НЕКРОПОЛЬ

[Греч. νεκρόπολις - город мертвых], обширное кладбище; архитектурно-погребальный комплекс. История Н. тесно связана с развитием погребальных обрядов (см. статьи Надгробие, Погребение).

В Европе и Америке средневек. и постсредневек. Н. являются объектом пристального интереса историков, антропологов, искусствоведов. Общепринятым стало положение о том, что включение кладбищ в пространство города, их тесная связь с христ. церквами и общественной жизнью - важнейший момент в разрыве с античной традицией, в самоидентификации города новой, средневек. эпохи. В совр. науке разрабатываются методы определения роли кладбища в древнерус. городской среде, отслеживания изменений в отношении к Н. как к элементу городской структуры, к одному из ключевых звеньев в системе мировоззрения и в повседневной жизни христ. общин, а также формируется методика изучения и восстановления утраченных Н. (городских, монастырских, сельских и др.) и отдельных погребений на них. Христ. город на Руси в контексте сопоставления «город живых» - «город мертвых» практически не рассматривался.

Запрет на погребение тел и их сожжение в городской черте известен с глубокой древности (Талмуд, Законы Двенадцати таблиц и др.), в частности, на опасность осквернения святости города захоронениями есть указания в рим. юридических документах. Христиане, следуя закрепленным в рим. законодательстве запретам, первоначально избегали захоронений в черте города. В то же время о существовании практики возведения гробниц в городах, а также о помещении мертвых тел в храмах известно, напр., из Гомилии свт. Иоанна Златоуста, призывавшего позаботиться об иных местах захоронения (Гомилии 74б 8:71). В VI в. фиксируются попытки на законодательном уровне отказаться от погребений в церквах или по крайней мере в городах. Кодекс имп. Юстиниана, составленный между 529 и 534 гг., требовал вынести за черту города все урны и саркофаги, поскольку к этому времени захоронения in urbe, внутри города, уже практиковались. Запрет на погребения в городах был снят только декретом имп. Льва VI Мудрого (886-912) в эпоху, когда они давно преобладали (о запретительных мерах касательно погребений в городе см.: Meneghini R., Santangeli Valenziani R. Sepolture intramurane e paesaggio urbano a Roma tra V e VII sec. // La storia economica di Roma nell'alto medioevo alla luce dei recenti scavi archeologici. Firenze, 1993. P. 89-111; Lambert C. M. Le cepolture in urbe nella norma e nella prassi (tarda anticita - alto medioeovo) // L'Italia centro-settentrionale in età longobarda. Firenze, 1997. P. 285-293).

Христианство рассматривает смерть как временное состояние - до всеобщего воскресения мертвых. Благоговейное отношение к телам усопших и забота об их достойном погребении в христианстве основываются на своеобразном представлении о высоком значении тела в двусоставной природе человека (см. ст. Антропология). Христиане рано начали почитать останки святых, особенно мучеников, строить храмы близ погребений (над погребениями) святых (depositio ad sanctos, ad martyros) (обзор работ по ранней литургике в ее отношении к смерти и погребению см.: Costambeys M. Burial Topography and the Power of the Church in 5th- and 6th-Century Rome // Papers of the British School at Rome. L., 2001. Vol. 69. P. 169-189).

Традиц. запрет вносить тела усопших (или пепел от сожжений) в города и тем более внутрь храмов способствовал тому, что первые христ. церкви и кладбища располагались extra muros, т. е. вне городских стен (городской черты - pomerium'а). После победы христианства они обычно сохраняли свое, уже освященное историей место: именно на таких кладбищах и в пригородных катакомбах хоронили мучеников. Статус пригородных Н. был закреплен законодательно, нек-рые из них стали собственностью Церкви и приносили значительный доход. В IV-VII вв. Н. активно застраивали роскошными храмами и др. зданиями. Т. о. возникал новый, «престижный» жилой район extra muros, в к-ром живые и мертвые сосуществовали в нарушение древних обычаев.

