ИСАИЯ

(Лукошков (Лукошко) Иван Трофимов; ок. 1555 - ок. 1621), архим. владимирского в честь Рождества Пресв. Богородицы муж. мон-ря, мастер усольской (строгановской) школы древнерус. церковнопевч. искусства (см. ст. Усольский распев), автор распевов. Согласно «Предисловию, откуду и от какого времени начало быти в нашей Русской земли осмогласное пение» (XVII в.), И. «вельми много знаменного пения распространил и наполнил» (см. в изд.: Ундольский В. М. Замечания для истории церковного пения в России. М., 1846. С. 19-23).

Род Лукошковых происходил из посадской среды г. Усолье (с кон. XVI в. Соль Вычегодская, с 1796 Сольвычегодск). Так, в писцовой книге по Соли Вычегодской 1620 г. в числе запустевших «на посаде» дворов горожан, которые «разбрелись» или «посечены от литовских людей», называется двор Девятки Лукошкова, который с женой «збрел в Березов, в Сибирь» (РГАДА. Ф. 1209. № 15039. Л. 19). Не позднее нач. 70-х гг. XVI в. Лукошков, имевший способности к пению, был замечен купцами и промышленниками Строгановыми, к-рые приступили к формированию хора для почти отстроенного фамильного Благовещенского собора Усолья. Становление Лукошкова как распевщика произошло именно в Усолье, в поместье Строгановых. Здесь он стал учеником приглашенного новгородского мастера Стефана Голыша. Даже в XVII в., когда И. уже стоял во главе монастырей в центральных областях России, певцы и переписчики певческих книг подчеркивали связь его произведений со строгановской школой: «Перевод усолской, развод инока Исайя»; «Перевод Исайя Лукошки, усолского пения» (РГБ. Ф. 304. № 429. Л. 195, 494 об., 1613-1645 гг.). Знание богослужебного пения позволило ему занять место, по-видимому, сначала диакона, а затем священника собора (согласно 25-й гл. Стоглава (1552), в диаконы ставились кандидаты, достигшие 25 лет, «в попы» - с 30-летнего возраста). В опись соборного имущества, начатую в 1579 г. и ставшую вкладной книгой Благовещенского собора на мн. десятилетия, внесены «чаша ценинная белая коробчатая, положение попа Ивана Трофимова сына Лукошкова» и сделана «запись мировая с крестьяны с окологородными Ивана попа Лукошкова», находившаяся «в мешке» с документами (РНБ. Собр. РАО. № 26; изд.: Савваитов П. И. Строгановские вклады в сольвычегодский Благовещенский собор. СПб., 1886. (ПДПИ; 61)). Вклад чашей Лукошков сделал скорее всего в уже освященный (1584) и действующий Благовещенский собор во 2-й пол. 80-х - нач. 90-х гг. Мировую запись, разрешавшую неизвестный конфликт с крестьянами, он составил, вероятно, в это же время, т. к. именно действующему собору, его «клирошанам» Строгановы и др. богатые усольцы жаловали «пожни» и деревни. В мае 1587 г. Лукошков совершил паломничество в Соловецкий в честь Преображения Господня муж. мон-рь и пожертвовал соловецким старцам 2,5 р. «на воск», а также передал 10 р. от жены умершего Семена Аникиевича Строганова на поминальные молебны «по муже своем» (РГАДА. Ф. 1201. Оп. 1. № 424. Л. 4-4 об.). В 1590 г. «усольский поп» дал в соловецкую казну 9 алтын для записи в монастырский синодик «имян родителей своих» (Там же. № 5. Л. 8). В сольвычегодский период он создал «вельми много» произведений знаменного пения, получив признание как мастер-распевщик, а также обучал строгановских певцов. В источниках XVII в. Лукошков упоминается как дидаскал; напр., в «Сказании» инока Евфросина говорится о «краснопевцах», гордившихся «лукошковым учением» (см. в изд.: Музыкальная эстетика России XI-XVIII вв. / Сост.: А. И. Рогов. М., 1973. С. 71). В «Сказании о зарембах» отмечено, что ученики «старых мастеров», в т. ч. и Лукошковы, «согласие и знамя гораздо знали» (ГИМ. Син. певч. № 219. Л. 376 об.- 377).

