АЛЛЕГОРИЧЕСКОЕ ТОЛКОВАНИЕ

[от греч. ἀλληγορέω - говорить иначе, объяснять в переносном смысле], выяснение иносказательного смысла Свящ. Писания, литургического чина, религ., философских и пр. текстов. В эллинистической философии а. т. применялось для истолкования мифологии, напр. Гесиода и Гомера. В палестинском иудаизме на фоне юридической казуистики мишнаистских толкований (см. Мишна) а. т. малоупотребительно, тогда как в эллинистическом иудаизме, гл. обр. в александрийской диаспоре, Аристовул и Филон Александрийский с помощью а. т. пытались согласовать учение Пятикнижия с древнегреч. космологией, этикой, антропологией и др. Суть а. т. в этом случае заключалась в замещении прямого смысла иносказательным: мифические и библейские персонажи и образы рассматривались как персонификация нравственных или космических начал, а их взаимосвязи расшифровывались гл. обр. в этико-психологическом плане.

В словах Господа Иисуса Христа, донесенных евангелистами, встречаются все типы истолкования Писаний, обычные для иудейских раввинов того времени (см. Экзегетика). Ап. Павел в своих посланиях нередко прибегает к а. т. и его частному случаю - типологическому толкованию Писания (напр., 1 Кор 5. 6-8; 9. 8-10; 10. 1-11). В Гал 4. 21-31 ап. Павел, объясняя рассказ Быт 16. 1-16 о 2 сыновьях Авраама, прямо указывает используемый тип толкования: «В этом есть иносказание (ἀλληγορούμενα). Это два завета…» Начиная со II и III вв. в христ. апологетической лит-ре остро встает вопрос о пределах допустимости а. т. Свт. Ириней Лионский в труде «Против ересей» отверг аллегорезу гностиков, к-рые, продолжая традицию эллинистической философской экзегезы, строили свои мифологические космогонии путем аллегорического замещения новозаветных лиц и образов абстрактными понятиями (Adv. Hear. I 3. 1-6; III 12. 11). Тем не менее свт. Ириней подчеркивал аллегоричность пророческих Писаний (Ibid. II 22. 1; V 26. 2) и нек-рых мест НЗ (Ibid. V 14. 4). Тертуллиан в соч. «О прескрипции [против] еретиков» ищет критерии адекватного истолкования писаний уже не в рационально-смысловой плоскости, а в плоскости живого церковно-литургического опыта: ответ о «едином и верном» значении всех Писаний (De praescript. haer. 9) он находит в учении Церкви, полученном от Христа как истине жизни, а не как истине рассудка (Ibid. 37). В др. сочинениях - «О крещении», «Против Маркиона» - Тертуллиан, обвиняя гностиков, в частности Маркиона, в полном пренебрежении прямым, букв. смыслом Писаний, полностью не отвергал а. т.; он применял его для обнаружения прообразовательного содержания писаний (De baptismo. 11-12; 38; Adv. Marcion. III 5, 14 и др.). Ориген свои поиски критериев допустимой аллегорезы вел уже в области сопряжения Божественного Откровения с рационально-логическими средствами его выражения. Ориген проводит классификацию смыслов Писания, в к-рой букв. смыслу противопоставляет два типа небукв., т. е. аллегорического, понимания (De principi. 4, 12; 8,11). Их он разделяет по цели, с к-рой они используются: нравственный (психический) смысл, отыскиваемый с целью нравоучения, и духовный смысл, цель выявления к-рого - вероучение. Александрийская школа толкования развивалась на основе этой герменевтики Оригена, широко применяя метод а. т. Однако проблема обнаружения богословского вероучительного смысла путем а. т. вновь была поставлена антиохийской школой, и в первую очередь Евстафием Антиохийским (PG. 18. Col. 613-784), к-рый начал полемику с оригеновским аллегоризмом. Антиохийцы считали допустимым а. т. в той мере, в какой оно выявляет реальный опыт богопознания, зафиксированный в Откровении. В конечном счете критерий здесь само церковное Предание, выраженное в литургическом опыте и его догматическом осмыслении, а также догматическом осмыслении Свящ. Писания. В антиохийской школе а. т. применяется по большей части лишь внутри типологического (и анагогического) толкования, т. е. для истолкования писания с целью обнаружения пророчеств и прообразов, осуществившихся в НЗ и Церкви. Отцы антиохийской традиции принципиально отказывались от а. т., когда касались космологических аспектов христ. учения. Откровение о сотворении Богом мира и устройстве мироздания не верифицируется литургическим опытом Церкви столь прямо, как учение о Боге. Поэтому для понимания этих мест Свящ. Писания требуется абсолютно бесспорное основание, поскольку замещение библейских образов аллегориями способно привести лишь к созданию мифологических систем, какими изобиловал гностицизм. При прочтении первых глав кн. Бытия а. т. отвергают прп. Ефрем Сирин, свт. Иоанн Златоуст в «Беседах на книгу Бытия» (In Gen. XIII 4) и др. Свт. Василий Великий в «Шестодневе» помимо а. т. отказывается также и от натурфилософского прочтения кн. Бытия, хотя упоминает неск. различных взглядов философов и геометров на строение земли как правдоподобные (In hexam. 9). Он занимает позицию последовательного букв. прочтения, поскольку для него «Шестоднев» - это в первую очередь Откровение о Боге и Его любви к людям, а не библейская натурфилософия. Блж. Августин применяет а. т. также в основном в рамках типологической экзегезы; историософия его труда «О Граде Божием» основана на христ. типологии прообразов и их исполнении.