Однако христ. комплексы, сложившиеся вокруг погребений святых на кладбищах, не могли долго оставаться за пределами городской стены: центр церковной жизни - собор, епископский дворец и баптистерий - помещался внутри города (или, наоборот, сдвигался к церковному центру). Мощи мучеников стали переносить в городские соборы, а вслед за тем вокруг и внутри их разрастались и кладбища. Одновременно происходили изменения в организации богослужений, сосредоточенных вокруг раки с мощами, требовавшей все большего участия в ней священства (окончательно такое богослужение на Западе утвердилось не позднее кон. VIII в.). Поминальные службы были перенесены с кладбищ, где они проводились изначально, внутрь храма, а следов. (в ряде случаев), внутрь города. Не позднее VII в. было введено правило внесения тела усопшего в церковь для отпевания перед погребением, но в кон. V-VI в. оно, видимо, еще не отличалось устойчивостью (Dyggve E. The Origin of the Urban Churchyard // Classica et Mediaevalia. Kbh., 1952. Vol. 13. Fasc. 2. 147-158; см. также работы франц. ученого Ф. Арьеса, амер. ученого П. Брауна; посвященную этой теме обширную библиографию до 70-х гг. XX в. см.: Andresen C. Einfuhrung in die christliche Archaeologie. Gött., 1971. S. 27-28; о развитии связи «мощи-кладбище-храм» см.: Duval Y. Auprès des saints corps et âme: L'inhumation «ad sanctos» dans la chrétienté d'Orient et d'Occident du IIIe au VIIe siècle. P., 1988). В Риме сложилась система управления кладбищем, в которую входили отвечавшие за церковные службы клирики 7 церковных округов (diaconi), управлявшие церковным имуществом (praepositi), братства могильщиков и строителей кладбищ (fossores). Быть погребенным в церкви или возле нее означало не только оказаться в сфере благодатного воздействия св. мощей, но и войти в число привилегированных членов Церкви, ее служителей или донаторов, подчеркнуть свой общественный статус.

С кон. V в. и особенно в VI-VII вв. на территориях бывш. Римской империи, т. е. в Средиземноморье и отчасти в галльских, германских и британских провинциях, основным фактором, способствующим трансформации Н. и соотношения «город - кладбище», стало появление погребений в пределах городской черты, а именно в заброшенных комплексах терм, в садах опустевших вилл и вблизи городских церквей. Первые христ. Н. сложились, видимо, к кон. V в., и их количество быстро увеличивалось (уже в сер. VI в. в границах стены имп. Марка Аврелия в Риме зафиксировано 74 погребения). В результате в само́й структуре города произошли принципиальные изменения: храмы intra muros (т. е. внутри городских стен) и окружавшие их кладбища приобрели значительное и часто центральное место внутри застройки, прежде отведенное под традиционные для древнего мира места сбора граждан (муниципальные, торговые и иные здания, форум или агора с их портиками, базилики, термы и т. п.). Во 2-й пол. I тыс. по Р. Х. зафиксированы совмещение Н. с «полисом», уничтожение ритуального и технического барьера между городом и кладбищем. Одновременно смерть и погребение перестали быть частным или семейным делом, относящимся к области гражданских ритуалов и прав, как в античную эпоху,- они стали религиозным и социальным явлением, глубоко вошедшим в общественную жизнь.

В вост. части Римской империи, буд. Византии, в первые века ее развития комплексы, связанные с погребением святых и с кладбищами (напр., в рим. Коринфе), хотя не стали главной опорой церковных структур и не получили такого развития, как в зап. части империи, все же развивались сходным образом. Эта сторона визант. истории еще недостаточно изучена (представлена публикациями Ж. Дагрона о христианизации визант. города (Dagron. 1977), работами по изучению визант. погребального обряда Э. Ивисона и Дж. М. Шпайзер и др. трудами по визант. археологии Стамбула (Spieser. 2001; Byzantine Constantinople. 2001)). Со временем кладбища (как престижные монастырские, так и городские) оказались в самом сердце Византийской империи - К-поле, они окружали мн. древние храмы и предусматривались при строительстве новых. Эта традиция поддерживалась в средне- и поздневизант. эпохи и сохранялась длительное время после гибели империи в среде новых хозяев города, турок-мусульман.

Раннесредневек. Сев. и Центр. Европа, почти не имевшая «городского прошлого», не знала и устойчивой традиции устроения Н. Однако и здесь на языческом кладбище сначала появляются могилы христиан, иногда сгруппированные при небольшой церкви (?), а затем старый Н. оставляют ради нового в центре поселения при церкви (приходской, епископской и др.). Случаи оставления старого Н. и возникновения вместо него кладбища при церкви в центре поселения отмечаются, напр., во Франкии (самый ранний пример - ц. Сен-Мартен-де-Мандевиль в Мандевиль-ан-Бессен, деп. Кальвадос, Сев. Нормандия, где перенос кладбища с окраины села к стоящей в центре прихода церкви состоялся между 650 и 700, но первые погребения, совершённые в самой церкви, восходят к VI в.); на территориях союзов герм. племен (напр., в Бюлахе, кантон Цюрих (большое, ок. 320 погребений), внешнее кладбище сер. VI в. уже к нач. VIII в. было оставлено и перенесено в центр поселения, к построенной в сер. VII в. над погребением знатной христианки церкви, ныне ц. св. Лаврентия); в Британии (в VIII в. небольшие кладбища за окраиной Бриксуэрта (графство Нортгемптоншир) были оставлены в то время, когда погребения начали совершать у церкви в середине поселка, см. об этом статьи и книги Б. К. Янга, К. Сапена, Ж. К. Пикара, Г. П. Феринга, Дж. Кифера-Олсена). К VIII в. архитектурно неоформленные кладбища исчезают, их сменяют церковные дворы.

