ЛЕНИН

(Наст. фам.- Ульянов) Владимир Ильич (10.04.1870, Симбирск (ныне Ульяновск) - 21.01. 1924, усадьба Горки Подольского у. Московской губ.) , деятель рус. революционного движения, глава советского правительства в 1917-1922 гг. Сын инспектора, впосл. директора народных уч-щ Симбирской губ. И. Н. Ульянова (1831-1886). Был крещен 16 апр. 1870 г. в Никольском храме Симбирска. В 1879-1887 гг. учился в Симбирской гимназии, к-рую окончил с отличием. С 16 лет В. Ульянов являлся сознательным атеистом, однако открыто с Церковью в юности не порывал (как это представлялось впосл. в советской историографии; см., напр: Трофимов Ж. А. Дух революции витал в доме Ульяновых: Симбирские страницы биографии В. И. Ленина. М., 1985. С. 121). В мае 1887 г. был казнен его старший брат Александр, руководитель народнической организации, готовившей покушение на имп. Александра III Александровича. В сент. того же года В. Ульянов поступил на юридический фак-т Казанского ун-та, но через 4 месяца был исключен за участие в студенческих беспорядках. В нояб. 1891 г. сдал экстерном экзамены за курс юридического фак-та С.-Петербургского ун-та. С нач. 1892 г. работал помощником присяжного поверенного в Самаре, с сент. 1893 г.- в С.-Петербурге; принимал участие в деятельности нелегальных марксистских кружков.

В дек. 1895 г. арестован, помещен в с.-петербургский окружной дом предварительного заключения («Шпалерная тюрьма»), где содержался более года. В февр. 1897 г. приговорен к 3 годам ссылки, которую отбывал в с. Шушенском Минусинского у. Енисейской губ. После окончания срока ссылки выехал в июле 1900 г. в Зап. Европу (1-я эмиграция). Проживал в Германии, Великобритании, Швейцарии. Стал одним из основателей Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП). С дек. 1901 г. публиковал статьи в периодической печати под псевдонимом Ленин, ставшим общеизвестным. В 1903 г. возглавил в РСДРП революционную фракцию большевиков, к-рая впоследствии оформилась в самостоятельную партию. В нояб. 1905 г. во время первой русской революции вернулся по поддельным документам в Россию, руководил организационно-партийной и пропагандистской работой. С авг. 1906 г. проживал на территории имевшей автономный статус Финляндии, в дек. 1907 г. выехал за пределы Российской империи (2-я эмиграция). Жил в Швейцарии, Франции, Австро-Венгрии. В авг. 1914 г., после начала первой мировой войны, арестован австро-венгерскими властями как российский подданный, но вскоре освобожден; выехал в нейтральную Швейцарию. После Февральской революции вернулся в апр. 1917 г. в Петроград (проехал через территорию воюющей с Россией Германии с согласия немецких властей) и начал подготовку захвата власти в стране. В связи с неудачей 1-го выступления большевиков в июле того же года перешел на нелегальное положение, в авг.-окт. проживал на территории Финляндии. Вернулся в Петроград непосредственно перед свержением Временного правительства и приходом большевиков к власти (Октябрьская социалистическая революция). С 27 окт. 1917 г. председатель советского правительства - Совета народных комиссаров (СНК). Был признанным лидером («идейным вождем») правящей большевистской партии (с марта 1918 - Российская коммунистическая партия (большевиков) (РКП(б)), формально не занимал там руководящих постов, являлся одним из членов ЦК РКП(б), с марта 1919 г.- одним из членов Политбюро ЦК РКП(б). С нояб. 1918 г. председатель Совета обороны (с апр. 1920 - Совет труда и обороны), главного военно-хозяйственного и планирующего органа Советского гос-ва.

При Л. было полностью изменено гос. и общественное устройство страны. Провозглашалось, что вся власть в Российской Социалистической Федеративной Советской Республике (РСФСР) принадлежит советам рабочих и крестьянских депутатов. Фактически гос-вом руководила верхушка РКП(б) во главе с Л. Все др. политические партии были запрещены, оппозиционная печать ликвидирована, избранное на всеобщих демократических выборах Учредительное собрание разогнано, политические и идейные противники большевиков подвергались репрессиям. Были национализированы крупные земельные владения, промышленные предприятия, банки, железнодорожный и водный транспорт. Разложение большевиками русской армии привело к продвижению нем. войск вглубь страны. После заключения в марте 1918 г. сепаратного Брестского мира с Германией (денонсирован после ее поражения в первой мировой войне в нояб. того же года) правительство Л. оказалось в международной изоляции; началась интервенция стран Антанты, поддержавших Белое движение. С мая 1918 г. большая часть страны была охвачена гражданской войной. Под постоянным контролем большевиков оставались в основном центральные регионы Европ. России, но и там хозяйство пришло в состояние разрухи. В этих условиях правительство Л. сосредоточилось на создании регулярной Красной Армии и предельной милитаризации экономики. Проводилась политика т. н. военного коммунизма, заключавшаяся в системе чрезвычайных мер: принудительное изъятие продовольствия у крестьян (продразверстка), перевод рабочих фактически на казарменное положение, полный запрет частной торговли и предпринимательства. После покушения на Л. 30 авг. 1918 г. массовый характер принял «красный террор».

К кон. 1919 г. Красной Армии удалось разгромить главные силы белых формирований, а к кон. 1920 г. военные действия в основном были завершены (кроме Закавказья, Ср. Азии и Дальн. Востока). Однако социально-экономическое положение страны оставалось крайне тяжелым, повсеместно происходили антибольшевистские восстания. В марте 1921 г. по инициативе Л. произошел переход к новой экономической политике (нэп). Продразверстка была заменена продналогом, разрешена свободная торговля, денационализирована мелкая и средняя промышленность. Это помогло стабилизировать политическую ситуацию и начать восстановление экономики. Л. принимал меры по выходу из дипломатической изоляции. В 1920 г. были подписаны мирные договоры с Финляндией и прибалтийскими государствами, в 1921 г.- с Польшей, Турцией, Ираном и Афганистаном, заключено важное торговое соглашение с Великобританией. В апр.-мае 1922 г. советская делегация участвовала в международной Генуэзской конференции, что означало фактическое признание РСФСР западными странами. Под рук. Л. произошло образование новых форм советской государственности. В дек. 1922 г. формально независимые РСФСР, Украинская ССР, Белорусская ССР и Закавказская СФСР объединились в Союз Советских Социалистических Республик (СССР).

В мае 1922 г. Л. пережил первый инсульт, приведший к временному параличу и частичной утрате речи. В окт. того же года он смог вернуться к работе, однако в дек. его состояние вновь резко ухудшилось, после чего Л. отошел от руководства страной и активной деятельности. Последний год жизни проживал в подмосковной усадьбе Горки. После кончины гроб с забальзамированным телом Л. был помещен в специально построенном у стен Московского Кремля мавзолее.

В дооктябрьский период Л. не придавал религ. проблематике важного значения, этой теме он посвятил всего неск. небольших работ в большевистской печати. В статьях «Социализм и религия» (Новая жизнь. 1905. № 28. 3 дек.) и «Об отношении рабочей партии к религии» (Пролетарий. 1909. № 45, 13(26) мая) Л. объяснял политику большевизма в религиозном вопросе во время и после первой рус. революции 1905-1907 гг. Он дал резко негативные характеристики религии как «одного из видов духовного гнета», «род духовной сивухи, в которой рабы капитала топят свой человеческий образ», указывал, что «все современные религии и церкви, все и всяческие религиозные организации марксизм рассматривает всегда, как органы буржуазной реакции, служащие защите эксплуатации и одурманению рабочего класса» (Об отношении рабочей партии к религии // ПСС. Т. 17. С. 416). Нейтральное отношение к религии как к личному, частному делу Л. считал проявлением буржуазного оппортунизма: «Мы требуем, чтобы религия была частным делом по отношению к государству, но мы никак не можем считать религию частным делом по отношению к нашей собственной партии» (Социализм и религия // ПСС. Т. 12. С. 143).

Л. писал, что марксизм «беспощадно враждебен религии», что борьба с религией - «азбука всего материализма и, следовательно, марксизма», но при этом отмечал, что «марксизм не есть материализм, остановившийся на азбуке. Марксизм идет дальше. Он говорит: надо уметь бороться с религией, а для этого надо материалистически объяснить источник веры и религии у масс. Борьбу с религией нельзя ограничивать абстрактно-идеологической проповедью, нельзя сводить к такой проповеди; эту борьбу надо поставить в связь с конкретной практикой классового движения, направленного к устранению социальных корней религии» (Об отношении рабочей партии к религии. С. 418). Л. обосновывал возможность партии идти на временные компромиссы, проявлять умеренность в религ. сфере ради политических целей. Он приводил пример забастовки с участием как сознательных рабочих - атеистов, так и «довольно отсталых, связанных еще с деревней и крестьянством рабочих, которые веруют в бога, ходят в церковь или даже находятся под прямым влиянием местного священника, основывающего, допустим, христианский рабочий союз», и указывал, что «атеистическая проповедь может оказаться при таких условиях и излишней и вредной» (Там же. С. 420-421).

По мнению Л., не следовало «выдвигать религиозный вопрос на первое место, отнюдь ему не принадлежащее», чтобы не допустить «раздробление сил действительно революционной, экономической и политической борьбы ради третьестепенных мнений или бредней, быстро теряющих всякое политическое значение». Л. заявлял, что «мы не запрещаем христианам и верующим в бога поступать в нашу партию... мы не заявляем и не должны заявлять в нашей программе о нашем атеизме» (Социализм и религия. С. 146). Позднее он писал: «Мы должны не только допускать, но сугубо привлекать всех рабочих, сохраняющих веру в бога, в с.-д. партию, мы безусловно против малейшего оскорбления их религиозных убеждений». Л. даже ставил вопрос о возможности присутствия в партии представителей духовенства, не дав, впрочем, на него однозначного ответа: «Нельзя раз навсегда и для всех условий объявить, что священники не могут быть членами социал-демократической партии, но нельзя раз навсегда выставить обратное правило... разумеется, подобный случай мог бы быть редким исключением даже в Европе, а в России он и совсем уже мало вероятен» (Об отношении рабочей партии к религии. С. 422). Следует отметить, что Л., приветствуя в целом движение «от религии к социализму», обличал как оппортунистическое движение «от социализма к религии», напр. в виде богостроительства, идеи которого развивали социалисты А. В. Луначарский (впосл. нарком просвещения), А. А. Богданов и революционный писатель М. Горький. В письме Горькому от 13/14 нояб. 1913 г. Л. гораздо более резко, чем в статьях, отзывался о религии: «Всякая религиозная идея, всякая идея о всяком боженьке, всякое кокетничанье с боженькой есть невыразимейшая мерзость» (Письмо А. М. Горькому // ПСС. Т. 48. С. 226).

Относительная внешняя терпимость Л. к религии определялась политическим прагматизмом, а его личное отношение к христ. вере и к религии вообще было крайне враждебным. Тем не менее Л. допускал сотрудничество с оппозиционно настроенными религиозно-общественными движениями ради совместной антиправительственной борьбы. В 1903 г. на 2-м съезде РСДРП он внес резолюцию о «работе среди сектантства в целях привлечения его к социал-демократии». По инициативе Л. съезд одобрил предложение В. Д. Бонч-Бруевича (впосл. управляющий делами СНК) издавать для сектантов пропагандистскую газ. «Рассвет». Известно о контактах Л. в 1905 г. с бывш. свящ. Г. Гапоном, к-рый проявлял готовность помочь большевикам в подготовке вооруженного восстания. В связи с деятельностью Гапона после начала первой рус. революции Л. делал вывод: «Наличность либерального, реформаторского движения среди некоторой части молодого русского духовенства не подлежит сомнению: это движение нашло себе выразителей и на собраниях религиозно-философского общества и в церковной литературе. Это движение получило даже свое название: «новоправославное» движение. Нельзя поэтому безусловно исключить мысль, что поп Гапон мог быть искренним христианским социалистом, что именно кровавое воскресенье толкнуло его на вполне революционный путь» (Революционные дни // ПСС. Т. 9. С. 211). При этом Л. призывал однопартийцев проявлять к подобным личностям «осторожное, выжидательное, недоверчивое отношение».

