ДАНИЛЕВСКИЙ

Н. Я. Данилевский. Литография. 2-я пол. XIX в.

Н. Я. Данилевский. Литография. 2-я пол. XIX в.

Род. в фамильном имении матери, Дарьи Ивановны, урожд. Мишиной. Отец, Яков Иванович,- армейский офицер, участник Отечественной 1812 г. и Крымской войн, впосл. генерал-майор, командир бригады - интересовался наукой и лит-рой. Из-за частой смены места жительства, обусловленной военной службой Я. И. Данилевского, родители отдали сына в 1833 г. в пансион. К 14 годам Д. свободно владел франц., нем., англ. и лат. языками. В 1837 г. поступил в имп. Царскосельский лицей, в классе был «самым талантливым и... разносторонне образованным из лицейских воспитанников» (Семёнов-Тян-Шанский П. П. Мемуары. Пг., 1917. Вып. 1. С. 180). По окончании лицея в дек. 1842 г. Д. принял, вероятно, давно обдумывавшееся решение посвятить себя изучению естественных наук. В 1843-1847 гг. он являлся вольным слушателем естественного отд-ния физико-математического фак-та С.-Петербургского ун-та, избрав главным предметом научных занятий ботанику (в 1847 стал кандидатом, в 1849 - магистром ботаники). Находясь в стесненном материальном положении, Д. был вынужден добывать средства к существованию, гл. обр. лит. трудом: писал научные статьи в ж. «Отечественные записки». Издатели и сотрудники журнала А. А. Краевский, В. Г. Белинский, В. Н. Майков, с к-рыми Д. познакомился, ценили его ум и обширную эрудицию.

Увлечение идеями франц. социалиста Ш. Фурье сделало Д. активным участником заседаний кружка М. В. Петрашевского, к-рого он знал еще по лицею, но ближе познакомился с ним в 1844 г. В кружке Д. прочел ряд рефератов «о социализме и в особенности о фурьеризме, которым он чрезвычайно увлекался, и развивал свои идеи с необыкновенно увлекательной логикой» (Там же. С. 197). Д., по свидетельству члена кружка Н. А. Спешнева, основательнее всех кружковцев знал фурьеризм.

В университетские годы другом Д. стал П. П. Семёнов (впосл. известный ученый Семёнов-Тян-Шанский), посещавший занятия на том же фак-те. В летние месяцы Д. и Семёнов занимались составлением гербариев, а весной 1848 г. предприняли путешествие из С.-Петербурга в Москву с целью сбора коллекции растений и минералов. Они составили обстоятельный, рассчитанный на 3 или более лет проект исследования черноземного региона России с определением его границ, физическим и химическим анализом почв, изучением растительности. Проект был представлен на рассмотрение Вольного экономического об-ва, получил одобрение, его осуществление было поручено Д. и Семёнову, избранным действительными членами об-ва. Д. отмечал, что успешным исполнением этого поручения он надеялся «проложить себе дорогу в жизни и доставить себе большие средства к продолжению ученых занятий - принести пользу отечеству и честь себе» (Данилевский Н. Я. Показание // Дело петрашевцев. М., 1941. Т. 2. С. 325-326).

Летом 1849 г. Д., проводивший в Тульской губ. запланированные исследования, был арестован по делу Петрашевского. Он был заключен в Петропавловскую крепость в С.-Петербурге более чем на 3 месяца. Арест и одиночное тюремное заточение были для него сильным потрясением. Д. не разлучался с Библией, к-рую читал с «необыкновенным вниманием». «Вспомнил... чистые верования... дней юности, и все признаки... многолетнего атеизма исчезли. Пылкое увлечение теорией Фурье уступило место спокойному анализу социалистических учений». В учении Фурье он признал прекрасную, но неосуществимую утопию, однако остался верен стремлениям к улучшению жизни простого народа (Там же. С. 217-218). Следственная комиссия освободила Д. от суда, однако летом 1850 г. он был выслан из С.-Петербурга и направлен в адм. ссылку в Вологду, где был зачислен на службу в канцелярию губернатора. В Вологде Д. продолжал заниматься научной деятельностью, написал неск. работ, собирал материал по климатологии. Здесь в 1852 г. он обвенчался с Верой Николаевной Беклемишевой, которую знал много лет. Но через 9 месяцев после свадьбы, уже в Самаре, куда Д. был переведен по ходатайству бывш. председателя суда по делу Петрашевского В. А. Перовского, его жена скончалась от холеры. Только 26 авг. 1856 г., в день коронации имп. Александра II, Д. был освобожден из-под надзора полиции.