Иногда церковные кладбища возникали за пределами поселений, на месте языческих захоронений. Так, переносу кладбищ обычно предшествовал процесс структурирования внутренней топографии Н.- на нем выделяли погребения знатных людей, принявших христианство. Эти участки были территориально отделены от окружавшего языческого Н. (курганного или в виде погребений с могилами, расположенными параллельными рядами), и т. о. нередко возникал «дочерний» Н. недалеко от первоначального, к-рый иногда разрастался. Строительство при таких кладбищах церкви приводило к появлению церковных кладбищ и за пределами поселений аналогично античным Н. extra muros.

Если в малых поселениях перенос кладбища в их центр был связан с возникновением приходской церкви, то в укрепленных ранних городах существенную роль играли помещаемые рядом с дворами правителей епископские центры, при к-рых неизбежно возникали церковные кладбища, к-рые фиксируются в Центр. Европе и на землях зап. славян с IX в. (Микульчице), особенно со 2-й пол. X в. (Прага, Познань, Гнезно, Краков, Старигард (ныне Ольденбург-ин-Хольштайн, Германия), и позже (Альт-Любек близ совр. Любека). Эти новые церковно-погребальные комплексы располагались всегда внутри городских укреплений (валов - intra valla - что дает возможность определять их по аналогии с позднеантичными intra muros). Т. о., перенос кладбища на территорию возле собора или приходского храма, в центральный узел структуры поселения, археологически фиксируется и в Европе, вне сферы средиземноморского очага цивилизации.

В христ. городах складывается устойчивая традиция отводить место внутри застройки для приходских, монастырских и даже частных семейных кладбищ при соответствующих храмах. Важнейшее место занимают Н. правящих династий, городских соборов и наиболее значимых мон-рей. Здесь над гробницами совершали коронации и принимали гос. акты, заключали договора и династические браки, молились и давали обеты в минуты опасности. В устройстве и символике христианского храма, начиная от сюжетной декорации и заканчивая сооружением специальных архитектурно-пространственных дополнений: галерей, приделов, дворов,- постепенно складывается ориентированность на погребальную функцию. Приходские церкви, монастырские храмы и городские соборы стали вместилищем обширных кладбищ, где хоронили епископов, аббатов, клириков, а также представителей знати (в результате чего захоронения в церквах стали признаком высокого социального статуса). Большие кладбища, как, напр., кладбище Невинных в Париже, были центрами не только религиозной, духовной жизни, но и деловой и рекреационной активности: в их лоджиях и садах гуляли, назначали встречи, заключали сделки, устраивали праздники и балы; здесь могли проводиться ярмарки и возникать рынки. Они заняли значительное пространство рядом с городским собором, баптистерием, епископским дворцом и подобно им обладали достаточно сложной архитектурной структурой, поскольку усвоили формы общественных сооружений. О таких центральных кладбищах горожане неустанно заботились, их украшали лучшие художники и скульпторы. Стремление облегчить покойным согражданам загробную участь не только наполняло храмы реликвиями, но и превращало сам Н. в одну огромную реликвию, как это случилось со средневек. кладбищем Кампосанто в Пизе (1270-1278, архит. Дж. Пизано),- вся земля для него была (или полагали, что была) привезена морем из Палестины.

Династические, соборные и монастырские Н. стали первыми жертвами реформ и революций в странах Европы (диссолюция Генриха VIII, Французская революция (1789-1799) и проч.), когда разрушение старых гробниц имело характер не столько бессмысленного вандализма, сколько тираноборческого и подчас богоборческого акта (напр.: Lindsay S. G. Mummies and Tombs: Turenne, Napoleon, and Death Ritual // Art Bull. N. Y., 2000. Vol. 82. N 3. P. 476-502). Процесс урбанизации, развитие естественнонаучных знаний, показавших опасность погребений в городской среде, вызвали необходимость в XVII-XIX вв. в размещении новых кладбищ за пределами городских стен и в закрытии старых, к-рые стали выносить за черту города или застраивать. Жители церковных приходов выискивали возможность «остаться» на старых семейных кладбищах, вблизи «своего» храма, что чрезвычайно уплотняло Н. внутри и вне церквей, в т. ч. путем использования дополнительных сооружений (обширные подвалы со склепами, искусственные катакомбы и т. п.). В эту эпоху погребения внутри храмов стали доступны для рядовых, но состоятельных прихожан (в средневековье на них могли рассчитывать только представители высшей знати и церковные служители). Примерно тогда же огромные старые Н., со множеством памятников, иногда восходящих к эпохе раннего средневековья (и даже поздней античности), стали восприниматься как музеи городской истории и искусства, а также как важнейшие мемории и дополнения к городским архивам. Утрата Н. внутри городских стен, яркого отличительного признака раннехрист. города, была также связана с утратой Церковью монополии на формирование духовного мира средневек. общества в эпоху Ренессанса и Реформации и с последовавшей за ней явной секуляризацией всей городской жизни, свойственной эпохе Просвещения, а также с созданием гражданских сообществ в Европе.