Согласно программе, утвержденной II съездом РСДРП в 1903 г., одной из политических задач партии в ходе революции было отделение Церкви от гос-ва. В 1905 г. Л. дал развернутое объяснение, как это программное положение будет реализовано после демократической революции: «Государству не должно быть дела до религии, религиозные общества не должны быть связаны с государственной властью. Всякий должен быть совершенно свободен исповедовать какую угодно религию или не признавать никакой религии, т. е. быть атеистом, каковым и бывает обыкновенно всякий социалист. Никакие различия между гражданами в их правах в зависимости от религиозных верований совершенно не допустимы. Всякие даже упоминания о том или ином вероисповедании граждан в официальных документах должны быть безусловно уничтожены. Не должно быть никакой выдачи государственной церкви, никакой выдачи государственных сумм церковным и религиозным обществам, которые должны стать совершенно свободными, независимыми от власти союзами граждан-единомышленников. Только выполнение до конца этих требований может покончить с тем позорным и проклятым прошлым, когда церковь была в крепостной зависимости от государства, а русские граждане были в крепостной зависимости у государственной церкви, когда существовали и применялись средневековые, инквизиторские законы (по сю пору остающиеся в наших уголовных уложениях и уставах), преследовавшие за веру или за неверие, насиловавшие совесть человека, связывавшие казенные местечки и казенные доходы с раздачей той или иной государственно-церковной сивухи». Л. указывал на недовольство таким положением Церкви среди правосл. священнослужителей и выражал готовность «поддержать это движение, доводя до конца требования честных и искренних людей из духовенства, ловя их на словах о свободе, требуя от них, чтобы они порвали решительно всякую связь между религией и полицией». В случае отказа русского духовенства от «последовательных требований свободы» Л. угрожал тем, что «тогда сознательные рабочие всей России объявляют вам беспощадную войну» (Социализм и религия. С. 144-145).

В ст. «Классы и партии в их отношении к религии и церкви» (Социал-Демократ. 1909. № 6. 4(17) июня) Л. дал на основе бюджетных дебатов в Гос. Думе характеристики основным партиям России по их взглядам на государственно-церковные отношения. Важно отметить, что в этой статье Л. заявил о появлении в России реакционного клерикализма как самостоятельной политической силы: «Первые же раны, нанесенные самодержавию, заставили социальные элементы, поддерживающие самодержавие и нуждающиеся в нем, выйти на свет божий. С массами... нельзя уже бороться только старым кнутом. Надо выступать на поприще самостоятельных политических организаций... надо, чтобы «князья церкви - епископы» организовали реакционное духовенство в самостоятельную силу» (Классы и партии... // ПСС. Т. 17. С. 432-433). Вне зависимости от обоснованности таких выводов Л. подобные высказывания означали его отношение к иерархии Русской Православной Церкви («реакционному духовенству») уже не только как к части правительственного аппарата Российской империи, но и как к отдельной, враждебной большевикам политической организации. Уже в тот период Л., очевидно, предполагал, что после прихода к власти необходимо не только отделить Церковь от гос-ва, но и осуществить репрессии против церковной орг-ции, поскольку она представлялась как контрреволюционная политическая структура.

По мнению Л., буржуазные партии, критикуя клерикализм правых сил и требуя реформ в религ. сфере, на самом деле стремились укрепить Церковь: «Октябрист воюет против крайностей клерикализма и полицейской опеки для усиления влияния религии на массы, для замены хоть некоторых средств оглупления народа, слишком грубых, слишком устарелых, слишком обветшавших, недостигающих цели,- более тонкими, более усовершенствованными средствами. Полицейская религия уже недостаточна для оглупления масс, давайте нам религию более культурную, обновленную, более ловкую, способную действовать в самоуправляющемся приходе,- вот чего требует капитал от самодержавия». Л. цитировал выступления депутатов-центристов и отмечал их сходство с высказываниями правых в том, что представители буржуазных партий ставили Церковь выше политики, показывали ее значение как защитницы вечных ценностей, видели в религ. вере основу народной нравственности, спрашивали себя и других: «Чем заменить понятие греха, чем заменить указание совести? Ведь не может же быть, чтобы это было заменено понятием классовой борьбы и прав того или другого класса». Приводя подобные цитаты своих политических оппонентов, Л. зло высмеивал их, заявлял, что истинные цели буржуазных партий - «одурачить хоть часть отсталых рабочих и, в особенности, мещан и крестьян... помочь обновленной церкви выполнить ее «великое, святое дело» поддержания духовного рабства народных масс» (Там же. С. 436). Как образцовое выступление, демонстрирующее пролетарское отношение к Церкви и религии, Л. приводил слова депутата-большевика П. И. Суркова, назвавшего духовенство «кровавыми врагами народа, затемняющими народное сознание».

В послереволюционный период Л. не занимался религ. проблемами систематически и, как правило, избегал развернутых публичных выступлений на эти темы. Напр., на просьбу издателя британской газ. «Дейли Геральд» Дж. Лансбури, беседовавшего в февр. 1920 г. с главой советского правительства, в т. ч. об отношении большевиков к религии, изложить это в виде статьи Л. ответил отказом, сославшись на то, что П. А. Красиков справится с этим лучше, т. к. «специально ведет эти дела» (Ленин. ПСС. Т. 51. С. 263). В то же время Л. был непосредственно причастен к принятию практически всех принципиально важных решений советского правительства и большевистской партии по церковной политике.

Октябрьская революция 1917 г. принципиально изменила религ. ситуацию в стране и характер государственно-церковных отношений. Прежде всего это относилось к православной Церкви - крупнейшей и влиятельнейшей конфессии, ранее официально занимавшей в России первенствующее положение. При негативном отношении ко всем религиям большевики проявляли к Православию особую враждебность. Отношения Советского государста с Церковью с самого начала приняли конфликтные формы. Показательно, что избрание Поместным Собором Православной Российской Церкви 1917-1918 гг. патриарха свт. Тихона происходило во время ожесточенных боев в центре Москвы, когда соборная делегация тщетно просила революционеров отказаться от артиллерийского обстрела святынь Московского Кремля. Приход к гос. руководству большевистской партии означал для Русской Церкви наступление эпохи жестоких гонений. Установление по стране советской власти сопровождалось серией жестоких расправ революционных отрядов над представителями духовенства. Так, 31 окт. 1917 г., после отражения похода на Петроград войск ген. П. Н. Краснова, призванных Временным правительством, в Царском Селе был убит прот. сщмч. Иоанн Кочуров, один из организаторов крестного хода об установлении мира. Прот. Иоанн стал первым в числе новомучеников Русской Церкви ХХ в. 19 янв. 1918 г. в Петрограде был убит прот. сщмч. Петр Скипетров; он пытался успокоить толпу красногвардейцев, явившихся закрывать Александро-Невскую лавру. 25 янв. (7 февр.) того же года, во время боев за Киев, в Киево-Печерской лавре революционными солдатами был убит Киевский митр. сщмч. Владимир (Богоявленский) - первый архиерей, принявший мученическую смерть после Октябрьской революции. 4(17) февр. также под Киевом красногвардейцы убили Измаильского еп. Дионисия (Сосновского). Убийства священников и мирян, вставших на защиту своих храмов, происходили в Елабуге, Солигаличе, Севастополе, Переславле-Залесском, др. городах и селениях по всей стране. 31 марта 1918 г. на торжественной заупокойной литургии патриарх Тихон помянул поименно 15 первых новомучеников духовного сана «и иных многих священнаго, иноческаго и мирскаго чина, их же имена Ты, Господи, веси». В первые месяцы после революции советская власть, как правило, отрицала свою причастность к убийствам представителей духовенства, однако очевидна связь этих расправ с большевистской пропагандой, объявлявшей священников врагами революции, защитниками интересов помещиков и капиталистов.

На словах большевики заявляли о своей приверженности демократическим принципам равенства всех религий и свободы совести. Первые законодательные акты советской власти в религ. сфере действительно формально продолжали курс прежнего буржуазного правительства на создание внеконфессионального гос-ва (см. ст. Временное правительство и его вероисповедная политика). Принятая СНК 2 нояб. 1917 г. «Декларация прав народов России» провозглашала «отмену всех и всяких национальных и национально-религиозных привилегий и ограничений» и по существу повторяла положения «Декларации Временного правительства о его составе и задачах» от 3 марта того же года, постановления Временного правительства от 20 марта «Об отмене вероисповедных и национальных ограничений» и от 14 июля «О свободе совести». Постановление Наркомата просвещения (Наркомпрос) от 11 дек. 1917 г. «О передаче дела воспитания и образования из духовного ведомства в ведение комиссариата по народному просвещению», переводившее все духовные учебные заведения под управление Наркомпроса, основывалось на постановлении Временного правительства от 20 июня того же года об объединении учебных заведений разных ведомств (в т. ч. духовного) в ведение Министерства народного образования.

Однако если Временное правительство инициировало лишь некоторые частичные реформы в религиозной сфере, предполагая окончательное урегулирование государственно-церковных отношений после Учредительного собрания, то советская власть немедленно начала решительное и последовательное наступление на позиции Церкви. Одним из самых первых советских законодательных актов стал декрет «О земле» от 27 окт. 1917 г., к-рый отменял право собственности на все монастырские и церковные земли. 16 дек. того же года был выпущен декрет «О расторжении брака», а 18 дек.- «О гражданском браке, о детях и о ведении книг актов состояния», согласно к-рым регистрация актов брака, рождения и смерти переходила от религиозных орг-ций в ведение гос. органов. В кон. дек. 1917 - янв. 1918 г. произошло увольнение из армии и флота военных духовников, были закрыты дворцовые и нек-рые домовые храмы, конфискована синодальная типография, из-за чего прекратился выпуск «Церковных ведомостей» и «Церковно-общественного вестника». 4 янв. 1918 г. СНК постановил реквизировать помещения Александро-Невской лавры (что было сорвано организованным сопротивлением верующих, но привело к жертвам), а также имущество храмов Московского Кремля. Позднее Л. в одной из своих публичных речей упомянул религ. вопрос среди задач, с к-рыми не могло справиться Временное правительство, а большевики решили их за самый короткий период: «За какие-нибудь десять недель, начиная от 25 октября (7 ноября) 1917 г. до разгона учредилки (5 января 1918), мы сделали в этой области в тысячу раз больше, чем за восемь месяцев своей власти сделали буржуазные демократы и либералы (кадеты) и мелкобуржуазные демократы (меньшевики и эсеры)» (Четырехлетняя годовщина Октябрьской революции // ПСС. Т. 44. С. 145). Эту решительность Л. объяснял тем, что большевики, в отличие от Временного правительства, не испытывали никакого уважения к «пережиткам, остаткам крепостничества... трижды проклятого средневековья», к которым он относил и религию: «Мы с религией боролись и боремся по-настоящему». Т. о., действительной целью религ. политики советской власти было не разграничение сфер гос. и церковной деятельности, а прямая борьба с Церковью.