Не позднее сер. 90-х гг. XVI в. Лукошков, по-видимому овдовев, решил принять монашество. Пострижение дидаскала в иноки могло произойти в Соли Вычегодской (напр., в строгановском Введенском мон-ре или в посадском Борисоглебском мон-ре, священники к-рого иногда избирались Строгановыми в духовные отцы), а возможно, и за ее пределами. Известно, что, став монахом, И. вскоре оказался в Костроме. В Соли Вычегодской еще нек-рое время жил Иван Лукошков - вероятнее всего, сын И., к-рый позже стал священником и переехал в Москву. Члены семьи И. выбыли из Соли Вычегодской к дек. 1614 г. Помеченная этой датой «деловая» на раздел между Андреем и Петром Строгановыми их «старово двора» у Благовещенского собора содержит положение о том, что Андрею достались кроме прочего пустующие «Лукошково место» и «Лукошково дворище» (РГАДА. Ф. 1278. Оп. 2. № 25. Л. 1). В писцовой книге по Соли Вычегодской 1620 г. приводятся более точные сведения: Андрей получил «на берегу у реки у Вычегды купленных три места», в т. ч. «место Ивашка Лукошкова» (РГАДА. Ф. 1209. Оп. 1. № 15039. Л. 851-851 об.). Следов., покидая Соль Вычегодскую, сын И. еще не был священником; родительское подворье он продал Строгановым.

В Костроме к кон. 90-х гг. XVI в. И. стал настоятелем Богоявленского мон-ря (ныне костромской Богоявленско-Анастасиин мон-рь). И. участвовал в Соборах для выработки обоснования прав Бориса Феодоровича Годунова «на царство» (РНБ. Q. IV. 17. Л. 46), а также подписал «Утвержденную грамоту» об избрании Бориса Годунова царем («с Костромы Богоявленского монастыря игумен Исайя» - ААЭ. Т. 2. № 7. С. 48). В эти годы И. был известен как мастер знаменного пения, распевщик. Когда в сент. 1601 г. он находился в Москве, то один из государевых певчих дьяков записал («взял») у него авторский «перевод» славника «О, колико блага». Список произведения хранился в б-ке царских певцов (РГАДА. Ф. 188. Оп. 1. № 1589. Л. 1; см.: Парфентьев. 1985. С. 61).

С 1602 г. в источниках об И. говорится уже как об архимандрите владимирского в честь Рождества Пресв. Богородицы муж. мон-ря, к-рый при И. пользовался расположением царя. Уже в 1-й год архимандритства И. между мон-рем и кн. И. М. Барятинским возникло спорное дело о «сельце» Палашкине и дер. Середниковой в Юрьевском у., завещанных обители как вклад кн. Замятней Бестужевым. Барятинский отрицал правомерность передачи монастырской братии «вотчины тестя своего», т. к. отсутствовало письменное подтверждение последней воли родственника. Однако царь Борис решил дело в пользу «Исайи с братиею» (АЮБДР. Т. 1. С. 235-236). Митр. Иона (Думин), возглавивший Ростовскую и Ярославскую кафедру после смерти митр. Варлаама (Рогова), а ранее, незадолго до И., настоятельствовавший в том же мон-ре, пожаловал в монастырскую б-ку дорогую рукописную книгу - Апостол толковый (см.: Буланин Д. М. Владимирский Рождественский мон-рь как культурный центр Др. Руси // ТОДРЛ. 1981. Т. 36. С. 74). В 1607 г. «иждивением» митрополита под надзором И. в обители была построена надвратная ц. св. Александра Невского (Тихонравов К. Н. Владимирский Рождествен мон-рь XII в. Владимир, 1869).

