Энциклопедия издается по благословению Патриарха Московского и всея Руси Алексия II
и по благословению Патриарха Московского и всея Руси Кирилла
Как приобрести тома "Православной энциклопедии"
опубликовано: 2 марта 2020г.КУПИНА НЕОПАЛИМАЯ
Роспись синагоги Дура-Европос. Ок. 256 г.
), который пылал огнем и не сгорал. В «пламени огня» Моисею явился Господь посредством Ангела Господня и из среды горящего куста приказал не приближаться к месту чудесного явления и снять обувь (Исх 3. 1-6). В откровении, данном через К. Н., Бог призвал Моисея вывести израильтян из егип. рабства в землю обетованную (Исх 3. 8) и открыл ему Свое божественное имя (Исх 3. 14-15).
Евр. термин передан в Септуагинте как βάτος - «куст/ежевичный куст», в Вульгате как rubus - «ежевичный куст», а в синодальном переводе в соответствии с экзегетической традицией - как «терновый куст». В слав. переводе Библии слово «куст» передается как 
а словосочетание «купина неопалимая» восходит к богослужебным текстам. Рассказ о К. Н. не нашел широкого отражения в ВЗ: слово встречается еще только в кн. Второзаконие, где Бог именуется «обитающим в терновом кусте» (
Втор 33. 16). Популярная этимология, распространенная в основном среди авторов XIX в., на основании созвучия и написания в МТ возводит к термину 
название горы Синай (
). Согласно этому сопоставлению, выражение 
- «этот Синай [или Он [Бог] из Синая]» (в Суд 5. 5 и Пс 67. 9) отдельные толкователи прочитывают как божественный эпитет «относящийся к кусту / Тот, Кто из куста» (Korpel. 1999. P. 860; это прочтение отвергается в: Löw. 1928. Bd. 3. S. 178; Hermann. 1959. Col. 190). Наиболее ранняя лингвистическая параллель с еврейским термином, на которой основан его перевод как «терновый куст», обнаруживается в арам. памятнике V в. до Р. Х. «Повесть об Ахикаре премудром» (Historia Hicari sapientis. XI 165-166 // ANET. P. 429-430), где арам. 
или 
обозначает колючее растение (Jastrow M. A Dictionary of the Targumim, the Talmud Babli and Yerusahlmi, and the Midrashic Literature. L.; N. Y., 1903. P. 1007).
Прор. Моисей перед Неопалимой Купиной. Икона. XII в. (мон-рь вмц. Екатерины на Синае)
Из библейского текста неясно, обозначало ли кустарник вообще или к.-л. его конкретный вид; представление о том, что это был колючий кустарник, вошло в большинство переводов Библии на европ. языки. В библеистике XIX-XX вв. стремление точно определить вид данного растения было тесно связано с попытками дать феномену К. Н. рациональные объяснения, ни одно из к-рых не стало общепризнанным. В качестве естественных аналогов К. Н. предлагались различные дикорастущие растения Ближневосточного региона: ясенец белый (лат. Dictamnus albus) - кустарник из семейства рутовых, чьи листья в период цветения выделяют пары эфирных масел, способные вызвать ожог и воспламенить все растение в случае нахождения рядом открытого источника огня; колючая акация (Acacia Nilotica или Acacia Seyal), к-рая на арабском называется 
омела белая (Loranthus acaciae), огненно-красные цветки к-рой могли вызвать ассоциацию с языками пламени (Moldenke. 1952. P. 23). Также ряд библеистов отстаивают восходящее к переводу Вульгаты отождествление К. Н. с разноцветным ежевичным кустом (Rubus discolor - см., напр.: Löw. 1928. Bd. 3. S. 175, 185 sq.) или же с др. его видом - «ежевикой кровавой» (Rubus sanguineus / Rubus sanctus - Hepper F. N. Illustrated Encyclopedia of Bible Plants. Leicester, 1992). Нек-рые ученые отстаивают т. зр., что явление прор. Моисею происходило в кустарнике из семейства бобовых - сенне александрийской (Senna alexandrina / Cassia senna; араб. 
- Zohary M. Plants of the Bible. L.; N. Y., 1982. P. 140-141).
Среди наиболее распространенных религиеведческих параллелей с К. Н. ряд исследователей находят схожие образы в егип. мифологии, где священный терновник 
(Ziziphus spina Christi) является символом различных божеств, в т. ч. Амона-Ра, Софду или Хатхор (Korpel. 1999. P. 860). Эта ассоциация близка к упоминанию в угаритских источниках «бога кустарника (?)» (
- Olmo Lete G., Sanmartin J. A Dictionary of the Ugaritic Language in the Alphabetic Tradition. Leiden; Boston, 2003. Vol. 1. P. 182).