Особое значение сразу после прихода большевиков к власти Л. придавал разработке основного законодательного акта, к-рый должен был определить место религии в Советском гос-ве. В нояб. 1917 г. по его поручению примкнувший к большевикам свящ. М. В. Галкин (вскоре снял с себя сан) составил проект закона «По разграничению сферы деятельности государственной и сферы чисто церковной» (Крапивин М. Ю., Макаров Ю. Н. «Незаменим для работы в области проведения декрета отделения церкви от государства»: Документальный портрет М. В. Галкина (1885-1948) // Былые годы. Сочи, 2014. № 4(34). С. 646). Законопроект предполагал объявление религии частным делом каждого человека, а религ. объединений - частными союзами, свободно управляющими своими делами. Подтверждалась передача от Церкви государственным органам функций записи актов гражданского состояния; преподавание Закона Божьего в высшей, средней и начальной школе становилось необязательным. Проект декрета, опубликованный в центральном органе большевистской партии (Правда. 1917. № 205, 3 дек.), не выходил за рамки прежних деклараций.

Л. не устроил такой умеренный вариант, он настаивал на принятии закона, к-рый бы полностью изменил правовое и имущественное положение религ. орг-ций. Подобный закон был направлен прежде всего против РПЦ, имевшей в прошлом особый гос. статус и обладавшей значительной собственностью. 11 дек. 1917 г. на заседании СНК Л. поднял вопрос «об ускорении проведения в жизнь отделения церкви от государства». Для работы над законопроектом была создана комиссия во главе с наркомами юстиции и просвещения. 31 дек. эсеровская газ. «Дело народа» сообщила о намерении советского правительства издать в ближайшее время закон, лишающий Церковь юридических прав и всего имущества. Эти сведения взбудоражили правосл. общественность. 10 янв. 1918 г. Петроградский митр. сщмч. Вениамин (Казанский) направил открытое письмо в СНК, в к-ром предупреждал, что принятие такого закона «угрожает большим горем и страданиями православному русскому народу» и может вызвать стихийные волнения. Он призвал власти не принимать декрета «об отобрании церковного достояния». Л., ознакомившись с письмом митр. Вениамина, написал резолюцию: «Очень прошу коллегию при комиссариате юстиции поспешить с разработкой декрета об отделении церкви от государства».

20 янв. 1918 г. законопроект был рассмотрен и утвержден на заседании СНК. Первоначально он назывался декретом «О свободе совести, церковных и религиозных обществах» (название «Об отделении церкви от государства и школы от церкви» появилось после публикации в сб. «Собрания узаконений» 26 янв. того же года). В законе повторялись принципы свободного исповедания любой религии, утверждалось лишение религ. орг-ций материальной поддержки со стороны гос-ва, при этом устанавливались серьезные ограничения на их деятельность. Вводился прямой запрет на преподавание религ. вероучений во всех школах (включая частные) с преподаванием общеобразовательных предметов. Наиболее тяжелым для Церкви было лишение ее юридических и имущественных прав: «Никакие церковные и религиозные общества не имеют права владеть собственностью. Прав юридического лица они не имеют. Все имущества существующих в России церковных и религиозных обществ объявляются народным достоянием». Декрет заложил основы бесправного положения Церкви на весь период существования советской власти. В ходе работы над окончательным текстом декрета Л. лично внес в него ряд поправок. Он заменил 1-ю фразу: «Религия есть частное дело каждого гражданина Российской Республики» словами «Церковь отделяется от государства», добавил положение об устранении из офиц. актов любых указаний на религ. принадлежность граждан и включил в пункт о национализации церковной собственности принципиально важное уточнение о передаче религ. об-вам молитвенных зданий и богослужебных предметов в бесплатное пользование по особым постановлениям местной или центральной власти. Особое значение Л. придавал лишению Церкви прав собственности. Сообщая о принятии закона в радиограмме от 22 янв. 1918 г., он назвал его «Декретом о полном отделении церкви от государства и о конфискации всех церковных имуществ» (Всем, всем! // ПСС. Т. 35. С. 322). Возможно, Л. со своим материалистическим мировоззрением предполагал, что уничтожение материальной основы церковной орг-ции должно привести к ее быстрому упадку.

В день законодательного отделения Церкви от гос-ва вышло распоряжение наркома гос. призрения А. М. Коллонтай: «Выдачу средств на содержание церквей, часовен и совершение религиозных обрядов прекратить, выдачу же содержания священнослужителям и законоучителям прекратить с 1 марта сего года». 24 янв. 1918 г. был выпущен декрет «О введении в Российской Республике западноевропейского календаря». С этого времени гос-во и правосл. Церковь стали жить по разным календарным стилям. В первые годы советской власти сосуществование гос. и церковного календарей не создавало серьезных проблем, однако в дальнейшем, когда власти стали видеть в переходе на новый стиль признак лояльности, эта проблема приобрела для Церкви острый характер. 14 февр. 1918 г. вышел декрет об упразднении придворного духовенства и передаче благотворительных учреждений дворцового ведомства со всеми капиталами в ведение Наркомата призрения и закрытии придворных соборов и церквей. Через неделю после принятия декрета «Об отделении церкви от государства» отряд красногвардейцев занял помещения Синода в Петрограде, конфисковав ценные бумаги и активы на сумму 46 млн р. Работа прежних синодальных органов была прекращена. При этом большевики пока не вмешивались в деятельность учрежденных Поместным Собором высших органов церковного управления в Москве - возглавляемых патриархом Синода и Высшего Церковного Совета.

Поместный Собор своим постановлением от 25 янв. (7 февр.) 1918 г. назвал декрет «Об отделении церкви от государства» покушением на весь строй церковной жизни и актом открытого гонения на Церковь. Собор призвал верующих объединяться для защиты святынь. По всей стране созывались собрания духовенства и мирян, создавались объединения приходов. В янв.- начале февр. в Петрограде, Москве, во мн. др. городах состоялись многолюдные крестные ходы. В Харькове, Воронеже, Самаре, Шацке и Туле по мирным церковным шествиям был открыт огонь со стороны красногвардейцев, среди верующих были жертвы. Видимо, в это время в советском руководстве обсуждалась возможность проведения организованных репрессий против правосл. Церкви. Л. поручил управляющему делами СНК Бонч-Бруевичу передать патриарху Тихону, что «Советская власть не собирается надевать на его голову венец мученичества, но все те, кто будут распространять его произведения, будут арестовываться и предаваться суду» (Бонч-Бруевич В. Д. Избранные атеистические произведения. М., 1973. С. 142). Вместе с тем активные выступления против принятия декрета «Об отделении церкви от государства» оказались неожиданными для большевиков, к-рые рассчитывали, что декрет не встретит серьезного сопротивления. К тому же в февр.-марте 1918 г. положение Советского гос-ва стало особенно неустойчивым из-за наступления нем. войск и утраты огромных территорий на западе страны. В таких условиях большевики сочли возможным вступить в диалог с Церковью и выразили готовность пойти на определенные уступки по менее важным для них на тот момент религ. вопросам.

Была достигнута договоренность о встрече Л. с прибывшей в Петроград из Москвы депутацией Поместного Собора во главе с бывш. обер-прокурором Синода А. Д. Самариным и проф. МДА Н. Д. Кузнецовым. В последний момент из-за срочного переезда советского правительства в Москву встреча была перенесена туда. Однако в последующих переговорах, проходивших в Москве с 27 марта, Л. не принял участия (в дальнейшем он будет продолжать избегать личных контактов с офиц. представителями Церкви). С соборной депутацией встречались нарком юстиции Д. И. Курский, Бонч-Бруевич и М. Т. Елизаров, зять Л. Советские представители заявили о возможности смягчения норм декрета «Об отделении церкви от государства» при его практической реализации путем издания дополнительных инструкций и постановлений с учетом интересов Церкви. Были даны заверения, что все дальнейшие советские законы, затрагивающие вероисповедальные вопросы, будут разрабатываться с участием представителей религ. орг-ций. Утверждалось, что религ. орг-ции смогут получить права юридических лиц, зарегистрировавшись гражданским образом. Бонч-Бруевич дал обещание не закрывать духовные семинарии в Москве, а также позволить верующим посещать святыни Московского Кремля.

Через нек-рое время Л. действительно разрешил проведение пасхальной службы в Кремле (единственный раз за время советской власти). Временный доступ к кремлевским святыням оказался единственной уступкой, сделанной советским правительством во исполнение обещаний, данных на переговорах с соборной делегацией. В апр. 1918 г. СНК образовал Межведомственную комиссию по выработке инструкции по проведению отделения Церкви от гос-ва. В нее предписывалось включить представителей всех заинтересованных орг-ций, ведомств и компетентных лиц, однако привлечения для работы в комиссию представителей религиозных орг-ций, вопреки ранее обещанному, не произошло. 8 мая Межведомственная комиссия была упразднена, а вместо нее при Наркомате юстиции (НКЮ) был создан 8-й (с 1922 - 5-й) отдел по проведению в жизнь декрета «Об отделении церкви от государства» - главное правительственное учреждение, ответственное за религ. политику в стране. Неофициально 8-й отдел также назывался Ликвидационным, поскольку его основной задачей была полная ликвидация прежней, дореволюционной системы государственно-церковных отношений. Существовало и более расширительное толкование задач отдела: ликвидация всей иерархической системы управления РПЦ и преобразование ее в совокупность самоуправляемых религ. общин. Руководителем 8-го отдела стал замнаркома юстиции Красиков, известный особой нетерпимостью к религии.

В мае 1918 г. происходит новое усиление давления на Церковь. Видимо, это было связано с общим ужесточением внутренней политики РКП(б) из-за начала полномасштабной гражданской войны (мятеж Чехословацкого корпуса в Поволжье, Сибири и на Дальн. Востоке). Возможно также, что большевики стали воспринимать как реальную угрозу растущую религиозную активность, проявившуюся, напр., в общенародном праздновании Пасхи и особенно в устроенном 22 мая 1918 г. Союзом православных приходов Москвы грандиозном крестном ходе на Красной пл. Эти мероприятия по масштабам превзошли устроенные ранее большевиками торжества в честь 1 мая и воспринимались советскими властями как «собирание сил организующей контрреволюции». ЦК РКП(б) принял постановление по поводу того, что «в последнее время усилилась агитация духовенства против Советской власти». Для противодействия этому было решено «повести против духовенства усиленную письменную агитацию», а также «принять меры по вселению городской бедноты в монастырские и иные духовные дома». Начался активный процесс захвата и изъятия монастырских и церковных зданий в крупных городах. В Москве, вопреки обещанию Бонч-Бруевича, в зданиях духовных семинарий были размещены военные части. Принятая 10 июля 1918 г. Конституция РСФСР подтвердила положения декрета «Об отделении церкви от государства»: «В целях обеспечения за трудящимися действительной свободы совести церковь отделяется от государства и школа от церкви, а свобода религиозной и антирелигиозной пропаганды признается за всеми гражданами» (Гл. 2. П. 13). Конституция утвердила лишение избирательных прав духовенства наряду с преступниками, бывш. полицейскими и др. лицами, «живущими на нетрудовые доходы»: «Не избирают и не могут быть избранными... монахи и духовные служители церквей и религиозных культов» (Гл. 13. П. 65).

В ответ на практику защиты храмов от погромщиков через сбор прихожан колокольным звоном 30 июля вышло постановление СНК «О набатном звоне», согласно которому за созыв населения набатом виновные предавались суду трибунала. 24 авг. 1918 г. была издана инструкция НКЮ «О порядке проведения в жизнь декрета «Об отделении церкви от государства и школы от церкви»». Вопреки обещаниям представителей СНК на переговорах с соборной делегацией в марте-апр., этот документ был составлен без участия представителей религ. орг-ций и еще более ужесточил требования к религ. объединениям. Инструкция разъясняла порядок предоставления молитвенных зданий в пользование общинам верующих после обязательного заключения договора с местными органами власти и описи их представителями церковного имущества. Утверждалось полное изъятие у религ. об-в всего небогослужебного имущества, закрывались все религ. благотворительные и просветительские об-ва. 20 сент. 1918 г. из-за конфискации помещений Московского епархиального дома, где проходили соборные заседания, преждевременно прекратил свою работу Всероссийский Поместный Собор. Участились случаи нападения большевистских отрядов на мон-ри с разграблением или конфискацией монастырского имущества. При этом нередки были случаи жестоких расправ с насельниками монашеских обителей или мирянами, вставшими на их защиту.