Во время настоятельства И. в Богородице-Рождественском мон-ре между ним и кн. Барятинским продолжалась тяжба за упоминавшиеся «сельцо» и деревню. В челобитной от 12 окт. 1620 г. на имя патриарха Филарета (Романова), жалуясь на «Исайю з братею», к-рые «тому осмнатцать лет» завладели «вотчиною тестя его», Барятинский писал, что «как рострига (Лжедмитрий I, июль 1605 - май 1606.- Авт.) был на Москве, и ему в той вотчине указу не учинил, потому что Рожественого монастыря архимарит был ростриге духовник». В своей грамоте патриарх Филарет повелел оставить село и деревню обители (РГАДА. Ф. 281. № 1903. Л. 1; АЮБДР. Т. 1. С. 235-236).

Неизвестно, почему Лжедмитрий выбрал себе в духовники И. Вряд ли его привлекала слава И. как мастера знаменного пения. Источники свидетельствуют о том, что самозванец окружил себя музыкантами-иноземцами, игравшими на разных инструментах. За столом он «охотно слушал музыку и пение», но его капелла состояла из 32 певцов, привезенных из Польши (Сказания современников о Димитрии Самозванце / Сост.: Н. Г. Устрялов. СПб., 1831. Ч. 1. С. 63, 76; 1832. Ч. 2. С. 59). По-видимому, И. был духовником Лжедмитрия очень недолго. В грамоте от 10 дек. 1605 г. Лжедмитрий, подтверждая за Владимиро-Рождественским мон-рем право на «сельцо» и деревню, оспаривавшиеся кн. Барятинским, назвал И. «богомольцем своим» (Муханов П. А. Сборник [док-тов по рус. истории]. СПб., 1866 2. С. 204-205), чего нет в грамотах, дарованных др. настоятелям мон-рей. В янв. 1606 г. самозванец подписал жалованную грамоту монастырю, закреплявшую за ним все его владения, а в марте пожаловал в его казну значительную сумму - 150 р. (Андреев А. И. Краткая опись грамот, хранящихся в Рукописном отд. Рос. публ. б-ки // ЛЗАК. 1923. Вып. 32. № 264; Тихонравов К. Н. Вкладная книга владимирского Рождественского мон-ря // ИИАО. 1863. Т. 4. С. 343). Но к 7 мая, к свадьбе самозванца и Марины Мнишек, И. уже не являлся духовником Лжедмитрия, поскольку в начале обряда «читал молитвы» в палатах «духовник царский, благовещенский протоиерей» Феодор (Карамзин. ИГР. Т. 11. С. 158), он же совершал венчание (РГАДА. Ф. 156. № 6. Л. 2 об., 3 об., 6 и др.). По всей вероятности, царским духовником и протопопом Благовещенского собора к тому времени стал мастер «московского пения» и дидаскал Феодор Христианин, пользовавшийся большим авторитетом у придворных певчих дьяков. И. также принимал участие в совершении бракосочетания Лжедмитрия: после речи патриарха в Успенском соборе вместе с избранными настоятелями монастырей он подносил на золотом блюде крест, к-рым благословлялись молодые, затем патриарх посылал его в числе других «по бармы и по диадиму» (Там же. Л. 4 об.). Согласно вышеупомянутому «Предисловию...», Феодор Христианин рассказывал ученикам о своем учителе Савве Рогове (брате митр. Варлаама) и о воспитанных им мастерах, в т. ч. о Стефане Голыше - учителе И. Часто посещавший столицу И., несомненно, был хорошо знаком с Феодором и с его творчеством. Произведения обоих распевщиков переписывались и хранились в б-ке государевых певчих дьяков (см.: Парфентьев Н. П. Выдающийся московский распевщик XVI - нач. XVII в. Федор Крестьянин и его произведения // Он же. Выдающиеся рус. музыканты XVI-XVII вв.: Избр. науч. ст. Челябинск, 2005. С. 43-66; Парфентьев Н. П., Парфентьева Н. В. Хроника творческой деятельности Федора Крестьянина в 1598-1607 гг. // Культура и искусство в памятниках и исследованиях: Сб. науч. тр. Челябинск, 2006. Вып. 4. С. 100-129).

