КОНСТАНТИНОВСКИЙ

Прот. М. А. Константиновский. Портрет. Неизвестный художник. 50-е гг. XIX в.

Прот. М. А. Константиновский. Портрет. Неизвестный художник. 50-е гг. XIX в.

В 1836 г. К. был переведен в Преображенский храм во Ржеве, в мае 1849 г. назначен настоятелем ржевского Успенского собора, где и служил до самой кончины.

В течение 20 лет служения в Преображенской ц. К. много проповедовал среди старообрядцев, поповцев (в основном во Ржеве) и беспоповцев (в Вышневолоцком у.). По оценке А. С. Панкратова, Ржев при К. жил «общиной апостольского времени». «Популярность его была огромна. Это был Иоанн Кронштадтский Ржевского уезда» (Панкратов. 1911. С. 187-188).

В нояб. 1853 г. К. был вызван в С.-Петербург для подготовки к миссионерской деятельности среди старообрядцев. Здесь он совершал богослужение в домовой церкви благотворительницы Т. Б. Потёмкиной. Имя его скоро стало известным в столице. В частности, К. было поручено наставлять в истинах веры прибывших в С.-Петербург самоедов, восприемниками к-рых при крещении были члены Царственного дома.

К. отличался аскетизмом: еще будучи диаконом, отказался от мясной пищи и не употреблял ее до самой кончины; не пил вина и к.-л. хмельных напитков, в течение 10 лет служения во Ржеве не пил ничего, кроме воды. Лишь в последние годы жизни иногда пил кофе для подкрепления сил. На 1-й неделе Великого поста и в Страстную седмицу ничего не ел; в среду и пятницу ел раз в день. Но мог и нарушить пост, когда находился в обществе, особенно там, где ожидали увидеть в нем подвижника.

Известность К. принесла его проповедническая деятельность. По свидетельству современников, он обладал исключительным даром слова и мог говорить неск. часов без подготовки и при этом в высшей степени назидательно. В сан протоиерея он был возведен архиеп. Григорием 28 окт. 1838 г. во Ржеве, как сказано в его протоиерейской грамоте, «за непрерывное, ясное, весьма сильное и убедительное проповедование Слова Божия», и ему было позволено «произносить свои поучения изустно, по вниманию к его духовной опытности и глубокомыслию» (Грешищев. 1860. С. 265). Т. И. Филиппов утверждал, что знал во Ржеве лиц, «которым по их образу мыслей вовсе не было нужды в церковном поучении и которые, презирая сон, природную лень и двухверстное расстояние, ходили без пропуска слушать его художественные и увлекательные поучения» (Филиппов. 2008. С. 350). В 1853 г. в С.-Петербурге он совершал литургию в присутствии имп. Николая I, к-рый пожелал убедиться в красноречии пастыря. «Мне удалось хорошо сказать при Государе»,- сказал К. по окончании (Из воспоминаний Е. Н. Бастамовой. 1903. С. 250).

«Блистательный», по выражению Н. П. Барсукова, портрет К. создал Филиппов в неоконченных воспоминаниях о гр. А. П. Толстом. Архиеп. Тверской и Кашинский Савва (Тихомиров) писал, что Филиппов отзывался о К. как о «гениальном проповеднике и необыкновенном аскете» (Савва (Тихомиров). 1906. Т. 6. С. 243). Проповеди К. долгое время считались утерянными. Его сын, Димитрий Константиновский, свящ. Скорбященской ц. в Твери, сообщал гр. Толстому 31 окт. 1857 г., что архиеп. Григорий назначил К. «катехизатором и свои катехизические поучения представил преосвященнейшему на рассмотрение», и они не были возвращены (Воропаев. Гоголь. 2014. С. 289). По свидетельству почитателей, К. всегда говорил экспромтом, доходчиво комментируя текст из Евангелия, прочитанного за богослужением, с многочисленными примерами из жизни (поучения и проповеди К. собраны и готовятся к печати).

До конца жизни К. был духовным наставником гр. А. П. Толстого, который, по словам Гоголя, стремился к нему, «как птица из клетки на волю» (из письма Гоголя о. Матфею из Неаполя от 9 мая (н. ст.) 1847 - Гоголь. 2009. Т. 14. С. 268). Он благословил графа принять должность обер-прокурора Святейшего Синода. Паства К. была весьма обширна. Нек-рые помещики Тверской губ. переселялись во Ржев, чтобы он духовно руководил ими. Знакомство Гоголя с К. началось заочно по рекомендации гр. Толстого. В нач. 1847 г. Плетнёв по просьбе Гоголя послал священнику во Ржев кн. «Выбранные места из переписки с друзьями». К. ответил Гоголю, и между ними началась переписка, к-рая вскоре приобрела доверительный характер. Сохранилось 17 писем Гоголя и одно К. Мнение К. о книге, по всей видимости, было отрицательным. Об этом можно судить по ответным письмам Гоголя, к-рый со вниманием отнесся к наставлениям К. (Там же. Т. 15. С. 15).

