти противопоставлял описаниям «критиканов» того времени. Памфлетные образы паломников, далеких от искренней веры, не помешали Л. создать проникнутое поэзией описание сев. мон-ря («Павлин», «Таинственные предвестия»), получившее продолжение в «Запечатленном ангеле» и «Очарованном страннике». В содержании путевых очерков есть и беседы об искусстве, к-рым глубоко интересовался Л.; немало рассуждений, перекликающихся с текстом «Запечатленного ангела» (где раскрывается жизнь артели каменщиков-старообрядцев), посвящено и иконописи.

Л. писал об отношении к сторонникам старой веры: «Я полюбил раскольников, что называется, всем сердцем и сочувствовал им безгранично» (Он же. С людьми древлего благочестия // ПСС. 1996. Т. 3. С. 568). Источниками его знаний стали детские воспоминания, киевские впечатления, поездка 1863 г. к поморцам в Ригу, собирание старообрядческих сочинений и автографов, изучение рукописного «Иконописного подлинника» проф. С. К. Зарянко, встречи с поморскими наставниками. Важную роль в понимании старообрядчества сыграла тщательная подготовка к несостоявшейся поездке в знаменитую жен. поморскую обитель на р. Лексе. В неопубликованной заметке «Лексинские доживалки» писатель отмечал, что только Выг и поморское согласие позволят ему постичь «старозаветный русский склад»; в это время в знаменитой некогда обители лишь доживали свой век остальцы древлего благочестия, «не удаляясь от благословенного места». Особое значение имела дружба с «художным мужем» Никитой Севастьяновичем Рачейсковым (ум. в 1886). Л. писал: «По выходе в свет моего рождественского рассказа «Запечатленный ангел» (который был весь сочинен в жаркой и душной мастерской у Никиты) он имел много заказов Ангела» (О художном муже Никите и совоспитанных ему // Лесков Н. С. О литературе и искусстве. Л., 1984. С. 206). Но источники повести многочисленны, как и многообразны связи с народным творчеством и литературой об иконописи. Д. Н. Корин свидетельствовал, что во время создания «Запечатленного ангела» Л. «часто приходил в мастерские предпринимателя М. С. Пешехонова расспрашивать о древних иконах палехских мастеров» (Туниманов В. А. Валаам в творчестве Н. С. Лескова // Лесков Н. С. Очерки и рассказы. 1988. С. 13). В повести переосмыслен мотив чуда, характерный для древнерус. сказаний об иконах. Старообрядцы выкрали незаконно отобранную у них чиновником и запечатанную («запечатленную») печатью икону ангела. Отношения в повести перевернуты: чиновник, рус. человек, преследует старообрядцев, англичанин пытается им помочь; чтобы вернуть икону, старообрядцы должны ее украсть. Они создают ее точную копию, но перед подменой с копии исчезла нанесенная на нее печать. Исчезновение печати с копии иконы получает совершенно реальное объяснение: иконописец Севастьян, автор копии, не осмелился нанести на икону печать и заменил ее листком бумаги с рисунком печати, к-рый и отклеился. После неудачной попытки вернуть икону настоящим чудом оказывается воссоединение старообрядцев с правосл. Церковью. Все события в повести имеют глубоко таинственный смысл: Бог и икона ангела через ее утрату приводят старообрядцев в правосл. Церковь. Этот финал показался мн. литераторам надуманным, а старообрядцы увидели в нем, что «устранение розни между господствующей церковью и старообрядчеством может быть плодом не насилия и богословской казуистики, а взаимной любви» (Сорский. 1908). Сам писатель относил эту повесть к «баснословиям» (Собр. соч. 1958. Т. 11. С. 291). Церковнослав. лексика повести напоминает старорус. сказы - «словесную иконопись» (Эйхенбаум. 1931. С. LVI). Стремление писателя к документализму обусловило восприятие повести как исторического источника, отражающего старообрядческую культуру. Это верно лишь отчасти. Так, особая любовь к иконе объясняется в т. ч. и тем, что образ «освящен древним иереем по полному Требнику Петра Могилы», старообрядцами решительно отвергаемому. Л. был прежде всего художником, он не ставил себе задачу детально и достоверно передать церковно-бытовую жизнь старообрядчества.