По отношению к активному духовенству все чаще применялось тюремное заключение. Масштаб арестов стал настолько значителен, что 11 июня 1918 г. ВЧК сочла нужным оповестить население: «…ни один священник, епископ и т. д. не был и никогда не будет арестован только за то, что он духовное лицо; те же, кто ведет контрреволюционную деятельность, независимо от своей принадлежности к духовному званию, будут привлекаться к ответственности, но не за религиозную, а за антиправительственную деятельность». Подобная аргументация в отношении преследования духовенства будет использоваться в дальнейшем практически все время существования советской власти. На первом этапе репрессий власти еще избегали офиц. вынесения священнослужителям смертных приговоров. Однако все чаще стали происходить внесудебные расправы над духовенством. В июне был убит Пермский архиеп. сщмч. Андроник (Никольский) в Перми, в р. Тобол красноармейцы утопили Тобольского еп. сщмч. Ермогена (Долганёва). В авг. в Свияжске от рук красноармейцев погиб Сарапульский еп. сщмч. Амвросий (Гудко). Тогда же жертвой расправы стал Черниговский архиеп. сщмч. Василий (Богоявленский), посланный Поместным Собором в Пермь с согласия советских властей для расследования обстоятельств кончины архиеп. Андроника. На обратном пути между Пермью и Вяткой архиеп. Василий и др. члены соборной делегации были схвачены и расстреляны ворвавшимися в поезд солдатами. В зачитанном на заключительном заседании Поместного Собора докладе соборной комиссии о гонениях в списке новомучеников было перечислено 4 архиерея, 2 архимандрита, 8 протоиереев, 20 священников, 8 монахов и 7 мирян. Имена 7 убитых священников и 18 мирян комиссии установить не удалось, эти данные были далеко не полными.

Репрессии приняли организованный характер после издания 5 сент. 1918 г. декрета СНК «О «Красном терроре»», который предписывал обеспечить защиту Советской Республики «от классовых врагов путем изолирования их в концентрационных лагерях», а также постановлял, что «подлежат расстрелу все лица, прикосновенные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам». Священнослужителей расстреливали за одну только принадлежность к духовному сословию, обычно объединяя в группы приговоренных вместе с бывш. офицерами рус. армии, чиновниками, политическими деятелями и предпринимателями, либо как заложников в ответ на террористические акты против советских руководителей, либо по абсолютно надуманным обвинениям в подготовке вооруженных выступлений против советских властей. Сам Л. в период гражданской войны включал духовенство в категорию потенциальных врагов новой власти, против которых должны быть в первую очередь направлены репрессии. Так, в телеграмме в Пензенский губисполком после антибольшевистского крестьянского восстания в авг. 1918 г. Л. указывал: «...провести массовый террор против кулаков, попов и белогвардейцев; сомнительных запереть в концентрационный лагерь вне города» (ПСС. Т. 50. С. 143-144). Всего в 1918 г., согласно данным ВЧК, по приговорам революционных трибуналов было расстреляно 827 священнослужителей (по др. сведениям - ок. 3 тыс.). Одними из первых жертв объявленного террора стали казненный в Смоленске Вяземский еп. сщмч. Макарий (Гневушев), а также расстрелянные в Москве Селенгинский еп. сщмч. Ефрем (Кузнецов) и настоятель собора Василия Блаженного прот. сщмч. Иоанн Восторгов. В Петрограде в первые месяцы террора было расстреляно более 20 священнослужителей, в т. ч. настоятель Казанского собора прот. сщмч. Философ Орнатский с 3 сыновьями. В сент. 1918 г. в Кириллове был убит Кирилловский еп. сщмч. Варсонофий (Лебедев), в Верном (ныне Алматы) - Семиреченский еп. сщмч. Пимен (Белоликов), в окт. в Вятке расстреляли еп. бывш. Михайловского Исидора (Колоколова), в нояб. в Н. Новгороде был казнен Балахнинский еп. сщмч. Лаврентий (Князев).

По поводу смерти еп. Лаврентия патриарх Тихон обратился с запросом в СНК: «Это уже десятый архиерей православной церковной иерархии Российской, подвергшийся насильственной смерти. Обращаюсь к Совету Народных Комиссаров с просьбой сообщить, за какие вины пострадал преосвященный Балахнинский Лаврентий». На этот запрос в Нижегородской губЧК был составлен следующий ответ: «Да, епископ Лаврентий - пока только «десятый архиерей православной церковной иерархии Российской», подвергнутый расстрелу, и других надесятых архиереев ждет та же участь, что и десятого Лаврентия. До тех пор всех этих господ архиереев Советская власть будет расстреливать, пока окончательно не сломит, не задавит преступную контрреволюционную деятельность высших иерархов среди низших своих соратников и среди всего народа Республики Российской... Патриарх Тихон, собиравшийся отслужить благодарственное всенародное молебствие при успехе авантюры Локкарта, пусть ограничится тем, что отслужит панихидку по своим титулованным соратникам вполне основательно и законно расстрелянным за их контрреволюционную деятельность» (ЦАНО. Ф. 2209. Оп. 3. Д. 19963. Л. 14-16).

Прямая угроза в это время нависла и над самим патриархом. В большевистской печати свт. Тихона открыто обвиняли в причастности к «заговору Локкарта» - попытке свержения советского правительства, якобы организованной главой брит. миссии в Москве Р. Локкартом и предотвращенной ВЧК. В первую годовщину прихода большевиков к власти патриарх Тихон обратился с открытым посланием к СНК. Указывая на невыполнение большевиками всех данных ими по приходу к власти обещаний, патриарх особо остановился на нарушениях свободы в делах веры: «Не проходит дня, чтобы в органах вашей печати не помещались самые чудовищные клеветы на Церковь Христову и ее служителей, злобные богохульства и кощунства... Вы наложили свою руку на церковное достояние, собранное поколениями верующих людей, и не задумались нарушить их последнюю волю. Вы закрыли ряд монастырей и домовых церквей, без всякого к тому повода и причины. Вы заградили доступ в Московский Кремль - это священное достояние всего верующего народа». Свт. Тихон писал о проводимых большевиками кровавых репрессиях: «Казнят епископов, священников, монахов и монахинь. Ни в чем не повинных, а просто по огульному обвинению в какой-то расплывчатой и неопределенной контрреволюции». Патриарх увещевал большевистских правителей: «...отпразднуйте годовщину своего пребывания у власти освобождением заключенных, прекращением кровопролития, насилия, разорения, стеснения веры; обратитесь не к разрушению, а к устроению порядка и законности, дайте народу желанный и заслуженный им отдых от междоусобной брани» (Акты свт. Тихона. С. 149-151). 24 нояб. был проведен обыск в патриаршей резиденции в Троицком подворье, патриарх был помещен под домашний арест, затем доставлен на допрос в ВЧК. Свт. Тихон отверг обвинения в призывах к свержению советской власти: «Никаких воззваний о «свержении Советской Власти» я не подписывал и никаких действий для этого не предпринимал и предпринимать не собираюсь. Что многим мероприятиям народных правителей я не сочувствую и не могу сочувствовать, как служитель Христовых начал, этого я не скрываю, но... не наше дело судить о земной власти, Богом допущенной, а тем более предпринимать действия, направленные к ее низвержению» (Следственное дело Патр. Тихона. М., 2000. С. 75). 6 янв. 1919 г. после многочисленных ходатайств со стороны Синода и объединений прихожан патриарх был освобожден из-под домашнего ареста.

В течение 1918 г. для советского руководства становилась все более очевидной неудача расчетов на самоликвидацию РПЦ после лишения ее гос. субсидий и конфискации собственности. Благодаря поддержке верующих и твердой позиции священноначалия Церковь смогла выстоять в трудных условиях. Определенные затруднения с проведением религ. политики возникли и из-за неорганизованности советского аппарата на местах. 8-й отдел НКЮ обвинял местные органы как в превышении своих полномочий в антицерковных действиях («конфискация предметов культа без составления описей, расстрелы и аресты без санкции вышестоящих органов и т. п.»), что вредило репутации власти у населения, так и в отсутствии должного внимания к исполнению декрета «Об отделении церкви от государства». В результате в ряде губерний продолжало действовать большинство церковноприходских школ, а преподавание Закона Божьего происходило «едва ли не повсеместно», метрические книги по-прежнему велись духовенством. Из-за «всевозможных затруднений» практическое осуществление декрета «Об отделении церкви от государства» затянулось на неск. лет и в некоторых регионах закончилось уже после 1921 г. Впрочем, полное исполнение законодательных норм в области образования, благотворительности или ведения метрических записей не было определяющей целью советской религ. политики, сосредоточенной прежде всего на разрушении основ церковной организации.

В кон. 1918 - нач. 1919 г. происходит переход от первых стихийных «кавалерийских атак на Церковь» к более организованному наступлению на религ. орг-ции. Позднее в советской атеистической лит-ре этот период антицерковной борьбы получил название «бури и натиска». Большевистское руководство в некоторой степени пересмотрело взгляды на причины значительного влияния Церкви в обществе. Если раньше это связывалось прежде всего с материальными церковными богатствами, то теперь объяснялось гл. обр. наличием религ. предрассудков у отсталых масс населения. Следов., важнейшим оружием борьбы с Церковью становилась антирелиг. пропаганда, решительное наступление на «религиозное мракобесие» для скорейшей победы над «темнотою масс». Подобные взгляды получили свое отражение в принятой в марте 1919 г. на VIII партийном съезде Программе РКП(б), составленной под рук. и при личном участии Л. В области религ. политики большевикам отныне предлагалось не удовлетворяться отделением Церкви от гос-ва, а «неуклонно осуществлять фактическое освобождение трудящихся масс от религиозных предрассудков посредством пропаганды и повышения сознания масс». При этом в партийной программе оговаривалось, что вести пропаганду против Церкви нужно «заботливо избегая всякого оскорбления чувств верующей части населения и закрепления религиозного фанатизма». В данном уточнении, очевидно, проявлялась осторожность Л., опасавшегося во время гражданской войны лишиться поддержки крестьянства из-за чрезмерных антицерковных акций. Ранее, в нояб. 1918 г., в выступлении на I Всероссийском съезде работниц Л. сказал: «Бороться с религиозными предрассудками надо чрезвычайно осторожно; много вреда приносят те, которые вносят в эту борьбу оскорбление религиозного чувства. Нужно бороться путем пропаганды, путем просвещения. Внося остроту в борьбу, мы можем озлобить массу; такая борьба укрепляет деление масс по принципу религии, наша же сила в единении. Самый глубокий источник религиозных предрассудков - это нищета и темнота; с этим злом и должны мы бороться» (ПСС. Т. 37. С. 186).