Летом 1853 г. по настоянию Рус. географического об-ва и самарского губернатора Д. был избран на должность статистика экспедиции, снаряженной под началом биолога К. М. Бэра для исследования состояния рыболовства на Волге и Каспийском м. К этому времени относится знакомство Д. с Т. Г. Шевченко, отбывавшим ссылку в Новопетровской крепости (ныне Актау, Казахстан). Экспедиция, продолжавшаяся до янв. 1857 г., определила дальнейшую профессиональную деятельность Д., связанную с изучением рыбного промысла России. В 1857 г. он был зачислен чиновником, а неск. позже - младшим инженером при департаменте сельского хозяйства Мин-ва гос. имуществ, в к-ром прослужил до конца жизни. Совместно с Бэром Д. являлся организатором рыбохозяйственной экспедиции, работавшей с 1851 по 1870 г. на пространстве от Каспийского и Чёрного морей до Сев. Ледовитого океана, результаты которой были изложены в 9-томном труде «Исследования о состоянии рыболовства в России» (1860-1875). В 1858-1861 гг. Д. возглавлял экспедицию по исследованию рыболовства на Белом м. и в Ледовитом океане, в 1862 г.- на Псковском и Чудском озерах, в 1863-1868 гг.- на Чёрном и Азовском морях, в 1870-1871 гг.- на сев.-зап. озерах России.

15 окт. 1861 г. Д. женился на дочери своего друга, с к-рым познакомился в вологодской ссылке, Ольге Александровне Межаковой, внучатой племяннице свт. Игнатия (Брянчанинова). Д. поселился в вологодском имении жены. В этом браке родилось 6 детей. С назначением Д. в 1863 г. руководителем экспедиции на Чёрное и Азовское моря вместе с ним в Крым переехала семья. Здесь в 1867 г. Д. приобрел имение Мшатка. В Крыму им были написаны 2 главные книги: «Россия и Европа: Взгляд на культурные и политические отношения славянского мира к германо-романскому» (1865-1868; впервые опубл. в виде серии статей в ж. «Заря» в 1869; 1-е отд. изд. в 1871) и «Дарвинизм. Критическое исследование» (1879-1883, не окончена), а также многочисленные статьи. Кн. «Россия и Европа...» получила мировую известность: в 1890 г. она была переведена на франц. язык, в 1920 г.- на нем., в 1966 г.- на англ., в 1994 г.- на сербско-хорват. Д. являлся членом (с 1876) московского Об-ва любителей российской словесности.

В 1872 г. Мин-во гос. имуществ назначило Д. председателем комиссии по составлению правил «О пользовании проточными водами в Крыму». В 1879 г. он принимал участие в работе VI съезда рус. врачей и естествоиспытателей, на котором выступил с критикой эволюционного учения Ч. Дарвина. В 1880 г. успешно руководил в Крыму мероприятиями по борьбе с открытой им филлоксерой - паразитом виноградников. В 1885 г., находясь в командировке на Кавказе по проблемам рыболовства на оз. Гокча (Севан), Д. умер от сердечного приступа. Похоронен в Мшатке. Его могила, уничтоженная в советское время, в 1996 г. была восстановлена, в 1997 г. рядом с могилой был поставлен памятный крест и заложен камень в фундамент часовни во имя свт. Николая Чудотворца.