В наиболее ранних центрах Др. Руси устроение кладбищ внутри городов произошло, вероятно, после постройки первых городских соборов в кон. X - 1-й пол. XI в., но о конфликтах, связанных с возможным «осквернением» огороженной для живых территории, ничего не известно. Можно быть уверенным, что Русь переняла христ. традицию размещения кладбищ в городской среде при соборах и храмах в ее вполне развитом виде. Пришедшее на Русь слав. население начало осваивать течение Москвы-реки на рубеже I и II тыс. по Р. Х. Они хоронили своих усопших вблизи поселений, т. е. за их чертой, что определенно указывает на существование представлений о нежелательности пребывания живых и мертвых в одном пространстве. Древнерус. летописец явственно указал на знакомство с языческой традицией сожжения останков и помещения их в специальных архитектурных сооружениях («столпах») вне города («на столбех на путех»). Но вряд ли следует полагать, что наложение 2 пространств было полностью исключено. Курганы сельской округи Подмосковья, насколько можно судить, отделяла от жилых дворов только полоса пашни. Хотя погребенные в подмосковных курганах XI-XII вв. вполне могли быть уже христианами (или по крайней мере считаться таковыми), все же обряд их погребения мало отличается от языческого, а кладбища не являются церковными. В Кремле на месте Успенского собора открыто кладбище с надгробиями, к-рые могут быть отнесены к XIII-XIV вв., а погребения являются, возможно, более ранними (XII в.?). Аналогичные плиты открыты на Н. Богоявленского монастыря за Торгом и у ц. Св. Троицы в Полях, но погребения кладбища последней трудно датировать ранее XIII-XIV вв. В Подмосковье погребения в курганах в XIII в. сменяют церковные кладбища в селах и при городских храмах и мон-рях, число которых множится с ростом города (общее число «пятен» кладбищ XIV-XVII вв. на карте совр. Москвы, как можно гипотетически предполагать, насчитывает неск. сот).

Уже в XIV в. началось сложение родового великокняжеского Н. московской династии в Архангельском соборе Московского Кремля, ставшего одним из важнейших элементов в идеологической системе обоснования власти московских князей, а позже и царей, своего рода неподвижной монументальной инсигнией, «владение» к-рой давало (или подтверждало) право на престол. Достаточно вспомнить яркие эпизоды истории Смутного времени: извержение останков Бориса Годунова, поклонение «отеческим гробам» Димитрия Самозванца, перевоз в Москву праха Василия Шуйского из Варшавы. Уникальность Н. в Архангельском соборе до сих пор недостаточно осознана: насколько известно, это единственный в истории христианства пример сложения династического кладбища путем погребения на нем правителей муж. пола (членов правящей династии Руси, их родственников, а также принявших христианство представителей ханских родов покоренных народов), в то время как женщин из тех же семей хоронили в др. кремлевских и городских церквах и монастырях. Это «посмертное разлучение», отраженное в источниках, но не объясненное ими, еще ждет серьезной интерпретации. Недавние работы в жен. московском (Алексеевском Зачатьевском) и муж. суздальском (Евфимиевом Спасском) мон-рях позволили сделать интересные и неожиданные наблюдения. Соотношение погребений мужчин и женщин на кладбищах XVI-XVII вв. оказалось в прямой зависимости от гендерного характера обители: жен. погребения составляли в московском мон-ре до двух третей, а муж. погребения в суздальском - до трех четвертей. При этом в жен. мон-ре было погребено много младенцев, в муж. мон-ре детских погребений практически не обнаружено. С возникновением каменного Кремля вдоль его напольной (восточной) стены образовалась череда Н., сохранявшаяся на месте буд. Красной пл. до кон. XVII в. Их судьба, а также отчасти судьба Н. вдоль сев.-зап. стены в Занеглименье отражена в протестах духовенства по поводу сноса кладбищ и церквей при строительстве Кремля и планировке окружающей местности в посл. трети XV - 1-й четв. XVI в. Редкие в древнерус. письменности тексты указывают на высокий сакральный статус кладбищ, на важность позиции, занимаемой ими в городской среде, и на существенность сохранения их на своих местах даже вопреки практической, в частности военной, необходимости.