Л. изучал церковную историю и археологию и особенно, как он сам отмечал, иконографию. Писатель был знаком с рядом ценных иконописных собраний, обладал и собственной, очевидно небольшой, коллекцией. Теме иконописи посвящена серия публицистических статей писателя, занимавшегося и «адописными» иконами (Лесков Н. С. Об адописных иконах // Рус. мир. 1873. № 192. 24 июля), и иконами, изображающими Благоразумного разбойника (Лесков Н. С. Благоразумный разбойник: (Иконописная фантазия) // О лит-ре и искусстве. 1984. С. 187-196), его беспокоил художественный уровень новейших икон (Лесков Н. С. О русской иконописи // Рус. мир. 1873. № 254. 26 сент.). Повесть «Запечатленный ангел» послужила толчком к росту интереса к древнерус. искусству и «открытию» иконописи в частности.

В повести «Очарованный странник» (1872-1873) Л. использует мотивы Житий святых, народного эпоса - былин, авантюрных романов. Ее герой, Иван Северьяныч Флягин, подобно покаявшемуся и преображенному грешнику, стремится к искуплению вины. Лесковский странник, как и святой, герой Жития, уходит в монастырь. Это решение, по его мнению, предопределено Богом. В повести представлены пророческие сны и видения, открывающие герою его будущее. Но жизнь Ивана Северьяныча не завершена. Монастырь, возможно, не последнее его пристанище. Агиографическая традиция творчески переосмысливается Л. в 60-80-х гг. XIX в. в цикле повестей и рассказов «Праведники». В ранних произведениях писателя преобладает тип страдальца, мученика, но не за веру, а за свои добрые качества. Позднее его сменяет иной тип праведника - странника, искателя истины, подобного Ивану Флягину, Марку и Левонтию в «Запечатленном ангеле», архиепископу и Кириаку в повести «На краю света» (1876). Праведниками у Л. могут быть самые разные персонажи: и бескорыстные труженики, и «простецы», обладающие правдой, как герои произведений «Однодум», «Кадетский монастырь», «Пигмей», «Несмертельный Голован». Сказочные мотивы, сочетание комического и трагического, положительного и отрицательного в характере героя свойственны одному из самых известных произведений писателя - сказу «Левша» (1881; первоначально опубл. под названием «Сказ о тульском косом Левше и о стальной блохе»). Сказ, т. е. рассказ, передает особенности речи иногда весьма причудливо - в лубочной форме, наполненной «народной этимологией».

В 1874-1883 гг. Л. был членом учебного отдела Ученого комитета Мин-ва народного просвещения; основной функцией отдела было «рассмотрение книг, издаваемых для народа». В 1877 г. благодаря положительному отзыву имп. Марии Александровны о романе «Соборяне» Л. был назначен членом учебного отдела Мин-ва государственных имуществ и работал там до 1880 г.

В 80-х гг. XIX в., опираясь на сюжеты древнерус. Пролога, Л. пишет 45 произведений - цикл «Легендарные характеры», повести «Гора», «Скоморох Памфалон», «Аскалонский злодей», «Прекрасная Аза», «Совестный Данила», «Зенон-златокузнец» и др., существующих в неск. вариантах и редакциях. В процессе изучения разных изданий Пролога Л. по-разному оценивал этот текст - от способствующего «уразумению Слова Божия», «назначаемого церковью для благочестивого и назидательного чтения», до «книги отреченной и неканонической» (Минеева. 2014. С. 316-317). Писателю всегда было свойственно переосмысливать собственные выводы, но, возможно, последние определения применялись им только к первым, дораскольным изданиям Московского Печатного двора и их старообрядческим перепечаткам, к-рые бытовали только у старообрядцев, не применялись в богослужении, а использовались для назидательного чтения. Внимание Л. привлекали книги поучительного характера и с увлекательным содержанием, такие особо любимые и много раз переписываемые старообрядцами, как повести из «Великого Зерцала». Публикация ряда произведений писателя на подобные сюжеты осложнялась цензурными претензиями. Автора упрекали в том, что появление «небольших народных легенд, представляющих новый путь к спасению, весьма отличный от учения православной Церкви» происходит «под влиянием громких успехов своеобразного мистицизма гр. Толстого» (Ранчин. 1997. Т. 1. С. 376). В сер. 80-х гг. XIX в. Л., сблизившись с Л. Н. Толстым, не только стал вегетарианцем, но и принял на веру основы его учения: идею нравственного самоусовершенствования личности, противопоставление «истинной веры» Православию, отвержение существующих социальных порядков. Л. создал первый в русской литературе образ вегетарианца в рассказе «Фигура» (1889), написал неск. заметок о вегетарианстве. В рассказе «Зимний день» (1894) последовательница Толстого противопоставляется светскому обществу, представленному ее родственниками и знакомыми.