В нач. 1848 г., отправляясь в путешествие по св. местам, Гоголь в записной книжке дважды упоминает К., помещая его первым в числе тех, «чьи имена вспомнить у Гр[оба] Св[ятого]», и вторым (после родных) в списке лиц, к-рым следует писать письма (Там же. Т. 9. С. 696, 697). На пути в Иерусалим Гоголь отправил К. исповедальное письмо, в котором определил «Выбранные места...» как «какие-то исполинские замыслы на что-то вроде вселенского учительства», неудавшиеся вслед. неготовности собственной души, не очищенной от страстей и пороков, среди которых самый страшный - сомнение (Неаполь, 12 янв. (н. ст.) 1848; Там же. Т. 15. С. 15, 17).

Когда состоялось личное знакомство Гоголя с К., точно неизвестно. Существует версия, основанная на преданиях ржевских старожилов, в частности соборного звонаря А. Есиповского, что Гоголь был во Ржеве осенью 1848 г., возвращаясь из С.-Петербурга в Москву (см.: Ходаков. 1936). Однако письма Гоголя свидетельствуют о том, что эта встреча не состоялась. Писатель мог побывать во Ржеве в 1849 г., а познакомились они с К., видимо, в янв. 1849 г. в Москве. Их переписка возобновилась в 1850 г.: Гоголь высылал ему и его сыну книги, интересовался здоровьем домашних. В последний раз они встретились в кон. янв.- нач. февр. 1852 г. в доме гр. Толстого на Никитском бульваре в Москве. Подробности разговоров Гоголя и К. неизвестны, но их содержание отчасти передано доктором А. Т. Тарасенковым и прот. Феодором Образцовым. К. напоминал Гоголю о греховности человека, об ответственности людей за свои действия и слова перед Богом, о необходимости соблюдать пост. Насколько высоко Гоголь ценил духовное руководство протоиерея, свидетельствует его отзыв о К. в письме гр. Толстому от 13 апр. 1848 г. из К-поля: «По-моему, это умнейший человек из всех, каких я доселе знал, и если я спасусь, так это, верно, вследствие его наставлений...» (Гоголь. 2009. Т. 15. С. 44). Гоголь постоянно просил К. молиться о нем: «Может быть, вам душа моя известна больше, чем мне самому» (из письма от 30 дек. 1850 из Одессы; Там же. С. 386).

По словам Филиппова, К. не раз сообщал ему с нек-рым даже удивлением о том впечатлении, к-рое его проповеди и рассказы производили на Гоголя, «слушавшего их, по библейскому выражению, отверстныма устнама и не знавшего в этом никакой сытости» (Филиппов. 2008. С. 349). М. П. Погодин, в доме к-рого в Москве неоднократно останавливался Гоголь, вспоминал, что К. «говорил о Промысле (Божием.- Авт.), как бы о близком человеке, которого он видит, слышит, ощущает ежеминутно его присутствие. Во всяком слове его звучало это убеждение» (Погодин. 2009. С. 264). А. О. Смирнова писала, что «кротость и смирение его были ни с чем несравнимы… С Гоголем они молились всегда на коленях и часто прибегали к исповеди и причастию» (Смирнова-Россет. 1989. С. 67).

Но К. упрекали в непонимании Гоголя как писателя. Говорили, что он запрещал ему писать светские произведения. Священник отвечал, что «художественный талант есть дар Божий. Запрещения на дар Божий положить нельзя; несмотря на все запрещения, он проявится» (Образцов. 1902. С. 138). К. был последним, кому Гоголь показал главы 2-го т. «Мертвых душ». Вероятно, это произошло во время их встречи в Москве незадолго до сожжения рукописей. К. нередко ставят в вину, что именно он «подтолкнул» писателя к этому. Протоиерей отрицал, что по его совету Гоголь сжег 2-й т., хотя и говорил, что неск. набросков не одобрил и даже просил уничтожить.

Прот. Василий Зеньковский утверждал, что К. «не подходил для духовного руководства таким человеком, каким был Гоголь». Ему казалось, что в те годы «были священники с широким пониманием вопроса об отношении Церкви и культуры» (Зеньковский. 1961. С. 253-254). В качестве примера он приводил архим. Феодора (Бухарева), но последний, как известно, оставил священный сан и монашество. В то же время от о. Феодора можно было услышать в откровенных беседах «самые почтительные, почти благоговейные отзывы об о. Матфее» (Субботин. 2009. С. 596). Незадолго до кончины К. с ним встречался А. Н. Островский, о чем свидетельствуют его дневниковые записи во время путешествия по Волге в 1856 г. (см.: Островский. 1952. С. 228).

К. был награжден набедренником (1826), скуфьей (1839), бархатной фиолетовой камилавкой (1842), наперсным крестом (1847), орденом св. Анны 3-й степени (1855). Он был сотрудником Тверского епархиального попечительства о вдовах и сиротах духовного звания, с 1845 г.- катехизатором, с 1849 г.- благочинным, цензором проповедей и «увещателем по секретным делам».

Кончина К. сопровождалась различными чудесными явлениями. О нек-рых из них говорится в его жизнеописании, составленном Н. Грешищевым. Могила, долгое время считавшаяся утерянной, в 2000 г. восстановлена.