Исследователи выделяют ряд особенностей в сложении той части сакрального пространства Москвы, которая основана на погребении и поминовении усопших. Это пространство: 1) оформляется нетленными знаками - плитами; 2) маркируется надписями (не все из них обозримы: напр., надписи на саркофагах не предполагается читать, однако их наносят, и часто они более подробные, чем на видимых камнях); 3) воспринимается как топографически системное (существенное значение придается расположению погребения в пространстве города, на определенном кладбище и его участке); кроме того, на более престижных Н. (мон-ри, городские соборы) выявляются признаки полового диморфизма (вплоть до выделения кладбищ с погребениями только мужчин или женщин), на к-рые даже сложение родовых и семейных участков в приделах, галереях, отдельных палатках и церквах существенно не влияет. Могло не быть Н. рядом с обетными церквами: археологические исследования показали, что кладбища ни с юга, ни с севера от Казанского собора на Красной пл. не существовало.

Практика отведения специального места под кладбище extra muros получила в Москве довольно неожиданное преломление и предварила строительство буд. общественных, муниципальных кладбищ, к-рых не было в городах средневек. Европы. Речь идет о хорошо известных по упоминаниям летописей и свидетельствам иностранцев в XVII в., а для XVIII в.- и по материалам этнографии «скудельниц», или «убогих домов», а также особых кладбищ для иноверцев. Погребение «божедомов» (на к-рое жертвовали саваны, гробы, свечи и т. п.) считалось богоугодным делом и представляло собой род городского праздника, тем более, что к «скудельницам» были особые крестные ходы в Семик (языческие «русалии» в четверг перед днем Св. Троицы) и на Покров для совершения общей панихиды. Участки «убогих домов» помещались на краю города, причем, насколько можно судить, вне городских стен: за Таганскими, Петровскими, Калужскими воротами; те, что оказывались в XVI-XVII вв. внутри стен, напр. у Варсонофиевского мон-ря на Сретенке, видимо, возникли до постройки линии укреплений Белого города. Обычно при них возводился монастырь (напр., Покровский за Таганскими воротами) или же земля под кладбище отводилась вблизи обители.

С сооружением последнего обвода стен, Земляного города, все старые «скудельницы» оказались внутри городской черты и пришлось выделять землю под новые (напр., на севере у Марьиной рощи, получившее характерное название Божедомка). Недалеко от «скудельниц» отводили места под погребения христиан-иноверцев, к-рых запрещалось хоронить на одном кладбище с православными. Такие кладбища размещались на Шаболовке (с сер. XVI в.?), на Болвановке за Таганскими воротами (XVI-XVII вв.), в Немецкой слободе на Яузе и в Марьиной роще (XVII-XVIII вв.). С нач. XVII в. известно и особое «татарское» кладбище южнее города, за Даниловской и Серпуховской заставами. Именно «скудельницы» и иноверческие кладбища обозначили конкретные места буд. городских общественных кладбищ и стали их прообразом во мн. отношениях; на них, по-видимому, имелись элементы регулярного устройства: прямоугольная планировка, обваловка, специальные сооружения для богатых погребений, часовни и кивории. Можно сказать, что «убогие дома» и связанные с ними обряды напоминают об отношении к мертвым, свойственном ранним христианам (хотя генетически они с ним напрямую не связаны). Встречающиеся в лит-ре указания на то, что эти обычаи являются реликтом языческих верований, вряд ли справедливы, ни археология, ни этнография славян не дают сведений о «собирании», сохранении и коллективном захоронении усопших в родовой общине.

С сер. XVII в. власти уже считали неудобным содержание кладбищ у приходских церквей внутри города, отмечая их переполненность, особенно ощутимую в годы эпидемий. В 1657 г., вскоре после моровой язвы 1654 г., последовал указ о «перемене» кладбищ - старые приходские кладбища решили огородить глухими заборами и прекратить пользоваться ими, а для новых выделить рядом дополнительные участки; полностью исключалась возможность захоронений в Кремле (кроме, разумеется, погребений внутри соборов). Более последовательный указ Петра I (1722) запретил делать захоронения в городской черте Москвы (к-рая осознавалась как линия Камер-Коллежского вала) и потребовал создания специальных кладбищ за ее пределами. Однако кладбища у приходских церквей продолжали существовать в течение почти всего XVIII в. В 1748 г. имп. Елизавета Петровна повторно указала на нежелательность погребений в городской черте, ограничив запретную зону дорогой от Кремля до Головинского дворца на Яузе и прилегающей к ней частью города, которую часто навещала сама. Данный запрет удалось провести в жизнь; для жителей «запретного» района было устроено одно, первое в городе, общее кладбище - Лазаревское (с 1750, севернее Марьиной рощи, между Крестовоздвиженским «убогим домом» и одним из последних кладбищ иноверцев). В обществе XVIII в. эта странность совместного существования Н. и живого города тем более бросалась в глаза. Испытанное имп. Екатериной II при посещении «убогого дома» чувство отвращения при лицезрении тронутых тлением трупов поразительно напоминает возмущение римлян IV в. по поводу переноса кладбищ в города. Ее негодование и ужас естественны для человека эпохи Просвещения. Столь же естественным был для царицы указ о немедленном закрытии «убогих домов».

