КОРСУНСКИЙ

И. Н. Корсунский. Гравюра. Кон. XIX в.

И. Н. Корсунский. Гравюра. Кон. XIX в.

11 апр. 1882 г. К. вступил в брак с О. А. Владимирской, дочерью профессора Имп. московского технического уч-ща (ЦГИАМ. Ф. 229. Оп. 4. Д. 5099. Л. 1 а); у них родились 3 дочери: Ольга (1883), Анастасия (1885), Анна (1888). Будучи библиотекарем, К. предпринял труд по составлению «Систематического каталога книг библиотеки Московской духовной академии», описав 14 892 наименования книг. Каталог был издан в 1880-1891 гг. в приложении к «Прибавлениям к Творениям святых отцов в русском переводе», затем отдельным изданием в 4 томах и 7 выпусках.

В 1884 г. в связи с введением нового Устава духовных академий должности приват-доцентов были упразднены, и 14 июня того же года К. был избран Советом МДА на должность доцента по кафедре греч. языка и его словесности и отказался от должности библиотекаря. 21 февр. 1891 г. Совет МДА избрал К. экстраординарным профессором. 19 дек. 1897 г. Совет на основании отзывов рецензентов (проф. Г. А. Воскресенского и доцента В. Н. Мышцына) присудил К. за дис. «Перевод LXX: Его значение в истории греческого языка и словесности» ([Серг. П.,], 1897) степень доктора богословия, в каковой он был утвержден Синодом 28 мая 1898 г. В том же году 9 июня К. был избран ординарным профессором по занимаемой им кафедре.

К.- автор более 200 монографий и статей, не считая мелких корреспонденций, заметок, библиографических сообщений. Его труды неск. раз удостаивались премий: в 1885 г. монография «Новозаветное толкование Ветхого Завета» (М., 1885) была удостоена от Совета МДА половинной премии митр. Макария (Булгакова); в том же году монография «О подвигах Филарета, митрополита Московского, в деле перевода Библии на русский язык» (М., 1883) - Уваровской премии от АН; в 1891 г. монография «Судьбы идеи о Боге в истории религиозно-философского миросозерцания древней Греции» (Х., 1890) - полной премии митр. Макария от Совета МДА; в 1898 г. монография «Перевод LXX: Его значение...» (1897) - двойной премии митр. Макария от Совета МДА.

Кроме периодических изданий МДА К. активно публиковал статьи в журналах «Чтения Общества любителей духовного просвещения», «Душеполезное чтение», «Вера и разум». Деятельность К. не ограничивалась академической сферой: он был членом ученых, просветительских и благотворительных об-в: действительным членом Об-ва любителей духовного просвещения (с 1884 г.), членом-корреспондентом Московского библиографического кружка (с 1891), членом-корреспондентом Имп. археологического общества (с 1892), неск. благотворительных обществ Сергиевского посада (Александро-Мариинского дома призрения, Об-ва прп. Сергия и Никона и др.).

Напряженная научная работа, активная преподавательская и общественная деятельность подорвали здоровье К. С кон. 1898/99 уч. г. он тяжело болел, 25 нояб. 1899 г. указом Синода был уволен от духовно-ученой службы по прошению и скончался ночью 10 дек. 1899 г. Панихиды по усопшему служили ректор МДА еп. Арсений (Стадницкий), а также духовенство всех учреждений и обществ, членом к-рых являлся К. Отпевание К. было совершено 12 дек. в академическом Покровском храме еп. Арсением в сослужении академического и лаврского духовенства и ректоров Московской и Вифанской ДС: архим. Трифона (Туркестанова) и прот. Андрея Беляева. Погребен К. на кладбище Сергиевского посада. В 1908 г. Совет МДА принял решение об учреждении при МДА ежегодной премии имени К. за одно из лучших канд. сочинений воспитанников академии.

В научном и лит. наследии К. можно выделить 2 главных направления: филолого-богословские труды по изучению Свящ. Писания и церковно-исторические работы по истории МДА, рус. богословия и иерархии XIX в. В рамках 1-го направления крупной работой является его магист. дис. «Иудейское толкование Ветхого Завета» и ее продолжение «Новозаветное толкование Ветхого Завета». В ранней ст. «Теория аккомодации в отношении к вопросу о Новозаветном толковании Ветхого Завета» (1877) (ЧОЛДП. 1877. Сент.-дек. С. 371-376) К. выступил против широко распространенных в зап. библейской науке сторонников теории аккомодации (приспособления), считавших, что истолкование ВЗ, восходящее ко Христу и апостолам и усвоенное Церковью, является приспособлением ветхозаветного текста для выражения иного, по их мнению, богословия НЗ. Представители этой теории отказывали христианству в адекватном понимании ветхозаветных писаний и преследовали буквальный метод в отношении к смыслу цитируемых в НЗ ветхозаветных отрывков. К. критиковал их за рационализм, отрицание богодухновенности Свящ. Писания, божественного начала обоих Заветов и их тесного взаимоотношения между собой (Теория аккомодации… С. 374).