Творческая деятельность Д. чрезвычайно многообразна, ее можно разделить на лит. (научную и публицистическую) и практическую. Его научные интересы распространялись на целый ряд естественнонаучных и гуманитарных дисциплин: ботанику, зоологию, экономику, этнографию, статистику, историю, философию истории. В публицистике Д. рассматривались актуальные общественно-политические и религ. вопросы рус. жизни 2-й пол. XIX в.

Д. является создателем теории культурно-исторических типов, изложенной в кн. «Россия и Европа...»,- первого варианта теории локальных цивилизаций, впосл. разрабатываемой О. Шпенглером и А. Тойнби. В основе концепции Д. лежит христ. мировоззрение, убеждение в существовании Бога Творца. Сотворенное миробытие имеет 3 мировые сущности - дух, материю и движение, носящие универсальный характер и свойственные всем уровням тварного бытия - природе неорганической, органической и человеческому миру. Д. полагал, что неорганическое, органическое и социальное обладают сходной структурой и состоят из идеального начала - формы (морфологического принципа) - и материи (неорганической или органической). По мнению Д., возможно научное доказательство существования идеального начала в природе. В этом доказательстве он усматривал «фактическую», «положительно-научную точку опоры» для объяснения целесообразного устройства органической природы, отмечая специфику ее строения по сравнению с неорганической. Д. стоял на антиэволюционистских позициях: он полагал, что виды в природе являются самостоятельными и обособленными сущностями, поэтому не мог признать ключом к пониманию происхождения видов идею общего для органического мира эволюционного закона.

Изучение славянофильства, к-рым Д. начал интересоваться на рубеже 50-х и 60-х гг., привело его к выводу, что оно представляет собой выражение народного чувства, но оказывается бессильным перед доводами «просвещенного разума». Задача, которую сформулировал Д., заключалась в том, чтобы исследовать проблемы существования слав. цивилизации и превратить мечту славянофилов в научно обоснованную теорию.

В представлении об историческом процессе Д. опирался на христ. учение о действии Промысла Божия в истории и на концепцию блж. Августина о борьбе града земного с Градом Небесным как о главном содержании этого процесса. Теория культурно-исторических типов Д. основывается на понимании социальных отношений как органических образований, на поисках самобытных начал народной жизни и антиэволюционизме. Вопреки широко распространенному представлению об истории как об эволюционном и стадиальном развитии единого человечества Д. утверждал, что история - это совокупность самобытных и независимых культурно-исторических типов (цивилизаций), в качестве специфической основы к-рых выступают самобытные начала, проявляющиеся в сфере народности и не передающиеся другим типам. Поскольку культурно-исторический тип - органическое образование, его развитие заключается в прохождении фаз жизненного цикла от рождения до старости и смерти; вместе с тем это развитие является движением этноса от его первобытного состояния к гос. устройству, культуре и цивилизации.

Д. насчитывал 10 «полноценных» культурно-исторических типов: египетский; китайский; ассирийско-вавилоно-финикийский, он же халдейский, или древнесемитический; индийский; иранский; еврейский; греческий; римский; новосемитический, или аравийский; германо-романский, или европейский; а также 2 амер. типа: мексиканский и перуанский, погибшие «насильственной смертью» до завершения цикла развития (Россия и Европа. С. 74). Слав. тип, по мнению Д., только начинает культурно-историческое развитие и имеет большое будущее. Всесторонне автор проанализировал 2 культурно-исторических типа - германо-романский и славянский. Народы, составляющие культурно-исторические типы, характеризуются как «положительные деятели в истории человечества», ибо только им было суждено «самостоятельным путем» развивать начало, «заключавшееся как в особенностях духовной природы» этих народов, «так и в особенных внешних условиях жизни, в которые они были поставлены»; этим они вносили «свой вклад в общую сокровищницу» (Там же). Согласно Д., на долю народа могут выпасть только 3 возможности - быть положительным деятелем истории человечества, отрицательным деятелем или «этнографическим материалом». Реализации этих возможностей исчерпывают круг явлений истории человечества.