Поводом к пресечению практики погребений среди городской застройки и созданию загородных кладбищ в Москве стала чума 1771 г.: Сенат новым указом окончательно запретил хоронить при церквах в приходах и в нек-рых мон-рях. Взамен этого за городскими заставами открыли кладбища, бо́льшая часть которых сохраняется по сей день: крупнейшее Ваганьковское у Краснопресненской заставы; Введенское на берегу р. Яузы в Лефортове (в районе Немецкой слободы, изначально для погребения неправосл. христиан); Даниловское за Серпуховской заставой; Миусское за Камер-Коллежским валом; Калитниковское на месте «убогих домов» за Покровским мон-рем; Преображенское (изначально для старообрядцев Федосеевского согласия); Пятницкое за Крестовской заставой; Рогожское (также старообрядческое, поповского согласия). В кон. XVIII - XIX в. были созданы также иноверческие кладбища в дополнение к существовавшим: Армянское (напротив Ваганьковского), Еврейское, Караимское. Поскольку захоронения в городе допускались при соблюдении особых условий (устройство кирпичного склепа и др.), состоятельные горожане сохраняли традицию погребений по крайней мере в мон-рях. Поэтому возведение Н. городских (Богоявленский, Высокопетровский) и особенно пригородных мон-рей (Андроников, Новоспасский, Данилов, Донской, Новодевичий) получило развитие именно во 2-й пол. XVIII - нач. XX в. К ним прирезали огороженные участки специально под кладбища; появлялись даже совсем новые монастырские Н.: последним из них стало возникшее в 1838 г. кладбище переведенного Алексеевского мон-ря. К 1917 г. в Москве насчитывалось 9 крупных общественных кладбищ и 14 более мелких, локальных (последним стало Братское кладбище в районе с. Всехсвятского, открытое во время первой мировой войны,- большой Н. в специально купленном для этих целей парке предназначался для захоронения умиравших в госпиталях).

Уже по мере расширения территории гос-ва и освоения новых земель Московской Руси (с XVI в.) в городах, прежде нерусских и не христ., рус. Н. складывались и развивались на месте более ранних, принадлежавших иным этносам и конфессиям. Так, в бывш. столице Казанского ханства монастырские Н. внутри городской цитадели образовывались на более ранних, о чем свидетельствуют вторичное использование плит ислам. погребений, а также археологические раскопки (Ситдиков. 2004; Ситдиков, Шакиров. 2009. С. 390-391).

В С.-Петербурге формирование Н. было связано, как и в Московской Руси, прежде всего с пребыванием в городе государя и его семьи. Наиболее престижными становились Н. при монастырях, находившихся под патронатом императора. Среди них наиболее ранний - Александро-Невская лавра, поставленная на месте победы блгв. кн. Александра Невского в 1240 г., «святого сродника» имп. дома, а также Воскресенский Новодевичий (Смоленский) мон-рь, обустроенный имп. Елизаветой Петровной. Захоронение на таком монастырском Н. было возможно и для лиц иного пола в случае их особой значимости. На самом раннем мемориальном участке Александро-Невской лавры, на Лазаревском кладбище, была захоронена царевна Наталия Алексеевна, сестра царя Петра I Алексеевича, над местом упокоения к-рой был устроен престол во имя прав. Лазаря при деревянной Благовещенской ц. (1717), давший название всему Н. Захоронения др. членов семьи царя - основателя нового города, как и его самого, были размещены в крепости и в обетном храме, освященном во имя небесных патронов Петра,- Петропавловском соборе. Т. о. сложился новый вид Н., расположенного не в родовых мон-рях, отдельных для мужской и женской части семьи, но в общем фамильном храме. В отличие от московского Архангельского собора (и соседнего собора в московском Вознесенском мон-ре), где все представители муж. половины правящего рода (как и все жены) были захоронены вместе, останки некоронованных членов имп. семьи были упокоены в отдельном здании рядом с собором, к-рое получило название Великокняжеской усыпальницы.

На протяжении XVIII-XIX вв. все 3 Н. Александро-Невской лавры превратились в богатейшее собрание рус. мемориальной пластики, где был продемонстрирован удивительный синтез античных художественных скульптурных форм и иконографических формул с образом христ. правосл. погребения.