В теории источников рассказ о К. Н. в Исх 1-6 преимущественно признан принадлежащим перу т. н. яхвиста, некоторые исследователи исключают из этой редакции Исх 1а, 4б, 6 (см., напр.: Schmidt W. H. Exodus. Neukirchen-Vluyn, 1988. P. 107-108), но большинство считают, что невозможно вычленить разные редакционные пласты в этом рассказе (Propp. 1999. P. 190; Hermann. 1959. Col. 190). Сам эпизод рассматривается в широком контексте богослужебных частей кн. Исход, где детали повествования о К. Н. имеют смысловое единство с отдельными культовыми элементами Синайского откровения, прежде всего с традицией описания ритуалов в скинии собрания. Повеление Моисею снять обувь для выражения почтения перед святостью места явления К. Н. можно соотнести с обрядами омовения ног у левитов, выражающими благоговение перед святыней (Нав 5. 15; ср.: Исх 29. 20; 30. 19, 21; 40. 31). На протяжении всей кн. Исход образ огня символизирует Божие присутствие (Исх 13. 21-22; 19. 18), а понятие святости места становится одной из главных ее тем: как и явление Бога в К. Н., слава Господня, наполнившая скинию, также делает себя зримой посредством огня (Исх 40. 30, 34, 35). Отдельные авторы отмечали связь К. Н. с символикой светильника в скинии (Исх 27. 20-21; Wyatt N. The Significance of the Burning Bush // VT. 1986. Vol. 36. N 3. P. 361-365). Схожесть этих элементов приводит отдельных исследователей к представлению о том, что рассказ о К. Н. является отражением предания о происхождении древнего местного святилища кочевых племен на Синае (Tigchelaar E. Bare Feet and Holy Ground: Excursive Remarks on Exodus 3:5 and its Reception // The Revelation... 2006. P. 17-36).
Божественное присутствие в неприметном по сравнению с другими растениями кустарнике воспринимается в контексте грозных явлений огня - символа теофании в ВЗ (Исх 24. 17; 40. 38; Пс 17. 13-14; 28. 7). Но именно личная встреча Моисея с Богом посредством К. Н., а также благоговейное соучастие пророка в этом чуде становятся отныне особыми символами нового опыта богообщения во всей истории спасения.
В раввинистическом и эллинистическом иудаизме
В раввинистическом и эллинистическом иудаизме образ К. Н. служит преимущественно символом промыслительной заботы Бога о Своем народе. Присутствие Бога в К. Н., продолжавшееся символические 7 дней (Сэдэр Олам Рабба. 5), описывается в Талмуде через понятие Шехины (Сота 5а; Шаббат 67а). В мидраше «Пирке Рабби Элиезера» (IX в. по Р. Х.) К. Н. становится символом страдания еврейского народа: Бог возжелал обитать в ней, хотя она имела вид невзрачного кустарника, поскольку увидел, что Израиль пребывает в страдании, и пришел к нему на помощь (ср.: Ис 58. 9) (Pirkê de Rabbi Eliezer / Transl., annot. G. Friedlander. L.; N. Y., 1916. P. 312; Тора с комментариями Раши: Брейшит. М., 2009. С. 46). Колючий кустарник указывает на окружающие народы, огонь - на обитающий в их среде Израиль, хранящий слова Торы. В будущем еврейский народ сможет попалить язычников, так что они, «как горящая известь, [как] срубленный терновник, будут сожжены в огне» (Ис 33. 12) (Pirkê de Rabbi Eliezer. P. 316-317). Также приводится предание, что изначально К. Н. произрастала в райском саду (Ibid. P. 312). Наличие цветков и колючек на ветвях К. Н. символизирует, по мнению отдельных толкователей, благочестивых и нечестивых среди народа Израиля. Как птица, попавшая в кустарник с шипами, не может из него выбраться без повреждений, так и К. Н. соответственно отражает страдания евр. народа в Египте. Подобно тому как живые изгороди часто создают из кустарников, так Израиль ограждает мир своими страданиями (Шэмот Рабба. 2. 5-6).