Впрочем, оскорбление религиозного чувства понималось большевиками достаточно своеобразно. Принятие пункта об уважении чувств верующих в партийной программе произошло в разгар кощунственной кампании по вскрытию мощей. Она стала первой и одной из самых крупных подобных общегос. антицерковных акций за всю историю советского периода. В окт. 1918 г., во время погрома в Александровом Свирском в честь Святой Троицы мужском монастыре была впервые вскрыта рака с мощами прп. Александра Свирского, где красноармейцы якобы обнаружили «восковую куклу». Получив известия об этом, 8-й отдел НКЮ решил сделать подобную практику повсеместной. С февр. 1919 г. вскрытие мощей приобрело уже массовый характер. 16 февр. Коллегия НКЮ приняла специальное постановление «Об организованном вскрытии мощей». Устроителям кампании казалось, что «разоблачение мошеннических проделок церковников с мощами» (демонстрация тленности останков святых) за короткое время подорвет авторитет Церкви среди народа. Подобных взглядов придерживался в тот момент и сам Л. По воспоминаниям Бонч-Бруевича, Л. говорил: «Показать, какие именно были «святости» в этих богатых раках и к чему так много веков с благоговением относился народ, этого одного достаточно, чтобы оттолкнуть от религии сотни тысяч людей». 17 марта 1919 г. Л., после того как Красиков сумел заинтересовать его «ошеломительным успехом в деле дискредитации церковников» в Александровом Свирском мон-ре, обратился к наркому юстиции Курскому с предложением устроить публичное вскрытие рак с мощами в Чудовом в честь Чуда архангела Михаила в Хонех мужском монастыре. Позднее, узнав от Красикова, что при вскрытии мощей прп. Сергия Радонежского в Троице-Сергиевой лавре велась киносъемка, Л. немедленно дал поручение: «Надо проследить и проверить, чтобы поскорее показали это кино по всей России». По свидетельству Бонч-Бруевича, Л. запросил фотографии вскрытия раки прп. Сергия и остался ими очень доволен.

Одновременно и взаимосвязанно с кампанией по вскрытию мощей проходило массовое закрытие монастырей. В первый год советской власти положение мон-рей оставалось неопределенным: у обителей изымались земельные угодья и помещения, проводились реквизиции, насельники подвергались репрессиям, однако в целом монашеская жизнь в монастырях сохранялась. С весны 1918 г. начался процесс перехода монашеских обителей на положение сельскохозяйственных артелей или коммун, что позволялось советским законодательством. Однако с осени того же года 8-й отдел НКЮ стал требовать от местных властей «ликвидации черных гнезд» (так мон-ри именовались даже в официальных советских документах). Формальным основанием для таких акций обычно служили распоряжения о выселении из мон-рей «тунеядствующего элемента». При этом разъяснялось, напр., Костромским губисполкомом: «...так как от местной духовной власти предписывалось монашествующим принимать все меры к сохранению монастырей и там, где это нужно для спасения монастыря и монашествующих, свертываться даже в коммуны, то постановлением имелось в виду чрез полное удаление всех монашествующих положить предел развитию таковых фиктивных коммун с одной стороны и с другой не дать возможности оставшимся злобствующим элементам, окружая себя ореолом мученичества, производить враждебную советской власти агитацию» (ГАКО. Ф. Р-6. Оп. 1. Д. 513. Л. 2 об). Выселение монахов, как правило, сопровождалось многочисленными эксцессами. У монашеской братии отбирались продовольствие, одежда, обувь, церковные ценности подвергались разграблению.

В нояб. 1918 г. были выселены последние насельники и насельницы Чудова и Вознесенских мон-рей Московского Кремля, вход для верующих к кремлевским храмам был окончательно закрыт. Следующей зимой монашествующие были выселены уже из большей части мон-рей Москвы, здания были заняты под жилье, различные советские учреждения, а также детские приемники, тюрьмы и концлагеря. В Калуге в дек. того же года местные власти приняли решение о закрытии всех 16 мон-рей на территории губернии с выдворением оттуда монашествующих. Так, в это время была выселена основная часть братии Оптиной в честь Введения во храм Пресвятой Богородицы мужской пустыни. Решением местных властей были закрыты большинство мон-рей в Олонецкой, Вятской, Костромской, Новгородской губерниях. В 1919 г. были введены новые ограничительные меры в отношении деятельности религ. орг-ций. Вышли распоряжения о недопущении преподавания основ религии лицам до 18 лет, о запрете религ. благотворительности, о допустимости закрытия храмов «по запросу трудящихся масс» для использования их зданий под учреждения культуры и образования. Были национализированы все детские воспитательные учреждения. Небольшие церковные приюты закрывались, а их питомцы распределялись по др. детским домам. В связи с тем, что большевики начали спекулятивные внешнеторговые операции, они систематически конфисковывали в пользу гос-ва из храмов изделия из драгоценных металлов.

Во время гражданской войны значительная часть территории страны вышла из-под контроля советских властей. Установившиеся в этих регионах антибольшевистские военные правительства, как правило, проявляли благожелательное отношение к правосл. Церкви; вступавшие в города белые войска приветствовались колокольным звоном. На территориях, занятых армиями адм. А. В. Колчака и ген. А. И. Деникина, в условиях разрыва связей с центральными органами церковной власти действовали автономные Высшее временное церковное управление Сибири и Временное высшее церковное управление на Юго-Востоке России, которые солидаризировались с борьбой Белого движения. На этих территориях многие архипастыри и клирики включились в политическую деятельность, в белых армиях имелось военное духовенство. Подобные факты активно использовались большевистской пропагандой и служили поводом для антицерковных акций. Прямые репрессии против духовенства приобрели в 1919 г. большой размах, особенно в прифронтовой полосе. Массовые казни священнослужителей происходили, как правило, перед отступлением красных войск, а также после прихода Красной Армии при отступлении белых. В дек. 1918 г. в Перми был казнен (утоплен) Соликамский еп. сщмч. Феофан (Ильменский). В янв. 1919 г. были расстреляны священномученики Белгородский еп. Никодим (Кононов) в Белгороде и Ревельский еп. Платон (Кульбуш) в Юрьеве (ныне Тарту, Эстония). В июле 1919 г. в Астрахани казнили Астраханского митр. сщмч. Митрофана (Краснопольского) и Енотаевского еп. Леонтия (Вимпфена). В окт. 1919 г. в Саратове был казнен Вольский еп. сщмч. Герман (Косолапов). В этот период, по неполным данным следственных органов белых войск, от рук большевиков погибли: в Пермской губ.- 51 священник и 36 монахов и послушников, в Харьковской - 70 иереев, в Воронежской - 160, в Ставропольской - 52, в Кубанской обл.- 43 священника. По всей стране, по подсчетам исследователей, во время гражданской войны было казнено ок. 15 тыс. священнослужителей и активных мирян из приходских союзов и братств. Большое количество верующих подвергалось заключению в тюрьмы и концлагеря. Мн. архипастыри и пастыри были вынуждены покинуть родину.

Патриарх Тихон еще в начале гражданской войны отказался дать благословение Белому движению, осуждая братоубийство, от кого бы оно ни исходило. Патриарх видел спасение от большевизма в духовности, а не в кровавой войне. 8 окт. 1919 г. свт. Тихон обратился с посланием к архипастырям и пастырям, в к-ром заявил о несправедливости обвинений Церкви в «скрытой контрреволюции, направленной якобы к низвержению советского строя». Патриарх призвал духовенство не подавать «никаких поводов, оправдывающих подозрительность советской власти», подчиняться «ее велениям» и отказаться от всяких политических выступлений (Акты свт. Тихона. С. 163-164). Патриаршее послание не было попыткой к.-л. приспособленчества к большевистской власти. Оно появилось в дни наибольшего успеха белых войск за все время гражданской войны - одновременного максимального продвижения войск ген. Деникина к Москве, перехода в контрнаступление адм. Колчака в Зап. Сибири и похода ген. Н. Н. Юденича на Петроград. Большевики в тот момент уже готовили эвакуацию правительственных учреждений в Вологду и создавали структуры для подпольной работы.

Однако успехи белых войск оказались кратковременными, уже к концу окт. 1919 г. Красная Армия перешла на всех фронтах в решающее наступление. В этих условиях фактическое предложение патриарха об установлении нормальных отношений Церкви с Советским государством не нашло отклика. Патриаршее послание обсуждалось 26 окт. на заседании Политбюро ЦК РКП(б) и 28 окт. на заседании СНК. Высшие органы партийно-гос. власти приняли решение об усилении борьбы с Церковью, дав особое поручение по этому вопросу ВЧК. Разъясняя 27 окт. органам пропаганды ситуацию с посланием патриарха, Красиков расценил его как попытку «усыпить бдительность и энергию советской власти» и призвал продолжать «энергичную антирелигиозную агитацию, вскрытие мощей, разгон очагов реакции, монастырей» (Следственное дело Патриарха Тихона. М., 2000. С. 81-83). Т. о. ответом большевиков на послание свт. Тихона о невмешательстве Церкви в политику стало еще большее усиление репрессий.

Советская власть старалась воспрепятствовать деятельности органов высшего церковного управления. 24 дек. 1919 г. патриарх Тихон был вновь заключен под домашний арест. 25 дек. был арестован ряд членов Синода - митрополиты Новгородский Арсений (Стадницкий) и Тифлисский сщмч. Кирилл (Смирнов), Крутицкий архиеп. Иоасаф (Каллистов). Архиереи через некоторое время были освобождены, но патриарх продолжал находиться под домашним арестом. В янв. 1920 г. в Москве состоялся судебный процесс над деятелями Совета объединенных приходов во главе с Самариным и Кузнецовым, ранее выступавшими как участники переговоров с советскими властями со стороны Церкви. Все обвиняемые были приговорены к длительным срокам заключения. По приговорам трибуналов практиковалось массовое заключение нежелательных для советской власти духовных лиц в тюрьмы и лагеря «до завершения гражданской войны». Так, были осуждены митр. Кирилл (Смирнов), архиеп. Константин (Булычёв), епископы Феодор (Поздеевский), Гурий (Степанов), священноисп. Виктор (Островидов) и др.

Активно продолжалось закрытие мон-рей. В нояб. 1919 г. было принято постановление о ликвидации Троице-Сергиевой лавры как мон-ря. По поручению патриарха и Синода делегация церковных общин г. Сергиева (ныне Сергиев Посад) во главе с проф. МДА И. В. Поповым пыталась отстоять лавру. Попову удалось добиться личных встреч с председателем ВЦИК М. И. Калининым, Бонч-Бруевичем и Красиковым. Решающее слово осталось за руководителем 8-го отдела НКЮ, который заявил: «Вопрос о ликвидации лавры как монастыря решен местной властью правильно, так как пребывание монахов в лавре как нетрудящегося праздного населения невозможно, помещения нужны для культурно-просветительных целей». На предложение Попова преобразовать лавру в трудовую коммуну Красиков ответил, что подобная практика, к-рая ранее допускалась по отношению к некоторым мон-рям «в виде исключения или по снисхождению», отныне признана советскими властями ненормальной и неприемлемой (РГИА. Ф. 831. Оп. 1. Д. 25. Л. 107). 30 окт. 1919 г. наркоматы юстиции и земледелия издали совместный циркуляр, запрещавший монахам и священникам, как лишенным избирательных прав, быть членами сельскохозяйственных объединений. После этого началась ликвидация монастырей, преобразованных в сельхозартели. Всего к кон. 1920 г. было закрыто 673 мон-ря.

Власти активизировали кампанию по вскрытию мощей. 30 июля 1920 г. СНК принял постановление «О ликвидации мощей во всероссийском масштабе», к-рым предписывалось изъятие мощей у верующих и помещение их в атеистические музеи. 25 авг. того же года вышел циркуляр НКЮ об уголовном преследовании за попытки противодействовать вскрытию мощей. В частности, был осужден на 5 лет концлагерей Тихвинский еп. Алексий (Симанский, впосл. патриарх Московский и всея Руси Алексий I) за освидетельствование мощей в Софийском соборе Новгорода перед их вскрытием властями. 10 мая 1920 г., когда стало известно о готовящемся изъятии мощей свт. Сергия Радонежского, патриарх Тихон вновь обратился в СНК с письмом, в котором говорилось, что «закрытие лаврских храмов и намерение вывезти оттуда мощи самым существенным образом затрагивает нашу религиозную совесть и является вторжением гражданской власти во внутреннюю жизнь и верования Церкви, что стоит в противоречии с декретом об отделении Церкви от государства» (Акты свт. Тихона. С. 168). По этому вопросу патриарх предложил лично встретиться с Л., но получил отказ. В сент. мощи свт. Сергия были изъяты и вывезены в один из московских музеев. Всего к этому времени по стране было совершено 63 вскрытия рак со св. мощами. К осени 1920 г. завершилась национализация церковного имущества. Согласно отчету 8-го отдела НКЮ, к этому времени у Церкви было изъято 7150 млн р., 828 тыс. десятин монастырской земли, 1112 доходных домов и т. д.