Главной особенностью Н. в новой столице было сосуществование участков, предназначенных для различных конфессий; мн. Н. составили часть производственных усадеб - госпиталей, верфей, они складывались близ дворянских поместий и деревень. Устроение Н. отдельно от селитьбы происходило и в новой столице: по указу имп. Елизаветы Петровны в 1756 г. было устроено Волково (ныне Волковское) кладбище, разделенное на 2 части - для православных и лютеран и со временем ставшее известным благодаря Н. (Литераторские мостки). Впосл. оно было расширено за счет погребений представителей др. конфессий (иудеев (Еврейское кладбище), старообрядцев, единоверцев). Тогда же были учреждены Иоанно-Богословское кладбище для Выборгской стороны и Смоленское для Васильевского о-ва. С последним связано почитание одного из небесных покровителей новой столицы: здесь в кон. XVIII в. была похоронена К. Г. Петрова - блж. Ксения Петербургская. Как и другие городские Н., это кладбище включало территории для погребения жителей, принадлежавших к разным конфессиям: православных - с 1732 г., лютеран - с 1748 г., представителей армянской Церкви - с 1797 г. К 1917 г. в С.-Петербурге помимо монастырских Н. функционировали 13 кладбищ, из них 7 возникли еще в XVIII в. (Богословское, Большеохтинское, Волковское, Казанское, Красненькое, Митрофаниевское, Смоленское). В синодальный период изменения эстетических вкусов сказались на внешнем облике провинциальных Н., приходских и монастырских, а также усадебных, на к-рых стали появляться произведения мемориальной пластики, статуи и архит. комплексы, уподоблявшие рус. кладбища античным; для крупнейших городов империи характерно сосуществование на общем городском участке Н. для разных конфессий (Елдашев. 2008; Он же. 2009), для городов на окраинах и в многонациональных центрах (за чертой оседлости) - увеличение числа именно инославных Н. (Одесса, Киев и др.).

Благоустройству большинства общих кладбищ до кон. XIX в. уделялось мало внимания. Они не входили в сферу ведения городских властей и оставались под контролем властей епархиальных (муниципальные органы отвечали лишь за вопросы землепользования). Только с 90-х гг. XIX в. начались работы по дренированию территорий и установке общих каменных оград.

После 1917 г. развитие Н. ускорилось и видоизменилось. Кладбища перешли в ведение города, но новая власть относилась ко всему, что связано с погребальным обрядом, крайне настороженно: идеология коммунизма в крайних ее проявлениях отрицала саму мысль о неизбежности физической смерти, надеялась на победу над ней в ближайшем будущем и не придавала особого значения заботе о телах умерших. Необходимость развития системы новых Н. и сохранения старых не была очевидна для власти, логичным казалось уничтожение вторых и умеренное развитие первых. Повсеместно вводились «новые формы» погребения (сожжение тел в крематориях и строительство колумбариев для урн). Одновременно возникли нетрадиционные для страны формы Н. (сохранение мумии В. И. Ленина в мавзолее и Н. борцов за революцию и руководителей гос-ва у стены Кремля; подобная практика была свойственна и европ. странам Нового времени, достаточно напомнить историю мумификации вождей Французской революции и Наполеона Бонапарта). По всему городу прошла волна уничтожения «мешавших развитию новой планировки столицы» сравнительно новых общественных кладбищ (Лазаревского, Дорогомиловского, Братского Всехсвятского и др.). Массовому уничтожению подверглись, часто вместе с церквами, и остатки древних Н. приходских храмов. Эти кладбища, на к-рых регулярные захоронения не совершались ок. столетия, начали застраивать уже с XVIII в., но часть могил, прилегавших к храму, всегда сохранялась; сейчас остатки таких кладбищ в черте старой Москвы представляют большую редкость. В основном закрыли для захоронений и частично уничтожили Андрониковское, Даниловское монастырские кладбища (Козлов В. Ф. Некрополи моск. мон-рей в 1918 - нач. 1930-х гг.: Хроника защиты и гибели // Моск. Русь: Проблемы археологии и истории архитектуры. М., 2008. С. 547-568). Нек-рые из них парадоксальным образом обрели новую жизнь, уже как привилегированные городские кладбища (Новодевичье). Как художественно-архитектурные мемориальные комплексы стали оформляться Н. Александро-Невской лавры, Волково кладбище в С.-Петербурге, куда были перенесены надгробия с утраченных или уничтоженных Н.

После 1945 г. многие Н. на городских кладбищах по всей стране были расширены и приобрели специфику как военные, воинские Н., где хоронили павших в боях советских воинов, а также раненых, скончавшихся в тылу. Возникали братские могилы советских военнопленных, казненных партизан, мирных жителей, погибших во время блокады Ленинграда, в оккупации. Тема поминовения жертв Великой Отечественной войны сделала возможным использование для подобных Н. традиционных классических образов мемориальной тематики, как античных, так и христианских, а скульптурное оформление подобных Н.-ансамблей способствовало процветанию градостроительных, архитектурных и изобразительных искусств и технологий (Богуславский. 1975). Такие Н. составили самостоятельные, подчас огромные по территории ансамбли, синтезирующие памятники различных искусств, создающие собственную градостроительную среду (кладбища Пискарёвское в С.-Петербурге, Военное мемориальное на Мамаевом кургане в Волгограде). Тип воинского Н. продолжает развиваться: с 2013 г. производятся захоронения на Федеральном военном мемориальном кладбище в городском окр. Мытищи.