Евр. экзегет Артапан Александрийский (II в. до Р. Х.) считал видение огня из земли прор. Моисею ответом Бога на его молитву о страданиях еврейского народа (Artapanus. Moses 3. 27. 21 // OTP. Vol. 2. P. 901; Euseb. Praep. evang. IX 27. 21). В поэме «Исход» александрийского поэта Иезекииля (II в. до Р. Х.) отражено предание, согласно к-рому ветви К. Н. сохранялись в огне зелеными (OTP. Vol. 2. P. 812; Euseb. Praep. evang. IX 29. 7). Также поэт отмечает, что из куста Моисея осветило «божественное слово» (θεῖος λόγος)
(Euseb. Praep. evang. IX 29. 8). Образ зеленых веток куста, оставшихся невредимыми в пламени огня, находит отражение в последующей экзегетической традиции (см., напр.: Ios. Flav. Antiq. II 12. 1 [266]). Возможно, что это предание было основано на игре слов 
- «цвести» и 
- «сжигать, гореть» (Jastrow. P. 688-689).
Филон Александрийский в соч. «О жизни Моисея» сообщает, что К. Н., которая представляла собой неприметный на вид колючий кустарник, ставший тем не менее наивысшим образом богоподобия, в момент теофании была охвачена фонтанирующими брызгами пламени (Philo. De vita Mos. I 65). Филон полагал, что К. Н. служила символом тех, кто несправедливо страдают, ее пламя символизировало творящих зло. Несгорающая в огне К. Н. указывает на то, что страдающие не могут быть уничтожены их мучителями. Это сравнение призвано продемонстрировать состояние евр. народа: как огонь не может спалить ветви, так те, кто хотят уничтожить народ Израиля, не преуспеют в этом. Как огонь сохраняет ветви кустарника, так и творящие злое в итоге будут содействовать спасению народа (Ibid. I 66-67).
В апокрифической традиции
В апокрифической традиции упоминания о К. Н. достаточно редки. О небесном свете, воссиявшем из К. Н., говорится в гностическом тексте «О происхождении мира» (NHC. Orig. mund.). Гностик Апелл, который был близок к Маркиону, разработал систему 5 божеств, согласно которой 3-е божество говорило с Моисеем из огня (Hipp. Refut. 7. 38). В 3-й Книге Ездры Бог обращается к сидящему под дубом Ездре из куста (ср.: 3 Цар 19. 3-5), удостоверяя Свое откровение напоминанием, что «в кусте Я открылся и говорил Моисею, когда народ Мой был рабом в Египте» (3 Езд 14. 1-3). В Коране библейский рассказ представлен как чудо встречи Моисея с огнем без упоминания горящего кустарника (Коран. Сура 20. 9-16). В слав. христ. апокрифе «Житие пророка Моисея» (XV в.; CAVT, N 136) есть известное в богословии ранней Церкви истолкование К. Н. как образа Божией Матери, Которая, «приняв в утробу Бога, неопалимой оставалась, и после рождения Его снова Пречистой Девой пребывала» (Turdeanu E. Apocryphes slaves et roumains de l'ancien testament. Leiden, 1981. P. 305).
В раннехристианской традиции
В раннехристианской традиции можно обнаружить схожие экзегетические модели и отдельные элементы иудейской интерпретации, но в целом истолкование К. Н. носит независимый характер, связанный с переосмыслением значения этого образа в свете христ. откровения. Упоминание о К. Н. в устах Спасителя служит одним из доказательств воскресения мертвых в полемике с фарисеями: Тот, Кто говорил к Моисею из К. Н. и открыл Себя как Бог ветхозаветных патриархов (Авраама, Исаака, Иакова - Исх 3. 6), не может быть «Бог мертвых, но Бог живых» (Мк 12. 27; ср.: Лк 20. 37). Упоминание об откровении К. Н. среди др. ветхозаветных прообразов встречается в речи архидиак. Стефана: Бог, открывший Себя Моисею в пламени горящего кустарника,- Тот же Самый Бог, Который явил Себя в Иисусе Христе (Деян 7. 35).