Последующие события Смутного времени И. пережил в своем мон-ре. В мае 1613 г. он присутствовал на Земском соборе, избравшем Михаила Феодоровича Романова на царство, он подписался под утвердительной грамотой сразу же за архиереями, 1-м из монастырских настоятелей (СГГД. Ч. 1. С. 637). В дек. 1614 г. царь Михаил поручил И. возглавить погребение старицы-царицы Александры (Ирины Годуновой) в суздальском Покровском мон-ре (Описание актов собр. гр. А. С. Уварова: Акты исторические, описанные И. М. Катаевым и А. К. Кабановым. М., 1905. С. 159-160). 25 марта 1615 г. он дал вкладом певч. сборник «храму Благовещения Пречистыя Богородицы и пределов ея у Соли Вычегодской на посаде» (ГИМ. Син. № 819. Л. 1-28), в к-ром началось служение и развивалось творчество мастера. В июне 1619 г. И. участвовал в избрании на Патриаршество Филарета (Романова). В обряде наречения и поставления И. вместе с др. высокопоставленными лицами встречал при торжественном выходе патриарха Иерусалимского Феофана IV, прибывшего для возведения Филарета в сан (СГГД. Ч. 3. С. 187).

В 1621 г. «Выпись из дозорной книги» по монастырским владениям выдавалась «архимандриту Исайю» (РГАДА. Ф. 281. № 1906). В июне 1622 г. царская грамота в Рождественский монастырь отправлялась уже на имя «Пафнотия з братиею» (РГАДА. Ф. 281. № 1907). Следов., последним годом пребывания И. настоятелем во Владимире и, по-видимому, последним годом его жизни являлся 1621. В более поздних документах упоминаний о нем не обнаружено.

Московские мастера пения называли дидаскала «по реклу Лукошко». Подобным образом именовался при царском дворе и сын усольского распевщика протопоп Иван, служивший в ц. Рождества Богородицы, «что у государя на сенях», не без помощи отца сделавший духовную карьеру придворного священника. В «Переписном и продажном списке» имущества Никиты Строганова (1616-1620) зафиксированы покупки протопопом Иваном Лукошкой книг - Нового Завета, Часовника, Апостола и др. (РГАДА. Ф. 188. Оп. 1. № 446. Л. 57, 67, 70, 195). Расходная книга государева Казенного приказа 1620-1621 гг. содержит записи о выдаче ему жалованья (РГАДА. Ф. 396. Оп. 2. № 206. Л. 244 об.- 245, 277 об., 334).

Вероятно, будучи настоятелем крупных мон-рей, И. не занимался муз. творчеством столь активно, как в Соли Вычегодской «у Строгановых». В XVII в. авторы трактатов по певч. искусству считали И. мастером пения времени Иоанна Грозного, причем именовали его «усолец Исайя» (ГИМ. Син. певч. № 219. Л. 376 об.). Действительно, в своих «переводах» И. оставался прежде всего усольцем.

К наст. времени выявлены следующие песнопения, приписываемые И.: прокимен «Да ся исправит», тропарь «Да молчит всяка плоть», др. песнопения Обихода, а также славники Стихираря «Волсви персидстии» (Рождеству Христову), «Благовествует Гавриил» (Благовещению), «Царю Небесный» (Троице), «Приидете, вернии» (Крестовоздвижению), «О колико блага» (в Неделю о мытаре и фарисее). Вершиной мастерства усольского распевщика стал цикл воскресных ипакои на 8 гласов.

Прокимен «Да ся исправит» в распеве И. обнаружен в рукописи сер. XVII в. в подборке с 2 др. певч. вариантами: 1-й распев не имеет обозначения, 2-й помечен «Иного переводу Лукошково», 3-й - «Иного знамени» (РНБ. Соф. № 480. Л. 208-208 об.; см.: Фролов. 1979. С. 351-357).