Особенностью большевистской религ. политики с осени 1919 г. стал переход к агентурной работе для внесения раскола внутри Церкви. Инициаторами подобных акций выступили органы ВЧК. Назначенный в окт. 1919 г. начальником Секретного отдела ВЧК М. И. Лацис объяснял в докладной записке необходимость подобного нового направления антицерковной борьбы: «Недостаточно одной коммунистической проповеди, а необходимо сделать всё, чтобы унизить церковь в глазах народа, чтобы внести в нее разложение и тем способствовать ее падению. Эту практическую задачу не может взять на себя ни наша партия, ни церковный отдел Наркомюста. Не может, потому что в этой работе приходится прибегнуть к методам, которые не к лицу ни нашей партии, ни Наркомюсту. Для этого у нас существует приспособленный орган ВЧК, который может проделать эту работу совершенно неофициально» (цит. по: Крапивин М. Ю. Деятельность С. М. Труфанова (бывш. иером. Илиодора) в Советской России (1918-1922) в связи с формированием гос. политики в отношении правосл. Церкви // ВЦИ. 2011. № 1/2 (21/22). С. 141-142).

В кон. окт. 1919 г. Политбюро и СНК дали ВЧК поручение работать в данном направлении. Речь шла прежде всего о выявлении представителей «прогрессивного» (просоветского) духовенства и привлечении их к сотрудничеству. Видимо, этим вопросом занимался и лично Л., у к-рого в окт.-нояб. 1919 г. состоялась встреча с вызванным в Москву из Петрограда свящ. В. Д. Красницким (впосл. один из лидеров обновленчества), тесно связанным с советскими властями. В др. случаях отношение гос. органов к группам «прокоммунистического духовенства» было негативным. Так, еще в сент. 1919 г. по инициативе 8-го отдела НКЮ в Москве состоялся суд над обвиненными в «дискредитации советской власти» руководителями «Христианско-социалистической рабоче-крестьянской партии», духовным лидером к-рой был свящ. С. В. Калиновский (впосл. деятель обновленчества, снял с себя сан) (Кривошеева Н. А. «Всецело приспособление к духу времени» // Вестн. ПСТГУ. Сер. 2: История. История РПЦ. 2009. Вып. 2(31). С. 29-40).

1 янв. 1920 г. Лацис дал распоряжение всем местным органам ВЧК «чинить препятствия черносотенному духовенству, даже арестовывая, когда придется, и помогая духовенству, стоящему за советскую власть». Благодаря поддержке советских органов активизировались раскольничьи группы, возникшие вокруг таких одиозных личностей, как бывш. еп. Владимир Путята в Пензе и бывш. иером. Илиодор Труфанов в Царицыне (ныне Волгоград), но в целом на тот момент действия ВЧК по внутреннему разложению Церкви не имели успеха. Против гос. поддержки «прогрессивного духовенства» выступили некоторые советские руководители, прежде всего глава 8-го отдела НКЮ Красиков. В авг. 1920 г. по его требованию был ликвидирован организованный в Москве с санкции ВЧК «Исполнительный комитет духовенства на началах коммунистического строя» (Исполкомдух), который выступал посредником в переговорах властей с Патриархией, привлекал к сотрудничеству различные религ. группировки, одновременно подвергая критике нек-рые чрезмерные действия 8-го отдела НКЮ. Глава Исполкомдуха А. Ф. Филиппов был арестован за то, что «не добился существенного разложения духовенства и перевода его в ряды сторонников советской власти, в то же время мешал деятельности советских учреждений в борьбе с церковниками» (Там же. Вып. 3(32). С. 81-82). Красиков требовал расстрела Филиппова, но через неск. месяцев тот был освобожден и вернулся к работе в «церковном» 6-м отд-нии Секретного отдела ВЧК. В нояб. 1920 г. Л. предложил руководителям ведомств, причастным к религ. политике, обменяться мнениями о возможности использования «реформаторской» части духовенства для устранения от управления Церковью патриарха Тихона. Нарком просвещения Луначарский и глава ВЧК Ф. Э. Дзержинский одобрили тактику негласной поддержки в своих целях «прогрессивных» групп внутри Церкви, Красиков же вновь выступил решительно против этого.

Постепенно руководство РКП(б) склонялось к необходимости изменения тактики борьбы с Церковью, к переходу от «военных приемов и методов» к активизации прежде всего пропагандистских усилий среди населения. Решающим обстоятельством, изменившим нек-рые методы антирелиг. политики, стал переход в нач. 1921 г. к нэп, основанной на компромиссе с крестьянством: советское руководство было вынуждено проявлять более терпимое отношение к религии, поскольку подавляющая часть сельского населения оставалась верующей. В апр. 1921 г. Л. в записке секретарю ЦК РКП(б) В. М. Молотову осудил циркуляр ЦК с призывом к празднику 1 мая: «разоблачать ложь религии». По мнению Л., такой лозунг был нетактичным по отношению к верующим: «Именно по случаю пасхи надо рекомендовать не разоблачать ложь, а избегать, безусловно, всякого оскорбления религии» (ПСС. Т. 52. С. 140). В соответствии с директивой Л. 21 апр. в «Правде» было напечатано указание «ни в коем случае не допускать каких-либо выступлений, оскорбляющих религиозное чувство массы населения».

В мае того же года, во время подготовки резолюции пленума ЦК РКП(б) о ходе реализации программы партии в области религ. отношений, Л. настоял на изъятии пункта, требующего решительной борьбы с попытками «отдельных служителей культа создать новую организацию церкви» (таковой, собственно, была позиция Красикова и 8-го отдела НКЮ). Снятие пункта о борьбе с «прогрессивным» духовенством Л. обосновал коротко: «Борьбу с религией поставить научнее». Также было дано указание переделать проект резолюции, «чтобы не выпячивать вопроса о борьбе с религией, и допустить, с рядом особо ограничительных условий, оставление в партии верующих, но заведомо честных и преданных коммунистов» (Там же. Т. 54. С. 440). Ранее Л. принципиально выступал против наличия в РКП(б) лиц с религ. взглядами. Так, напр., 30 мая 1919 г. он написал в Оргбюро ЦК записку о необходимости исключения из партии верующих. В итоговой резолюции ЦК РКП(б) «О постановке антирелигиозной пропаганды и о нарушении пункта 13 программы» от 18 мая 1921 г., с одной стороны, устанавливался запрет на членство в партии «тех, кто выполняет какие-либо обязанности священнослужителей любого из культов, как бы незначительны ни были эти обязанности» и предписывалось исключать из партии за связь с религ. культом лиц, занимающих ответственные посты. В то же время допускался прием в РКП(б) рядовых крестьян и рабочих, не порвавших с Церковью по бытовым причинам, а также, в исключительных случаях, «верующих, если они своей революционной борьбой или работой в пользу революции, защитой ее в опаснейшие моменты, доказывали свою преданность коммунизму».

В постановлении ЦК пересматривались положения об антирелиг. пропаганде, чтобы «не выпячивать этого вопроса на первое место, согласовать политику в данном вопросе со всей нашей экономической политикой, сущность которой заключается в восстановлении действительного соглашения между пролетариатом и мелкобуржуазными массами крестьянства, до сих пор проникнутыми религиозными предрассудками». Постановление призывало вести «серьезную научную, культурно-просветительную работу, подводящую естественнонаучный фундамент под историческое освещение вопроса о религии... чтобы на место религиозного миропонимания поставить стройную коммунистическую научную систему, обнимающую и объясняющую вопросы, ответы на которые до сих пор крестьянская и рабочая масса искала в религии». В мае 1921 г. при отделе пропаганды и агитации ЦК РКП(б) (Агитпроп) была образована Комиссия по антирелигиозной пропаганде.

При некотором действительном смягчении антирелиг. пропаганды (напр., фактически прекратилась кампания по вскрытию мощей, хотя уже изъятые мощи активно использовались в атеистических выставках) общий репрессивный курс по отношению к правосл. Церкви не претерпел в 1921 г. принципиальных изменений. По-прежнему, хотя и менее активно, шло закрытие мон-рей. За год было ликвидировано 49 обителей, т. о. к нач. 1922 г. страна потеряла почти 2/3 имевшихся ранее монастырей. Только в сент. 1921 г. был официально освобожден из-под домашнего ареста патриарх Тихон. Продолжались аресты и суды над представителями духовенства; на окраинных территориях, как и ранее, происходили расправы над священниками, обвинявшимися в «контрреволюции». В февр. 1921 г. в Петропавловске (ныне в Казахстане) в ходе подавления крестьянского восстания карательным отрядом был убит Петропавловский еп. сщмч. Мефодий (Краснопёров).

Личные взгляды Л. на религию в это время оставались неизменными. Показательно его выступление на X Всероссийской конференции РКП(б) 27 мая 1921 г. Объясняя необходимость перестройки хозяйственной работы при нэп, Л. коснулся необходимости удовлетворять спрос населения на любой продукт, включая косметику. Когда же из зала задали вопрос о наличии спроса на иконы, последовал ответ: «Вот что касается икон,- здесь напоминают, что крестьяне просят иконы,- то я думаю, что в отличие от капиталистических стран, которые пускают в ход такие вещи, как водку и прочий дурман, мы этого не допустим, потому что, как бы они ни были выгодны для торговли, но они поведут нас назад к капитализму, а не вперед к коммунизму, тогда как помада не угрожает этим. Что касается колоколов, то тут мнение расходится, и некоторые товарищи считают, что в некоторых местах скоро колокола будут добровольно перелиты на медную проволоку для электрификации. Кроме того, сейчас их в России так много, что они едва ли служат своему прямому назначению для религиозных людей, потому что надобность в этом миновала» (Там же. Т. 43. С. 326). В сент. того же года Л. дал указание по проекту постановления о продаже книг со складов: «Из числа книг, пускаемых в свободную продажу в Москве, изъять порнографию и книги духовного содержания, отдав их в Главбум на бумагу» (Там же. Т. 44. С. 119). При этом на IX Всероссийском съезде Советов 26 дек. 1921 г. Л. счел нужным выступить с репликой после речи Калинина: «Я уверен, что он не хотел приписать мне этой мысли, будто я когда-нибудь предлагал жечь молитвенники. Само собой разумеется, что я никогда этой вещи не предлагал и предложить не мог. Вы знаете, что по нашей Конституции, по основному закону нашей республики, свобода духовная насчет религии за каждым безусловно обеспечена» (Там же. С. 333).