В 1880-1890 гг. Л. с тревогой наблюдал «голод ума, голод сердца и голод души». Ему было «страшно за человека» (ПСС. Т. 9. С. 295, 335). В этом русле и развивались творческие искания писателя. Поздние сочинения Л., в которых он резко критиковал духовную обстановку, с трудом миновали цензурные запреты, вызывая резкое осуждение обер-прокурора Синода К. П. Победоносцева. При этом мировоззрение Л. оставалось глубоко религиозным. В 1875 г. Л. писал: «Более, чем когда-либо, верую в великое значение церкви, но не вижу нигде того духа, который приличествует обществу, носящему Христово имя» (Там же. Т. 10. С. 411). Это обусловило интерес писателя к феномену рус. разноверия. На протяжении всего творческого пути он изучал старообрядчество, различные направления духовных христиан, иные народные поиски «истинной» веры. Исследуя старообрядчество, он не раз уточнял свою т. зр. и на склоне лет пришел к выводу, что «идеал староверия иной, чем говорили Мельников и Щапов. И он стоит даже в стороне от помеченных или главных направлений: этот идеал - забота о том, чтобы обособиться от мира, стать выше всех» (РГАЛИ. Ф. 275. Д. 339. Oп. 1. Ед. хр. 68. Л. 1 об.). Л. изучал и традицию рус. католиков и буддистов, не обошел вниманием и разномыслие внутри Православия.

Творчество Л. воспринималось двойственно и всегда вызывало бурную полемику. К 90-м гг. XIX в. суждения критиков стали более спокойными. В 1891 г. М. А. Протопопов в «Русской мысли» опубликовал статью о Л. под названием «Больной талант». Эта статья была одной из первых попыток объективного анализа творчества писателя. Л. статья понравилась, он назвал ее «очень хорошей, обстоятельной, ясной и справедливой». «Лет 15-20 назад многие его замечания помогли бы мне избежать множества ошибок, о которых я, конечно, сожалею,- писал Л.- И название «Больной талант» не метко. У меня был «тугой рост». Я долго ходил на помочах - боялся и со страху говорил по-детски. А зла у меня не было, и я всегда был независим и искренен» (ПСС. Т. 11. С. 767). Наиболее продуктивно творчество Л. было осмыслено в 1890-1910 гг.

Понимание того, что Л.- выдающийся и оригинальный писатель, стало доминирующим в первые десятилетия ХХ в. В 1931 г. Б. М. Эйхенбаум определил своеобразие лесковской прозы как «художественный филологизм», а писателя назвал «художным мастеровым». В 80-х гг. XX в. исследователи обращали внимание на «пропитанность сознания художника огромным культурным материалом фольклора» и определяли особенность творчества писателя как «рефлекторный фольклоризм» (Горелов. 1988. С. 117). Сложилась значительная лесковиана: автор представлен и как духовный писатель, знаток церковного быта и искусства, и как глубокий исследователь народных традиций.

Л. похоронен на Литераторских мостках Волкова кладбища в С.-Петербурге, рядом со мн. известными писателями.