Прав. Гедеон и руно. Прор. Моисей перед Неопалимой Купиной. Рождество Христово. Миниатюра из Библии из Авербодэ. Ок. 1170 г. (Университетская б-ка, Льеж. Ms. 363. Fol. 16v — 17r)
Древнецерковные апологеты, подчеркивая единство Божественного Откровения в обоих Заветах, делают акцент на том, что с Моисеем в К. Н. беседовал Сам Христос - Бог-Слово (Iust. Martyr. I Apol. 62-63; ср.: Idem. Dial. 127; Iren. Dem. 46; Idem. Adv. haer. IV 10. 1). Впосл. высказывались и др. мнения: блж. Августин полагал, что явление ангела в К. Н. указывало не на конкретную ипостась, но на всю Св. Троицу (Aug. De Trinit. 2. 13). Тертуллиан называл К. Н. прообразом Церкви, к-рая опаляется пламенем гонений и нападок еретиков, но при этом не сгорает (Tertull. Adv. gnost. 1. 5). Климент Александрийский первым предложил следующее прообразовательное истолкование, нашедшее отражение в дальнейшей традиции: подобно тому как Откровение Бога (посредством Логоса), предваряющее дарование закона, происходило в терновом кусте (он называет его ἀκανθίδες, т. е. покрытым колючками), так и прекращение эпохи закона произошло через страдания Христа, символом которых стал терновый венец (Clem. Alex. Paed. II 8. 75). Прообразование страданий Спасителя в терновом венце усматривает в К. Н. и лат. христ. поэт IV-V вв. Пруденций (Prudent. Liber Apotheosis. 49-70 // Idem. Carmina. P. 84). Блж. Августин развил этот образ и сравнил горящий куст с состоянием евр. народа, у которого «полно грехов, словно шипов у куста», а огонь - с законом, который не может испепелить его грехи (Aug. Serm. 6). В др. проповеди он продолжает: «...если бы не этот народ обозначался тернистым (spinosus), то тогда бы и Христос не был от них увенчан терниями (spinis)» (Idem. Serm. 7).
Cвт. Амвросий Медиоланский считал, что К. Н. указывает на таинство Крещения: Бог может просветить «шипы нашего тела», не уничтожив тех, кто страдают от греха, и облегчить их страдания посредством крещения в Духе Св. и огне (ср. Лк 9. 56) (Ambros. Mediol. De Spirit. Sanct. I 14. 165). В одном из писем свт. Амвросий метафорически уподобляет К. Н. Церкви, которую Господь, как огонь, осеняет Своей благодатью (Idem. Ep. 63. 42).
Прор. Моисей перед Неопалимой Купиной. Мозаика ц. Сан-Витале в Равенне. VI в.
Согласно свт. Кириллу Александрийскому, пылающий в огне кустарник указывает на таинство Христа, в Котором «человечеству стало доступно Божество». К. Н. прообразует вселение Бога в храм Девы, чтобы стать «доступным для нас, как стал доступен и огонь тернию». Также свт. Кирилл переносит образ К. Н. на личность христианина: подобно пламени огня, верующих «освящает Христос чрез Святого Духа и пребывает чрез Него (ср.: Рим 8. 15)» (Сyr. Alex. Glaph. in Exod. 1. 8). В то же время не сгорающая в огне К. Н. может символизировать бесчувственность Израиля, которому, как дикому кустарнику, был дан закон, но его свет оказался бесполезным (Idem. De adorat. 2). Схожая интерпретация, противопоставляющая шипы кустарника и его пламя как символы грехов Израиля и Слова Божия, встречается у Исидора Севильского (Isid. Hisp. Quaest. in Exod. 7. 1; ср.: Caes. Arel. Serm. 96. 1).
В толковании Иоанна Кассиана Римлянина К. Н. становится символом тела подвижника, которое не должно возбуждаться, т. е. сгорать от огня естественных потребностей (Ioan. Cassian. Collat. XII 11). Весьма редкое толкование приводится у свт. Василия Великого, по мнению которого явленное в К. Н. двойное действие огня - как дающего свет и при этом не сжигающего - таинственно указывает на посмертное воздаяние, когда «естество огня будет разделено и свет предоставлен в наслаждение праведным, а мучительность жжения назначена наказываемым» (Basil. Magn. Hom. in Hex. 6. 5).
Неопалимая Купина в мон-ре вмц. Екатерины на Синае
Подробную интерпретацию К. Н. приводит во 2-й ч. «Жизни Моисея» свт. Григорий Нисский. Он предлагает ее мариологическое истолкование: в образе К. Н. мы приобщаемся «таинству, явленному в Деве, от Которой в рождении воссиявший человеческой жизни свет Божества сохранил воспламененную купину несгораемою, так что и по рождении не увял стебель девства». По его мнению, огонь К. Н., в котором «ветви куста, как под росою, зеленели во пламени», символизирует просвещающий нас свет истины (Ин 1. 9), созерцать его могут те, кто отрешают себя от земной оболочки и проводят жизнь в добродетелях (Greg. Nyss. De vita Moys. 2. 20-23). Линию мариологической интерпретации продолжает и свт. Иоанн Дамаскин. В качестве одного из аргументов в защиту иконопочитания он приводит историю с К. Н., риторически вопрошая: если даже земля, на которой произошло явление К. Н., прообразовавшей Божию Матерь, почиталась Моисеем, то во сколько же раз больше следует воздавать почитание самому образу? (Ioan. Damasc. Contr. imag. calumn. 2. 20). Согласно свт. Иоанну Златоусту, К. Н. прообразовала воскресшее тело Христово, которое смерть, подобно огню, не смогла удержать (Ioan. Chrysost. In 1 Cor. 38. 3 [In 1 Кор 15. 1-2]). Идеи раннехрист. экзегезы находят отражение в проповедях митр. Сурожского Антония (Блума). Он считал, что христианин в молитвенном опыте встречи с Богом должен «запылать всем сердцем, и волей, и телом» и преобразиться как К. Н., когда Божественный огонь «делает нас причастниками этого горения», так что, как члены Церкви, пронизанной Божественным огнем, «мы призваны стать веточкой этого неопалимого куста» (Антоний (Блум), митр. Труды. М., 2014. Кн. 2. С. 152).