Последний раз Л. подробно затронул вопросы антирелигиозной пропаганды в ст. «О значении воинствующего материализма» (Под знаменем марксизма. 1922. № 3), написанной в февр.-марте 1922 г. По его мнению, «неутомимая атеистическая пропаганда и борьба» требуют к себе особого внимания, в то время как работа ответственных за это гос. учреждений «ведется... крайне вяло, крайне неудовлетворительно, испытывая, видимо, на себе гнет общих условий нашего истинно русского (хотя и советского) бюрократизма» (О значении воинствующего материализма // ПСС. Т. 45. С. 25). Л. призывал использовать в борьбе с религией наследие европейской «боевой атеистической литературы» позапрошлого столетия: «Бойкая, живая, талантливая, остроумно и открыто нападающая на господствующую поповщину публицистика старых атеистов XVIII века сплошь и рядом окажется в тысячу раз более подходящей для того, чтобы пробудить людей от религиозного сна, чем скучные, сухие, не иллюстрированные почти никакими умело подобранными фактами пересказы марксизма, которые преобладают в нашей литературе». Помимо критики сухих и скучных работ советских антирелиг. агитаторов Л. выступил и против совр. ему исследований в области религиеведения «буржуазных» авторов: «Взгляните на представителей современной научной критики религий. Почти всегда эти представители образованной буржуазии «дополняют» свое же собственное опровержение религиозных предрассудков такими рассуждениями, которые сразу разоблачают их как идейных рабов буржуазии, как «дипломированных лакеев поповщины»». Так, проф. Р. Ю. Виппера Л. обвинил в том, что тот «не воюет с предрассудками и с обманом, которые составляют оружие церкви как политической организации» (Там же. С. 27).

В февр.-мае 1922 г., последние месяцы фактического руководства Л. Советским гос-вом, было организовано новое масштабное наступление на правосл. Церковь - кампания по изъятию церковных ценностей. К тому времени, несмотря на все гонения, Церковь смогла сохранить свои центральные и епархиальные структуры, по-прежнему пользовалась высоким уважением большинства населения. К тому же после окончания гражданской войны Церковь оставалась в стране фактически единственным влиятельным и открыто действовавшим общественным институтом, независимым от новой гос. власти. Подобное положение было недопустимым для советского руководства. В связи с наступлением нэп большевики были вынуждены отказаться от идеи быстрого преодоления «религиозных предрассудков», однако теперь они делали ставку на устранение от церковного управления патриарха Тихона и др. авторитетных архипастырей, чтобы разрушить единство Церкви, сделать ее подконтрольной, а впосл. разложить и уничтожить.

Поводом для новой мощной антицерковной кампании стал голод в Поволжье и др. регионах, начавшийся весной 1921 г. Церковь сразу же включилась в оказание помощи голодающим и предлагала властям взаимно приемлемое сотрудничество. Часть советских руководителей (прежде всего глава ВЦИК Калинин) считали допустимым пойти на соглашение с Церковью. В дек. 1921 - начале февр. 1922 г. было согласовано положение «О возможном участии духовенства и церковных общин в деле оказания помощи голодающим». Церковь получила юридические права проводить добровольный сбор пожертвований. Патриарх Тихон выразил готовность передать на помощь голодающим церковные ценности. Однако в это же время другая часть партийно-гос. деятелей готовилась к насильственному изъятию у Церкви материальных богатств. Наиболее активно за подобные акции выступал Л. Д. Троцкий. 16 февр. 1922 г. был принят декрет «Об изъятии церковных ценностей для реализации на помощь голодающим», предписывавший конфискацию в храмах предметов из драгоценных металлов. 23 февр. декрет был опубликован, а 28 февр. патриарх Тихон обратился к духовенству и верующим с воззванием, в к-ром заявил о допустимости пожертвования церковных предметов, не освященных и не имеющих богослужебного употребления, но изъятие богослужебных священных предметов расценил как святотатство.

Насильственные действия по изъятию ценностей из храмов вызвали протесты верующих, в ряде мест они переросли в силовое сопротивление представителям властей. В Политбюро шла полемика о применении при изъятии репрессивных мер. Калинин, Молотов и Л. Б. Каменев требовали с осторожностью выполнять поставленную задачу в связи с угрозой массовых беспорядков. Троцкий, И. В. Сталин и Г. Е. Зиновьев, напротив, были сторонниками самых жестких действий против верующих, в чем их поддерживало руководство ГПУ. Первоначально большинство членов Политбюро склонялось к тому, что «дело организации изъятия церковных ценностей еще не подготовлено и требует отсрочки, по крайней мере в некоторых местах». После сообщений из г. Шуя Иваново-Вознесенской губ., где 15 марта 1922 г. при столкновении прихожан с войсками имелись убитые и раненые, в Политбюро возникло замешательство. 19 марта была составлена инструктивная телеграмма ЦК РКП(б) за подписью Молотова с указанием местным партийным органам «ввиду имевших место осложнений» приостановить изъятие церковных ценностей и сосредоточиться на агитационной работе.

В это время Л. находился в отпуске по состоянию здоровья в с. Корзинкине Московской губ., где, в частности, был занят работой над ст. «О значении воинствующего материализма». Его супруга Н. К. Крупская вспоминала, что во время прогулок он много говорил на антирелигиозные темы. Получив сообщение о телеграмме Молотова, Л. в тот же день обратился к членам Политбюро с секретным письмом, требуя принятия самых крайних мер против руководства Церкви. Письмо было написано в агрессивной тональности, в качестве главного противника советской власти указывалось «черносотенное духовенство во главе со своим вождем», т. е. патриархом Тихоном. Л. приписывал свт. Тихону «план дать нам решающее сражение именно в данный момент», при этом тут же сам утверждал, что именно в это время борьба с властями для Церкви «особенно безнадежна и особенно невыгодна». Напротив, для властей «данный момент представляет из себя не только исключительно благоприятный, но и вообще единственный момент, когда мы можем 99-ю из 100 шансов на полный успех разбить неприятеля наголову и обеспечить за собой необходимые для нас позиции на много десятилетий». Л. считал, что сопротивление изъятию ценностей на нужды жертв голода подрывает авторитет Церкви, лишает ее поддержки народных масс и создает для большевиков удобные условия для насильственных действий: «Именно теперь и только теперь... мы можем (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией и, не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления... никакой иной момент, кроме отчаянного голода, не даст нам такого настроения широких крестьянских масс, который бы либо обеспечил нам сочувствие этих масс, либо, по крайней мере, обеспечил бы нам нейтрализование этих масс» (Письмо членам Политбюро. 1997. С. 141).

Л. ошибочно считал, что Церковь располагала ценностями в неск. сотен миллионов или даже миллиардов золотых рублей (реальная стоимость конфискованных в 1922 г. церковных ценностей составила 4,6 млн р.), и имел серьезные финансовые планы на этот фонд, без к-рого, по его словам, «никакая государственная работа вообще, никакое хозяйственное строительство в частности, и никакое отстаивание своей позиции в Генуе, в особенности, совершенно немыслимы». Перспектива соглашения с зап. гос-вами на Генуэзской конференции являлась для Л. дополнительным аргументом к немедленному проведению репрессий против Церкви: «...по международному положению России для нас, по всей вероятности, после Генуи окажется или может оказаться, что жестокие меры против реакционного духовенства будут политически нерациональны, может быть, даже чересчур опасны». Следовательно, делал вывод Л., «мы должны именно теперь дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий». Л. считал необходимым, чтобы Политбюро дало «детальную директиву судебным властям, тоже устную, чтобы процесс против шуйских мятежников, сопротивляющихся помощи голодающим, был проведен с максимальной быстротой и закончился не иначе, как расстрелом очень большого числа самых влиятельных и опасных черносотенцев г. Шуи, а по возможности также и не только этого города, а и Москвы и нескольких других духовных центров... Чем большее число представителей реакционной буржуазии и реакционного духовенства удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше» (Там же. С. 143). Патриарха Тихона Л. считал целесообразным не арестовывать, но установить над ним и над его перепиской тщательный контроль со стороны ГПУ.

Занятая Л. позиция изменила расстановку сил в Политбюро, где большинство получили сторонники жесткой линии. Под видом кампании по изъятию ценностей начались прямые карательные действия против Церкви. Оперативное руководство на местах осуществляли секретные тройки в составе секретаря губкома партии, начальника губотдела ГПУ и губвоенкома. Первые же аресты имели цель лишить Церковь руководства. В конце марта 1922 г. в Москве по обвинению в организации противодействия изъятию церковных ценностей были заключены в тюрьмы почти все члены высшего церковного управления и Московского епархиального совета, наиболее видные и влиятельные иереи и руководители органов приходского управления. В соответствии с указаниями Л. в апр. 1922 г. в Иваново-Вознесенске был проведен суд над 24 священнослужителями и мирянами (см. ст. Шуйский процесс 1922 г.), 4 из них были расстреляны. В апр.-мае состоялся процесс в Москве (см. ст. Московские процессы 1922 г.), на к-ром к смертной казни приговорили 11 священнослужителей и мирян (5 чел. из них были казнены). Л. в обоих случаях голосовал за применение смертных приговоров. 4 мая 1922 г. был привлечен к судебной ответственности патриарх Тихон, помещенный на следующий день под домашний арест. Уже после отстранения Л. из-за болезни от управления гос-вом, в июне-июле 1922 г., прошел Петроградский процесс 1922 г., закончившийся казнью митр. Вениамина (Казанского) и 3 др. новомучеников. В дек. 1922 г. состоялся 2-й Московский процесс. Всего в 1922 г. по стране прошло 250 судебных процессов по обвинению в «сопротивлении изъятию церковных ценностей», приговоры были вынесены 732 обвиняемым.

Помимо прямых репрессий органы власти организовывали группы «прогрессивного духовенства» для действий против каноничного священноначалия. 20 марта 1922 г. ГПУ докладывало в Политбюро о наличии церковной оппозиции патриарху и «реакционной группе синода». По мнению ГПУ, этой оппозиции следовало предоставить возможность избрать в церковное руководство «лиц, настроенных более лояльно к Советской власти». 30 марта Троцкий предложил Политбюро план раскола Церкви и разгрома ее «черносотенно-монархического крыла» с помощью «буржуазно-соглашательского» духовенства при поддержке властей, чтобы «заставить довести их эту кампанию внутри церкви до полного организационного разрыва с черносотенной иерархией, до собственного нового собора и новых выборов иерархии». После этого Троцкий предполагал немедленно провести «кампанию против обновленной церкви», превратить «буржуазную реформацию церкви» в «выкидыш» (Политбюро и Церковь. Кн. 1. С. 163). Данный план в Политбюро поддержали Сталин, Молотов, Зиновьев и Каменев. Л. не высказал своего мнения, но фактически предоставил Троцкому общее руководство действиями против Церкви, в т. ч. организацию в мае 1922 г. попытки захвата высшей церковной власти группой обновленцев (см. ст. «Живая церковь»). В то же время Л. не одобрил предложение Троцкого официально поддержать «прогрессивное духовенство» в центральной партийной печати. В сер. мая 1922 г., незадолго до первого инсульта, Л. в записке, составленной от имени членов Политбюро, выступил против принятия такого решения, хотя в целом одобрил предложение Троцкого об активном вмешательстве во внутренние дела Церкви («мы не оспариваем, частью даже поддерживаем».- Там же. С. 314). Летом 1922 г. обновленческий раскол распространился по всей стране, дезорганизовав центральное и епархиальное церковное управление. Непризнание обновленческого Высшего церковного управления служило основанием для репрессий против духовенства со стороны властей. В соответствии с декретом ВЦИК от 10 авг. 1922 г. в отношении священнослужителей, боровшихся против обновленцев, применялась адм. ссылка без суда на 3 года. В связи с обвинениями в причастности к противодействию изъятию церковных ценностей и сопротивлению обновленцам были заключены в тюрьмы или административно высланы 66 архиереев РПЦ - больше половины от их общего числа.