При расширении Москвы в ее черту вошли кладбища окрестных поселков и деревень, частично также уничтоженные. Среди них были довольно известные, напр. сохранившаяся до наст. времени часть родового Н. груз. царевичей и приходское кладбище у ц. Всех Святых во Всехсвятском; Н. ц. Рождества Христова в Измайлове (сохранивший планировку и облик старого сельского кладбища); кладбище с. Дьяково (повреждено в 1979), кладбище ц. Спаса Нерукотворного на Сетуни и др. Многие из них находятся в черте города, но возникали они как деревенские. В огромном городе переполнены кладбища, открытые в кон. XVIII в., поэтому быстро возникали новые. К 1980 г. в Москве было уже 52 кладбища (включая старые городские, погребения на к-рых уже не производились) общей площадью 800 га, а в 90-х гг. XX в. их число достигло 65. Самые известные среди них: Николо-Архангельское (с 1964, новый крематорий с 1973); Хованское (р-н Тёплого Стана за МКАД, с 70-х гг. XX в.); Головинское (с 1951), Кузьминское (с 1956), Котляковское, Востряковское, Троекуровское, Кунцевское (филиал Новодевичьего), Перовское, Бабушкинское, Владыкинское и др. кладбища все дальше уходили за пределы застройки (Митинское, Химкинское, одно из последних - Перепечинское на 40-м километре Ленинградского шоссе).

Новый этап комплексного подхода к изучению Н. начался еще на рубеже 80-х и 90-х гг. XX в., после проведения конференции «Московский некрополь»; вскоре появились специальные работы по этой тематике как одной из областей исторического краеведения, истории культуры и быта (С. Ю. Шокарев и др.). Одновременно была организована работа по приведению в порядок старых Н.: обычно на территории кладбища устраивается лапидарий, в котором собираются остатки надгробных камней или надгробия, найденные при раскопках (в Даниловом, Андрониковом, Высокопетровском и др. монастырях и на небольших фрагментах редких приходских Н., как, напр., у ц. прп. Сергия в Крапивниках на Петровке). Изучение предметного мира из погребений на старинных Н. позволяет существенно расширить и скорректировать историю материальной и духовной культуры. Сохранялись и проблемы, связанные с самовольными раскопками в целях обретения мощей. Так, в алтаре древнего собора в честь Нерукотворного образа Спасителя в московском Андрониковом мон-ре была прокопана яма до уровня древней почвы, под к-рой открылся ряд погребений в деревянных колодах. Выявленные погребения принадлежали кладбищу, существовавшему до постройки собора, и вызвали волну ажиотажа, но без организации должного научного исследования.

В посл. десятилетия XXI в. науки, изучающие рус. Н., ставят перед собой и гораздо более сложные задачи. Среди них 2 основные: комплексное исследование утраченных (в т. ч. разрушенных в годы атеизма) кладбищ с целью их виртуального, а подчас и натурного восстановления и разработка методов точной персональной идентификации погребенных традиционными историко-археологическими и естественнонаучными методами. Яркие примеры - полное виртуальное восстановление плана кладбища XVIII-XIX вв. (по состоянию на 20-е гг. XX в.), проведенное в 2000-х гг. Л. А. Беляевым и С. А. Смирновым с частичными археологическими исследованиями, на Н. московского Данилова мон-ря, где в XVIII-XIX вв. хоронили кроме братии и священства выдающихся рус. ученых, художников, купцов и военных, с идентификацией могил архиеп. Никифора (Феотокиса) и писателя Н. В. Гоголя; обследование усыпальницы князей Пожарских и Хованских в суздальском Спасо-Евфимиевом мон-ре (Беляев); изучение и восстановление кладбища кон. XIX - XX в. в Троице-Сергиевой лавре (А. В. Энговатова и др.). Продолжаются исследования др. кладбищ (в 2009-2016 изучался Н. Воскресенского Новоиерусалимского мон-ря; раскопки 2016 г. в Высокопетровском мон-ре показали заботу о рус. кладбищах в XVI-XVII вв.; в настоящее время идет работа по виртуальной реконструкции кладбища XVI-XX вв. в Новодевичьем мон-ре и др.). Полученный опыт позволил издать первые методические разработки по изучению, идентификации погребений и восстановлению Н., в т. ч. в качестве материалов-инструкций для работников Русской Православной Церкви (Тихон (Шевкунов) и др. 2015). Историко-археологическому и антропологическому изучению Н. посвящаются специальные конференции (напр. 2-я конференция «Археология и общество» в Троице-Сергиевом мон-ре, 2015).