Несмотря на то что «Новозаветное толкование Ветхого Завета» оказалось 2-й частью дилогии, именно в ней раскрывается общий богословский замысел обеих книг, основанный на поставленных автором в качестве эпиграфа словах блж. Августина: «Новый Завет скрывается в Ветхом, а Ветхий открывается в Новом». Во введении к этой монографии К. сформулировал ее главную задачу: на основании анализа частных случаев новозаветного толкования ВЗ подтвердить истину, что именно НЗ «раскрывает подлинный смысл Ветхого Завета, собственное содержание последнего» (С. 4). Основание принципов новозаветного толкования К., как и др. представители рус. библейской школы, усматривает в самом факте воплощения Иисуса Христа (С. 16 сл.). Труд К. состоит из 2 частей: в 1-й он попытался построить теоретическую систему правосл. герменевтики; во 2-й и основной части рассмотрел конкретные примеры новозаветного истолкования ВЗ в контексте обширного материала комментариев к ВЗ у церковных авторов (С. 39-285). Тем самым К. стремился подчеркнуть в своих работах преемственность церковной традиции, представленной в творениях древних писателей.

К. очень хорошо осознавал терминологическую неоднозначность, имевшую место как в НЗ, так и в церковной традиции, для обозначения тех или иных герменевтических приемов. В связи с этим он предложил свое определение традиц. терминов, не всегда совпадающее с их употреблением в истории церковной экзегезы. Автор выделяет 2 основных возможных метода толкования: буквальный, или исторический, и таинственный, или духовный. Первый позволяет в НЗ увидеть следы Ветхого Завета (или, по терминологии К., «простирается» на Ветхий Завет), поскольку это указано самой буквой Писания; второй же имеет в НЗ самое широкое употребление и раскрывает собственный смысл ВЗ, но не по букве, а по духу: «насколько Ветхий Завет был прообразом Нового Завета, сохраняя в то же время свою историческую действительность» (С. 23-24). Под 2-м способом он понимал именно типологический метод толкования и указывал, что по отношению к этому методу в древности иногда применяли термин «аллегория». Давая перечисление характерных черт типологии как метода толкования, К. отличал типологический метод от более общих символических методов толкования, в частности от притчи и аллегории (С. 31 сл.). Аллегория как метод толкования носит у К. вспомогательный характер и не относится к основным методам.

Полемизируя со сторонниками теории аккомодации, к-рые видели в типологическом толковании ВЗ в НЗ лишь «приспособление ветхозаветных мест к чему-либо новозаветному без всякого отношения к подлинному… смыслу первых», К. старается показать глубокое обоснование типологического метода (С. 26), для этого он обращается к анализу понятия τύπος - ((про-)образ), к его отличию от символа, притчи и аллегории (С. 31-39). Типология для К. имеет естественный (заложенный Богом в природе) и исторический (в управляемой Божиим Промыслом истории) варианты, но высшее значение она обретает в библейском мировоззрении, когда проявляются «типические соотношения в области Царства Божия на земле и на небе» (С. 25-29). Т. о., ВЗ «имел не одну только человечески-историческую сторону», но был «оживлен проникающею его идеей грядущего, как конечной цели своей» (С. 29).

Первая часть дилогии К. «Иудейское толкование Ветхого Завета» полемически направлена против тех сторонников аккомодации, которые ставили новозаветное толкование в зависимость от методов палестинских иудеев времен Христа, допускавших механистическое использование текстов в своих целях, без внимания к их внутреннему содержанию. Исследование строится на основании изучения иудео-палестинского и иудео-александрийского толкований ВЗ. К. приходит к выводу, что религ. состояние евр. народа в послепленный период с присущей ему утратой живого употребления языка священных текстов привело к господству иудео-палестинского толкования, к-рое не выходило за пределы букв. понимания закона с простейшим назиданием. По мнению К., в силу этой односторонней тенденции типологическое толкование не было распространено в иудейской среде (С. 40-46). Приоритет буквального истолкования Писания стал ассоциироваться с особым классом лиц - книжниками, знатоками и истолкователями закона (т. н. соферим). Обращение книжников с текстом Свящ. Писания носило юридический характер, подразумевающий применение закона в конкретных бытовых ситуациях, получившее название «галаха». Помимо чрезмерного буквализма их метод предполагал попытки проведения исключительно лит. аналогий между постановлениями закона без учета разности их содержания - т. н. дараш, в иудейской среде ставший аналогом аллегорического толкования текста (С. 32-39). К. приводит систему из 13 законов галахического толкования, зафиксированных во II в., но восходящих к более раннему периоду.