Упоминание места теофании в К. Н. встречается в многочисленных свидетельствах паломников, посещавших Св. землю и Синай,- т. н. итинерариях. Обширные сведения приводятся у паломницы Эгерии (IV в.), сообщающей, что у подножия горы Моисея она обнаружила кельи монахов и церковь, рядом в саду источник и почитаемая святыня - К. Н., к-рая цвела и давала побеги (Eger. Itiner. 4. 6 sq.). По преданию, эта церковь была построена в IV в. равноап. царицей Еленой, матерью Константина Великого. В итинерарии анонимного паломника из Планценции (VI в.) говорится об источнике на месте явления К. Н. (Anon. Placent. Itinerarium. 37. P. 183). Егип. мон. Аммоний в «Сказании об убиении синайских и аравийских мучеников» (CPG, N 6088) сообщил, что ок. 373 г. некий христ. отшельник владел на Синае укрепленной башней, где иноки могли укрываться от нападений бедуинов и где на месте явления К. Н. была выстроена часовня. По преданию, в 30-х гг. VI в. на месте явления К. Н. был основан Екатерины вмц. монастырь на Синае; ее престол покоится на корнях кустарника (представленного одним из видов Rubus sanguineus); в наст. время существует придел в честь Неопалимой Купины.
В литературе новейшего времени
Через христ. традицию понятие К. Н. широко закрепилось в рус. языке и культуре. Мн. богословские труды, посвященные почитанию Божией Матери, используют этот библейский образ: напр., так называется одна из частей богословской трилогии прот. Булгакова Сергия (Купина неопалимая. П., 1927). Этот образ получил и внеконфессиональное значение, когда его стали употреблять при описании опыта встречи с Богом. Кроме того, в различных областях культуры получило хождение секулярное употребление этого библейского понятия, напр. для выражения идеи поэтического вдохновения. Наиболее известным примером такого использования в рус. лит-ре образа К. Н. стал опубликованный в 1986 г. советским писателем Б. Л. Васильевым рассказ «Неопалимая купина», представляющий собой художественный опыт безрелигиозной реинтерпретации библейского образа.
В православном богослужении
К гимнографическим текстам восходит закрепившееся в рус. языке словосочетание «Купина неопалимая», прилагаемое в песнопениях к образу Пресв. Богородицы (Неделя 6-я по Пасхе. Стихира воскресная на стиховне, глас 5), Которую также величают «одушевленной Купиной» (Неделя 6-я по Пасхе. Седальны воскресные по 1-м стихословии, глас 5, Богородичен) или «Купиной невещественного Огня» (Рождество Пресв. Богородицы. Стихиры на литии, глас 2). Как К. Н. не сгорала, так и Дева Пресв. «родила и девою осталась» (Стихиры на «Господи, воззвах» на Великой Вечерне в Неделю Пасхи).
Моисей пророчески увидел в К. Н. Богородицу, Которая, «не опалившись, Божества огонь во чреве приняла» (Неделя 4-я по Пасхе. Канон о расслабленном. Ирмос 9-й песни), тем самым в К. Н. явился «образ чистого рождения» Христа (Служба всем святым, в Земле Российской просиявшим. Ирмос 9-й песни). Душа верующего призывается к подражанию жизни Моисея, чтобы «присутствовать при созерцании Богоявления в терновом кусте» (Канон во вторник 1-й седмицы. Песнь 5).
В совр. богослужении РПЦ повествование о явлении К. Н. (Исх 3. 1-8) читается на паремиях на вечерне в праздники Благовещения (25 марта) и Почаевской иконы Божией Матери (23 июля).
Представленное в раннехрист. экзегезе и правосл. богослужении мариологическое истолкование образа К. Н. нашло отражение в иконографии почитаемого образа Божией Матери Неопалимая Купина (об изображении К. Н. в раннехрист. искусстве см. также в ст. Моисей, разд. «Иконография»).