Д. выделял 5 законов развития культурно-исторических типов. 1-й закон определяет критерий самобытности культурно-исторического типа - языковое родство, однако только для того племени, которое «по своим духовным задаткам способно к историческому развитию и вышло из младенчества» (Там же. С. 77).

2-й закон устанавливает, что условием развития цивилизации данного культурно-исторического типа является политическая независимость. С одной стороны, принцип политической независимости желателен в момент зарождения и развития культурно-исторического типа, с другой - цивилизация до известного периода способна развиваться и не обладая политической независимостью. Как показывает пример Др. Греции, цивилизация может существовать нек-рое время и после потери политической независимости (Там же. С. 77-79).

3-й закон утверждает невозможность передачи начал цивилизации одного культурно-исторического типа другому. Очевидно, Д. стремился обосновать невозможность передачи рус. цивилизации начал западноевроп. цивилизации. Вместе с тем влияние цивилизаций друг на друга полностью не исключается, однако передаваться может лишь то, что находится «вне сферы народности», т. е. «выводы и методы положительной науки, технические приемы и усовершенствования искусств и промышленности» (Там же. С. 85). По Д., существует 3 вида преемственных связей цивилизаций. Простейший из них - «пересадка с одного места на другое посредством колонизации» (Там же. С. 83), т. е. механический перенос культуры с одной почвы на другую. 2-й вид - «прививка» культуры на «дичок», как, напр., греч. г. Александрия в Египте, рим. культура, «привитая» кельтам. Д. считал, что «прививка не приносит пользы тому, к чему прививается» (Там же. С. 84), и отрицательно относился к попыткам навязывания самобытной культуре чуждых ей начал. В первую очередь здесь имеется в виду опыт петровских преобразований в России: реформы были попыткой привить чуждые стране начала и не привели к положительным результатам. 3-й вид воздействий цивилизаций друг на друга уподобляется «влиянию почвенного удобрения на растительный организм» или «влиянию улучшенного питания на организм животный» (Там же), он носит позитивный характер. Именно таким было влияние Греции и Рима на германо-романскую Европу.

4-й закон исторического развития утверждает, что культурно-исторический тип достигает «полноты, разнообразия и богатства» только тогда, когда «этнографические элементы, его составляющие... не будучи поглощены одним политическим целым, пользуясь независимостью, составляют федерацию или политическую систему государств» (Там же. С. 77-78).

5-й закон констатирует, что в цикле развития культурно-исторических типов, который Д. уподобляет циклу развития «многолетних одноплодных растений» (примеры из ботаники типичны для всей книги), «период роста бывает неопределенно продолжительным», но период расцвета «относительно короток и истощает раз навсегда их жизненную силу» (Там же. С. 78).

Изучение истории показывает, что культурно-исторические типы развивают различные стороны культурной и общественной жизни. Так, греки развили идею красоты, европ. народы пошли по пути «аналитического изучения природы и создали положительную науку», «высшие религиозные идеи были созданы семитическими племенами» (Там же. С. 92-93). Эти соображения резюмируются в определении прогресса, к-рый «состоит не в том, чтобы все шли в одном направлении, а в том, чтобы все поле, составляющее поприще исторической деятельности человечества, исходить в разных направлениях» (Там же. С. 73).

Поскольку Д. выделял 4 разряда культурной деятельности: религ., собственно культурную, политическую и общественно-экономическую, то культурно-исторические типы в зависимости от тех разрядов, или основ, к-рые в них более развиты, могут быть одно-, двух-, трех- и четырехосновными. Большинство культурно-исторических типов, существовавших в истории человечества, характеризуются как одноосновные. двухосновным является германо-романский культурно-исторический тип, четырехосновным - буд. слав. тип (Там же. С. 400-430).