С V в. получила распространение герменевтическая схема, в к-рой букв. смыслу писаний противопоставляется уже не 2 типа иносказательного истолкования, как у Оригена, а 3. Впервые она приобретает законченный вид у прп. Иоанна Кассиана Римлянина в соч. «Собеседования египетских подвижников» (Collat. XIV 8). Все 3 типа небукв. толкований отвечают парадигме аллегорезы - замещению букв. смысла духовным, тем не менее собственно а. т. здесь выделено как самостоятельный тип экзегезы наряду с тропологическим и анагогическим. Ему усваивается вероучительная богословская цель, т. е. выявление христ. догматического учения на основе Откровения. Тропологическому толкованию усваивается нравоучительная цель, т. е. поиск аллегорического сообщения, относящегося к христ. жизни, и анагогическому - выявление прообразовательного и эсхатологического смысла писания.

Все 3 типа духовного истолкования в христ. письменности применялись также в литургических комментариях, и прежде всего в объяснениях порядка совершения евхаристии. Наиболее ранние комментаторы литургии святители Кирилл Иерусалимский в «Поучениях тайноводственных», перерабатывавшихся его преемником Иоанном II Иерусалимским, и Иоанн Златоуст во многих своих поучениях, особенно антиохийского периода, в основном оставались на тропологическом нравоучительном уровне. Кроме того, свт. Иоанн Златоуст, а также прп. Исидор Пелусиот (наследие его состоит гл. обр. из писем, к-рых насчитывается ок. 2000.- PG. 78), будучи представителями антиохийской традиции, указывали на типологический смысл евхаристии; в ней они видели воспоминание не только Тайной вечери, но и всего земного служения Иисуса Христа и одновременно прообраз небесной литургии. В кон. V в. появляется первое анагогическое истолкование евхаристии, принадлежащее трактату «О церковной иерархии» корпуса «Ареопагитик». Литургия понимается в этом трактате как процесс восхождения людей к Богу, преображения индивидуального человеческого существования в бытие, сопричастное Богу. Эту традицию продолжил в VII в. прп. Максим Исповедник в «Мистагогии», а свт. Герман, Патриарх К-польский, веком позже в «Сказании о Церкви и рассмотрении таинств» синтезировал оба подхода. Символика храма и рассмотрение анафоры у него сохраняют традиц. эсхатологическую идею небесной литургии, в то время как в объяснении литургии оглашенных он прибегает к аллегорическому истолкованию в образах земного служения Христа. Среди продолжателей свт. Германа, к-рые в основном развивали исторический символизм (см. Символизм литургический), особое место занимает Николай Кавасила, архиеп. Фессалоникийский, и его труд «Изъяснение божественной литургии».

После XVII в. с началом распространения в европ. мысли рационализма и эмпиризма а. т. из библеистики и литургики было вытеснено историко-критическим методом и осталось в основном в назидательной проповеди.