Певч. интерпретация прокимна И. находится в едином русле музыкальной эволюции данного песнопения, относящегося к большому распеву и не содержащего гласовых попевок столпового знаменного распева (наиболее ранние нотированные тексты прокимна датируют рубежом XV и XVI вв.- РГБ. Ф. 304. № 413. Л. 242 об.; РНБ. Солов. № 277/283. Л. 165; № 277/289. Л. 230; № 276/277. Л. 183 об.). Вероятно, И. в своем «переводе» ориентировался на бытовавший в Усолье мелодический вариант прокимна. При сравнении распева из строгановских рукописей с «переводом» И. выявляется, что в последнем сохранены разводы фит, в силлабических же участках привнесены изменения. Видимо, разводной распев (см. Развод) прокимна из певч. книг строгановской мастерской сер. 80-х гг. XVI в. первоначально был записан дидаскалом Стефаном Голышом, а И., признавая высокий авторитет учителя в распевании фит, оставил их в неприкосновенности, в силлабических же участках мог изложить собственную творческую манеру исполнения. Т. о., сопоставление распевов прокимна позволяет определить, что «перевод» И. наиболее близок к варианту из ранних строгановских рукописей и оба эти произведения принадлежат к единой традиции.

Связь творчества мастера с традициями строгановской школы отчетливо видна также на примере тропаря «Да молчит всяка плоть», имеющего певч. варианты, обозначенные в рукописях как «Перевод усольской, розвод инока Исайя» и «Усольское знамя» (см.: Парфентьев, Парфентьева. 1993. С. 123-132).

Примером синтеза местной и новгородской традиций в творчестве распевщика является «перевод» И. литийной стихиры на Рождество Христово «Волсви персидстии». Это произведение в рукописи 30-х гг. XVII в. представлено в 3 вариантах: краткого распева, «Ин перевод Болшой», «Ин перевод Лукошков» (БАН. Собр. Л. Н. Целепи. № 20. Л. 63-65; см.: Зверева. 1983. С. 334-341). Известен еще один список этих распевов, 2-й четв. XVII в. (РГБ. Ф. 210. № 1. Л. 208), открытый прот. Димитрием Разумовским (см.: Разумовский Д., прот. О нотных, безлинейных рукописях церковного знаменного пения. М., 1863. С. 138). В этом списке большой распев определен как новгородский. В певческих книгах строгановского скриптория стихира «Волсви персидстии» бытовала не менее чем в 6 распевах. Особый интерес вызывает уникальный распев, найденный в списке рубежа XVI и XVII вв. (РНБ. Кир.-Бел. № 586/843. Л. 419 об.), созданный на основе более раннего безымянного неразводного варианта, сложившегося в XVI в. Именно эта усольская версия произведения легла в основу варианта распева И. Сравнение распевов показывает, что они принадлежат к одной традиции, но 1-е песнопение состоит из «тайнозамкненных» формул, а 2-е представляет собой его разводной вариант. Наибольший интерес вызывают те формулы, которые в «переводе» И. преобразованы полностью либо частично. Эти различия в обоих распевах дают возможность судить, в чем заключалось творчество выдающегося мастера. Среди различающихся формул 3 оригинальные, они, видимо, являются авторскими, остальные 4 идентичны формулам новгородского распева. Т. о., при создании собственной муз. версии стихиры И. опирался на уже существовавшую в Усолье неразводную модель произведения. Главной творческой задачей мастера было изложить распев в новом виде в разводе дробным знаменем. При этом он придерживался традиций своей школы и школы своего учителя Стефана Голыша, т. е. новгородской.