Д. дал содержательные характеристики германо-романского и слав. культурно-исторических типов. Основную черту, присущую всем народам германо-романского типа, он усматривал в «насильственности» (нем. Gewaltsamkeit), определенной им как «чрезмерно развитое чувство личности, индивидуальности, по которому человек, им обладающий, ставит свой образ мыслей, свой интерес так высоко, что всякий иной образ мыслей, всякий иной интерес необходимо должен ему уступить, волею или неволею, как неравноправный ему» (Там же. С. 150). В политике и общественной жизни «насильственность» проявляется в аристократизме, в угнетении народностей, в стремлении к безграничной свободе, к политической раздробленности. В религии «насильственность» европ. народов проявляется в религ. нетерпимости или в отрицании всяких авторитетов. Вместе с тем у такого «психического строя» есть и хорошие стороны - «настойчивый образ действий, крепкая защита своих прав и т. д.» (Там же), но в основном «насильственность» - черта негативная. Анализируя особенности «исторического воспитания» европейцев, Д. пришел к выводу, что «индивидуальная свобода составляет принцип европейской цивилизации; не терпя внешнего ограничения, она может только сама себя ограничивать» (Там же. С. 200). Из этого возникает принцип «народного верховенства», предполагающий установление демократической конституции гос-ва. Д. скептически оценивал возможности демократии: «Хотя демократия, всеобщая подача голосов, означает владычество всех, но в сущности она значит так же точно владычество некоторых, как и аристократия» (Там же. С. 201), демократия обусловливает кризисную нестабильность общества, чреватого революцией, военной диктатурой и т. д.

Главной особенностью славяно-рус. характера, согласно Д., является «терпимость», «прирожденная гуманность» (Там же. С. 157-158). Отсюда следует ряд выводов. Во-первых, если в странах Зап. Европы «каждый интерес представляется партией и борьба этих партий составляет историческую жизнь как новой Европы, так, кажется... и древних Рима и Греции» (Там же. С. 159), то, напротив, «не интерес составляет главную пружину, главную двигательную силу русского народа, а внутреннее нравственное сознание, медленно подготовляющееся в его духовном организме, но всецело обхватывающее его, когда настанет время для его внешнего практического обнаружения и осуществления» (Там же. С. 163). Принцип партийного деления привнесен в рус. общество извне, в нем самом он возникнуть не мог. Во-вторых, в русском человеке «огромный перевес» принадлежит «общенародному русскому элементу над элементом личным, индивидуальным» (Там же. С. 164).

Наряду с анализом положительных черт, присущих русскому народу, Д. подверг критике отрицательную черту (болезнь) рус. жизни - «европейничание», к-рое заключается в искажении народного быта иностранными формами, в заимствовании иностранных учреждений и в стремлении смотреть на политику сквозь «европейские очки». Изменение форм быта привело к расколу рус. народа: «низший слой остался русским, высший сделался европейским - европейским до неотличимости» (Там же. С. 232). Этот раскол породил не только унижение народного духа, но и недоверие низшего слоя к высшему. Нигилизм, аристократизм, демократизм и конституционализм Д. считал только частными проявлениями «европейничания», общим видом его было признание европ. общественного мнения судьей России (Там же. С. 248). «Европейничание» содержит в себе симптомы болезни, «которую можно назвать слабостью и немощью народного духа в высших образованных слоях русского общества». Значение этой болезни для рус. национальной судьбы исключительно велико, ибо она «в целом препятствует осуществлению великих судеб русского народа и может наконец (несмотря на все видимое государственное могущество), иссушив самобытный родник народного духа, лишить историческую жизнь русского народа внутренней зиждительной силы, а следовательно, сделать бесполезным, излишним самое его существование» (Там же. С. 253).

Средством излечения этой болезни является решение «восточного вопроса», к-рый выражается в борьбе германо-романского и слав. типов как продолжение «древневосточного вопроса, заключавшегося в борьбе римского типа с греческим» (Там же. С. 258). По мнению Д., в его время «восточный вопрос» вступил в период, когда должен произойти «отпор Востока Западу», славяно-греч. мира миру герм.; истинное решение «восточного вопроса», элементами к-рого являются конфликт России с Турцией и неполноправное положение славян в Австрии, возможно лишь в рамках всеслав. федерации с центром в К-поле (Царьграде). Автор «России и Европы...» считал неизбежным военное столкновение с Европой при решении «восточного вопроса». На знамени борьбы слав. народов с Европой, по его мнению, должно быть начертано: Православие, славянство, крестьянский надел. Утверждение, что «всеславянский союз есть единственная твердая почва, на которой может расти самобытная славянская культура» (Там же. С. 337), является выводом всей книги.