Иудео-александрийские толкователи, желая поднять значение библейского учения в глазах образованных язычников, стремились к примирению ветхозаветного учения с началами греч. философии; наиболее ярким примером таких толкований являются сочинения Филона Александрийского, к-рый активно использовал аллегорический метод в процессе выявления подлинного смысла ВЗ (С. 48-49). По мнению К., стремясь возвысить и одухотворить букву ветхозаветного Писания, иудео-александрийское толкование искало этого «в духе человеческом», а значит, было не менее «плотским», чем иудейско-палестинское (Там же). В заключение К. делает вывод, что «Толковательное слово новозаветное есть воистину слово Божие, тогда как наоборот иудейское толкование есть произведение ума чисто человеческого» (Новозаветное толкование. С. 327). Рецензенты обращали особое внимание на успешную критику нем. библеистики, усматривая в трудах К. «первый самостоятельный и успешный опыт решения взятых вопросов с православной точки зрения» (из отзыва В. Д. Кудрявцева-Платонова - Журналы Совета МДА за 1885 г. С. 31).

Наиболее значимой с филолого-богословской т. зр. является докт. дис. К. «Перевод LXX: Его значение в истории греческого языка и словесности» (1897), к-рая в каком-то смысле стала продолжением дилогии: еще при написании магистерской диссертации К. обратил внимание на лингвистическую важность перевода LXX. Вся греч. церковная лит-ра представлялась К. ветвями того великого дерева, «корень которого заключается именно в переводе LXX, начавшем собою новую эпоху и для словаря греческого языка, дотоле питавшегося соками исключительно языческой греческой письменности, и для самой словесности греческой» (С. I-II). Монография разделена на 2 части: в 1-й автор проводит исследование перевода LXX «самого в себе, независимо от такового значения его» (С. 23-116), во 2-й старается выявить значение этого перевода в истории греч. языка (С. 117-316). Кроме того, К. рассмотрел ряд вопросов, связанных с LXX: о времени и продолжительности перевода, возможных переводчиках, достоинстве этого перевода в сравнении с масоретским текстом. При решении последнего К. широко использовал записку свт. Московского Филарета (Дроздова) «О догматическом достоинстве и охранительном употреблении греческого семидесяти толковников и славянского переводов Священного Писания» (1845), в подходе к-рого он видел «золотую середину» (С. 26). Тем не менее рецензенты отмечали, что К. не во всем удалось следовать взвешенной позиции митр. Филарета (Некрасов. 1900. С. 426-428). Результат труда К. особенно заметен во 2-м томе сочинения. Подробно и кропотливо он проследил влияние перевода LXX на всю позднейшую греч. лит-ру - неканонические и апокрифические книги ВЗ, иудейско-эллинистическую лит-ру, в т. ч. и на аллегорические толкования Филона. Особый интерес представляет один из разделов 2-й части соч.: «Новозаветные Священные Писания», в к-рой К. рассматривает конкретные примеры заимствования новозаветными авторами перевода LXX. По мнению рецензентов, «задачу, которую поставил перед собой проф. К., мог взять на себя лишь ученый, соединяющий в себе филолога и богослова» (Журналы Совета МДА за 1897 г. С. 472-473). Это сочинение К. является уникальным для рус. дореволюционной школы библеистики исследованием Септуагинты и ее значения для греч. языка и христ. письменности.

Несмотря на то что библейские исследования К. устарели в связи с открытием в XX в. новых источников, позволивших скорректировать нек-рые его тезисы, тем не менее с т. зр. методологии, основных богословских интуиций и ясно выраженной правосл. позиции они по-прежнему занимают важное место в совр. библеистике. Среди церковно-исторических сочинений К. есть произведения, посвященные свт. Филарету (Дроздову) и его участию в переводе Свящ. Писания на рус. язык. Автор выделил принципы, которые святитель использовал в процессе перевода библейских текстов на рус. язык, а также дал оценку этим переводам святителя (О подвигах Филарета. 1883).