Примером творческого поиска И. при создании собственной версии на основе уже бытовавшей «общерусской» традиции можно назвать распев славника на «Господи, воззвах» Недели о блудном сыне «О, колико блага». Песнопение сохранилось на отдельном листе, который находился в б-ке государевых певчих дьяков. Текст его предваряется ремаркой: «Перевод Лукошкин, взято лета 7110 [1601] сентября в 8-й день» (РГАДА. Ф. 188. № 1589. Л. 1). Главное отличие авторского варианта И. от более ранних в том, что в нем разведены почти все «тайнозамкненные» формулы. Усольский мастер воспринял традицию распева славника из производной версии, возникшей во 2-й пол. XV в. (РГБ. Ф. 304. № 410. Л. 263 об.) на основе древнейшей силлабо-мелизматической знаменной версии, известной по источникам XII - 1-й пол. XV в. (ГИМ. Усп. № 8. Л. 7; РНБ. Соф. № 96. Л. 4 об.; Кир.-Бел. № 637/894. Л. 62 об.- 63) и широко бытовавшей в разных регионах страны на протяжении XVI в. Запись славника «О, колико блага» в распеве И. датируется 1601 г.; более ранних разводных списков не обнаружено. Вероятно, И. одним из первых распел «тайнозамкненные» формулы, и в рукописях 1-й пол. XVII в. произведение фиксировалось гл. обр. с этими разводами (РНБ. Кир.-Бел. № 593/850. Л. 724 об.- 725; РГБ. Ф. 304. № 429. Л. 472). Следов., авторство И. проявилось в его собственном музыкальном толковании фитных и лицевых начертаний. Разводы усольского мастера сохранялись и в пометных списках песнопения 2-й пол. XVII в. Авторское своеобразие «перевода» распевщика находит выражение также в мелодическом развитии речитативных фрагментов песнопения.

Создание распевов на основе уже сложившихся традиций (усольской, новгородской, общерусской) выдвинуло И. в ряд выдающихся распевщиков России. Но для его творчества характерно и создание оригинальных авторских композиций, напр. таких, как стихира в день Пятидесятницы «Царю Небесный, Утешителю» (славник на стиховне 6-го гласа и по 50-м псалме). Стихира с обозначением «роспев Лукошков» («по 50-м псалме, глас 6») была найдена В. И. Срезневским в рукописи 1-й четв. XVII в. (БАН. 32.16.18. Л. 205 об.; см.: Срезневский В. И. Сведения о рукописях, печатных изданиях и других предметах, поступивших в Рукописное отделение БАН в 1902 г. СПб., 1905. Прил. С. 50). Распев И. отличается от типового распева из певч. сборников строгановской мастерской XV-XVI вв. (РНБ. Кир.-Бел. № 586/843; Погод. № 380. Л. 420 об.; РГБ. Ф. 209. № 665. Л. 481), к-рый в свою очередь является редакцией древнего распева, известного по рукописям XII и XIII вв. (ГИМ. Усп. № 8. Л. 212-212 об.; РНБ. Соф. № 85. Л. 180). И. отказался от следования традиции: в его песнопении полностью изменен знаковый состав. Силлабо-мелизматический тип соотношения текста и распева уступил место мелизматическому, в к-ром преобладают внутрислоговые фитные и лицевые разводы.

И., передавая в своем распеве смысл поэтического текста музыкальными средствами, не вышел из круга интонаций и композиционных приемов, присущих его эпохе. Свободное творчество проявилось не в поисках нового музыкального языка, а в совершенном владении техническими тонкостями написания большого знаменного распева. Мастерство и новаторство И. заключаются прежде всего в собственном прочтении сложнейших фитных формул. Искусно сплетая попевочные, лицевые и фитные обороты в единую масштабную форму, усольский мастер придал каноническому тексту новое звучание и необычайную распевность.

И. принадлежит также сочинение распева цикла воскресных ипакои на 8 гласов, которые находятся в одном ряду с такими монументальными произведениями, как Стихиры крестные Варлаама (Рогова) или Стихиры евангельские Феодора Христианина (см.: Парфентьева. 1997; Федор Крестьянин. Стихиры / Публ. и исслед.: М. В. Бражников. М., 1974. (ПРМИ; 3)). Композиционно (по составу и последовательности формул) основой для них послужили бытовавшие в Усолье ипакои большого распева. Письменное воплощение последние нашли в рукописях из строгановской мастерской, где встречаются в самой ранней записи (1584). При создании собственного «перевода» И. опирался именно на этот вариант цикла, в котором все лицевые и фитные формулы были представлены в виде «тайнозамкненных» начертаний. Творчество мастера заключалось в разводе формул, а также в изменении на уровне внутренней мелодической вариантности нек-рых подводов к этим формулам, но в рамках сформировавшейся ранее формульной композиции и в традициях усольской певч. школы.

Сохранившиеся песнопения И. позволяют считать его одним из выдающихся мастеров рус. средневек. искусства.