Рассматривая задатки только еще начинающейся культурно-исторической жизни слав. типа, Д. сделал попытку его реконструкции под углом зрения 4 основных разрядов культурной деятельности. В религ. сфере значение деятельности русских велико, т. к. религия составляла главное содержание жизни древнерус. общества и в ней же продолжает заключаться преобладающий духовный интерес простых людей. Русские и греки - хранители Православия и продолжатели «великого дела, выпавшего на долю Израиля и Византии,- быть народами богоизбранными» (Там же. С. 407). В политической области славяне также продемонстрировали успехи. На вопрос о способности рус. народа к свободе Д. давал положительный ответ: «...русский народ и русское общество во всех слоях своих способно принять и выдержать всякую дозу свободы» (Там же. С. 416). Однако особые надежды мыслитель связывал с деятельностью русских в общественно-экономической области. Россия составляет единственное обширное гос-во, в к-ром нет «обезземеленной массы»; превосходство рус. общественного строя над европ. заключается в крестьянском наделе и общинном землевладении. Это и позволит в будущем установить «не отвлеченную только правомерность в отношениях граждан, но реальную и конкретную» (Там же. С. 417-418). Незначительные по сравнению с греч. и германо-романским культурно-историческими типами успехи рус. и др. слав. народов в науке и искусстве Д. объяснял молодостью этих народов (моложе германских на 400 лет), а также тем, что большая часть их сил до сих пор поглощалась гос. деятельностью. Однако он указывал, что признаки, свидетельствующие о больших возможностях русских в сфере культуры в узком смысле, уже есть.

Д. предполагал, что слав. культурно-исторический тип впервые в истории представит синтез всех сторон культурной деятельности и будет первым четырехосновным культурно-историческим типом, в к-ром особенно оригинальной чертой должно быть впервые найденное удовлетворительное решение общественно-экономических задач. «Главный поток всемирной истории начинается двумя источниками на берегах древнего Нила. Один - небесный, божественный, через Иерусалим и Царьград достигает в невозмущенной чистоте до Киева и Москвы; другой - земной, человеческий, в свою очередь, дробящийся на два главных русла: культуры и политики, течет мимо Афин, Александрии, Рима - в страны Европы... На Русской земле пробивается новый ключ справедливо обеспечивающего народные массы общественно-экономического устройства. На обширных равнинах Славянства должны слиться все эти потоки в один обширный водоем» (Там же. С. 430-431).

Большим сочинением последнего этапа творческой деятельности Д. стала книга, посвященная критическому исследованию эволюционного учения Дарвина. Мысль об этом учении не покидала Д. с тех пор, как он впервые узнал о нем, находясь в 1861 г. в Норвегии во время экспедиции по сев. морям; позднее он познакомился «с оригинальными сочинениями самого Дарвина и с главнейшими сделанными против него замечаниями» (Дарвинизм. Т. 1. С. 23). Вопрос о том, прав Дарвин или нет, является, по словам Д., вопросом «первостепенной важности для всякого мало-мальски мыслящего человека», «нет другого вопроса, который бы равнялся ему по важности, ни в одной области нашего знания и ни в одной области практической жизни»: это «вопрос о том, быть или не быть в самом полном и в самом широком смысле», поскольку дарвинизм «устраняет последние следы того, что принято теперь называть мистицизмом, устраняется даже мистицизм законов природы, мистицизм разумности мироздания. А если разумность, то, конечно, и сам разум, как Божественный, так и наш, человеческий, устраняется или является одним из частных случаев нелепости, бессмысленности, случайности, которые и остаются истинными, единственными господами мира и природы» (Там же. С. 19). Д. считал, что ему удалось научно опровергнуть дарвинизм.