Противостояние с правосл. Церковью являлось основой советской религ. политики. По отношению к др. конфессиям, вопреки декларациям о полном равноправии всех религий в Советском гос-ве, в первые годы после Октябрьской революции политика большевиков была, как правило, менее жесткой. В пропагандистских целях «бывшей господствующей» правосл. Церкви противопоставлялись все остальные религии, ранее ограниченные в правах или преследовавшиеся царизмом. На практике помимо заявлений о лояльности со стороны религ. лидеров определяющим фактором была степень структурной организации конфессии. Наличие централизованной иерархичной структуры служило для большевиков веским основанием отнести данную конфессию к своим противникам. Так, Римско-католическую Церковь (РКЦ), хотя и находившуюся при царизме в стесненных условиях, Красиков в своем выступлении перед сотрудниками 8-го отдела НКЮ в мае 1918 г. отнес наряду с Православной к «крупным церквям», которые «безусловно враждебны Советской власти».

Католич. иерархи в России первоначально не отреагировали на принятие декрета «Об отделении церкви от государства», рассчитывая, что решения советской власти затронут только прежнюю гос. Церковь (Козлов-Струтинский С., Парфеньев П. История Католической Церкви в России. СПб., 2014. С. 348). Однако вскоре были закрыты католич. академия и семинария в Петрограде, а после издания инструкции по проведению в жизнь декрета об отделении Церкви от гос-ва к католич. приходам, как и к православным, были предъявлены требования о национализации их имущества. 9 сент. 1918 г. глава Могилёвского архидиоцеза РКЦ архиеп. Эдуард фон Ропп и экзарх рус. греко-католиков протопресв. Л. Фёдоров выразили протест в связи с действиями советских властей, отказавшись передавать церковное имущество без санкции папы Римского. В марте 1919 г., получив информацию о гонениях большевиков на верующих от архиеп. Э. фон Роппа и правосл. архиереев сибир. епархий, папа Римский Бенедикт XV поручил гос. секретарю Ватикана кард. П. Гаспарри обратиться к Л. с посланием: «Ваши приверженцы преследуют служителей Бога, в особенности тех, кто принадлежит к православной религии. Святой отец Бенедикт XV увещевает Вас дать строгое приказание, чтобы служители всякой религии были уважаемы» (Там же. С. 356). В ответном письме нарком иностранных дел Г. В. Чичерин заявил, что правосл. население находится в Советской России в лучшем положении, чем в странах, «где владычествует католицизм». В июле того же года Бенедикт XV обратился с личным письмом к Чичерину, вновь осудив преследования Русской Церкви, и предложил выкупить конфискованную церковную утварь, но получил отказ. Чичерин вновь отрицал факты религ. гонений в РСФСР.

Как и православные, католики-миряне создавали комитеты по защите храмов и духовенства, было образовано объединение католич. приходских советов. Католич. приходы категорически отказывались подписывать договора с местными властями относительно использования храмов. Сопротивление католич. клира и мирян вызвало репрессии со стороны советских властей. Неск. католич. клириков были арестованы, часть храмов закрыты. 29 апр. 1919 г. был задержан архиеп. фон Ропп (в нояб. того же года выслан в Польшу), 2 апр. 1920 г.- архиеп. Ян Цепляк, освобожденный через 2 недели под обязательство «способствовать успокоению умов». В целом репрессии большевиков против католиков были менее жестокими, чем в отношении православных. Во-первых, в силу малочисленности своей паствы в России католич. Церковь не воспринималась советскими властями как опасный противник; во-вторых, преследования католиков могли вызвать нежелательные внешнеполитические осложнения. Практиковался обмен арестованных католич. клириков на коммунистов, заключенных в тюрьмы в Польше. В 1922 г. католич. приходы противостояли изъятию церковных ценностей, а в дек. того же года были закрыты все католич. храмы Петрограда, архиеп. Я. Цепляк был подвергнут кратковременному аресту. В марте 1923 г. в Москве прошел процесс над архиеп. Я. Цепляком и 15 католическими священниками. Прелат К. Будкевич по приговору трибунала был казнен, а архиеп. Я. Цепляк, также приговоренный к смерти, после заключения в тюрьме выслан в Польшу.

Различные протестант. деноминации сектантского толка (в число сектантов большевики включали и старообрядцев) воспринимались советскими властями как преследуемое в дореволюционный период религ. меньшинство, сочувствующее мн. идеям коммунизма, что определяло их относительно привилегированный статус. Руководители сектантов в целом положительно восприняли Октябрьскую революцию 1917 г., заявляя о лояльности советскому правительству. В свою очередь в большевистском руководстве вначале были сильны идеи сотрудничества с сектантами, в т. ч. ради использования в своих интересах их международных связей с организациями своих единоверцев в зап. странах. Поскольку сектантские общины обычно не имели имущества и образовательных учреждений, положения декрета «Об отделении церкви от государства и школы от церкви» затрагивали их в меньшей степени. Основной проблемой в отношениях Советского гос-ва с сектантами в годы гражданской войны являлся вопрос о военной службе. Декрет об отделении Церкви от государства гласил, что «никто не может, ссылаясь на свои религиозные воззрения, уклоняться от исполнения своих гражданских обязанностей». Однако еще в момент принятия законопроекта Л. внес в этот параграф дополнение: «Изъятия из этого положения [либо замена] под условием замены одной гражданской обязанности другою в каждом отдельном случае допускаются по решению народного суда». Т. о. открывалась возможность для альтернативной службы во исполнение принципа свободы совести, на чем настаивал целый ряд сектантских орг-ций.

В нояб. 1918 г. в Москве был образован Объединенный совет религиозных общин и групп (ОСРОГ) из представителей толстовцев, баптистов, евангельских христиан, адвентистов, меннонитов и др. направлений неортодоксального христианства. Его председателем стал известный публицист-толстовец В. Г. Чертков. ОСРОГ обратился в СНК с просьбой законодательно освободить христиан-пацифистов от военной службы. Фактически сектанты освобождались от военной службы и ранее, а 22 окт. 1918 г. об этом был издан приказ Реввоенсовета за подписью его председателя Троцкого. Большевистское руководство со вниманием отнеслось к обращению ОСРОГ. Для подготовки законопроекта была создана комиссия во главе с Бонч-Бруевичем и уполномоченным ЦК РКП(б) по мобилизации Е. М. Ярославским; членом комиссии стал и Чертков. 4 янв. 1919 г. был принят декрет СНК «Об освобождении от воинской повинности по религиозным убеждениям». Для граждан, вероисповедание которых не позволяло брать в руки оружие, военная служба заменялась санитарной или «иной общеполезной работой». Решение об этом в каждом случае принимал народный суд при экспертизе представителей ОСРОГ. Л. принял участие в работе над законопроектом и вписал пункт о возможности в определенных случаях при ходатайстве ОСРОГ полного освобождения от любой службы. Лично представляя законопроект на заседании СНК, Л. подробно обосновал необходимость декрета, который принимался, чтобы «успокоить и удовлетворить тех, кто натерпелся преследований от царского правительства». В действительности декрет имел для большевиков гл. обр. пропагандистское значение. Текст закона был немедленно передан по радио за границу и, по воспоминаниям Бонч-Бруевича, «произвел большое впечатление. Заграничная пресса с изумлением его перепечатала. Всюду писали «о величайшей гуманности Советской власти, проявившейся в этом декрете»».

Стоит отметить, что, хотя правосл. священнослужители по советским законам не могли как «нетрудовые элементы» призываться в боевые части Красной Армии, согласно декрету от 20 июля 1918 г. активно проводилась мобилизация правосл. духовенства (в т. ч. архиереев) в тыловое ополчение, вопреки многочисленным протестам и ходатайствам паствы, лишавшейся духовного окормления. Когда представитель Патриархии проф. Кузнецов пытался опротестовать «призыв на военную службу лиц священного сана, епископов, священников и диаконов», глава 8-го отдела НКЮ Красиков заявил, что требования освобождения духовенства от призыва «противоречат революционным законам и являются обычным для контрреволюции средством контрагитации против советской власти». Позднее Чертков предлагал советскому руководству распространить действие декрета от 4 янв. 1919 г. и на правосл. священнослужителей, однако получил из 8-го отдела НКЮ ответ, что «лицам, принадлежащим к официальным служителям православного культа, как благословившего империалистическую войну и освещающего самодержавие, действию этого декрета не подлежат» (тем не менее в ряде случаев ОСРОГ брал на себя защиту в судах правосл. священников).

Выступая за принятие декрета, Л. предполагал, что количество отказов от военной службы по религиозной причине будет незначительным, однако они приняли массовый характер. На местах гос. власти часто привлекали сектантов к ответственности за отказ от военной службы; ок. 100 чел. из них были расстреляны. В кон. 1919 г. у ОСРОГ возник конфликт с 8-м отделом НКЮ, который требовал применить к нему положения декрета «Об отделении церкви от государства» и лишить прав юридического лица; экспертные заключения ОСРОГ все чаще не принимались судами во внимание. В апр. 1920 г. 8-й отдел провел ревизию ОСРОГ и пришел к выводу, что тот превратился в «источник антимилитаристской пропаганды, религиозного и анархического мировоззрения», а его деятельность «вредно отражается на Красной Армии». Канцелярия ОСРОГ была опечатана, мн. дела изъяты. В июне 1920 г. в Москве состоялся организованный ОСРОГ Всероссийский съезд внецерковных религиозных течений. Ввиду массовых нарушений декрета об освобождении от военной службы по религ. убеждениям часть делегатов выступила за пересмотр отношений с советскими органами; предлагалось призвать народ к всеобщему отказу от несения воинской повинности, однако Чертков настоял на продолжении сотрудничества с властями, чтобы помочь хотя бы малой части сектантов-отказников. 6 авг. того же года был издан циркуляр НКЮ «Об уклоняющихся от воинской повинности по так называемым религиозным убеждениям». Отныне такие дела предписывалось рассматривать в ускоренном порядке, при этом «разного рода экспертизы, удостоверения, свидетельства, выдававшиеся иногда так называемым Объединенным Советом или иными религиозными группами... ни в коем случае не могут иметь никакого принципиального значения или силы помимо прямого назначения служить частью судебного материала».

8 сент. 1920 г. Чертков во время личной встречи с Л. попросил отменить все распоряжения НКЮ, ограничивавшие права сектантов на отказ от военной службы. Л. на словах проявил участие, однако фактически встал на сторону 8-го отдела НКЮ. В окт. и нояб. Чертков еще дважды письменно обращался к Л. с докладами о нарушениях со стороны властей прав сектантов. По поручению Л. при СНК была создана комиссия для рассмотрения жалоб ОСРОГ во главе с замнаркома просвещения М. Н. Покровским. Комиссия пришла к выводу об отсутствии нарушений со стороны органов власти и, напротив, наличии «злоупотреблений» со стороны ОСРОГ. В связи с этим 14 дек. 1920 г. было принято постановление СНК об изменениях и дополнениях декрета «Об освобождении от воинской повинности по религиозным убеждениям». Процесс доказательства идейных убеждений был усложнен, допускалось привлечение в качестве экспертов лиц, не связанных с к.-л. религ. течениями, упоминание об ОСРОГ из текста закона было изъято. В то же время некоторые сектантские объединения выступили с предложениями внести изменения в декрет «Об отделении церкви от государства», в частности допустить предоставление религ. об-вам прав юридического лица, разрешить благотворительную и иную социальную деятельность, приобретение в собственность зданий и др. имущества. Все эти предложения СНК отклонил.

Помимо урегулирования вопроса об освобождении от военной службы советское руководство активно сотрудничало с сектантами на начальных этапах коллективизации сельского хозяйства. С 1918 г. общины сектантов обращались к советским властям с предложениями об устройстве ими земледельческих хозяйств на пустующих территориях. Эти предложения получили поддержку Л., к-рый возлагал серьезные надежды на эффективное освоение сектантами национализированных имений, а также на то, что сектантские коммуны могут популяризировать среди русского крестьянства идеи коллективного ведения хозяйства. В марте 1921 г. в Москве по инициативе ОСРОГ и под председательством Черткова состоялся 1-й Всероссийский съезд сектантских земледельческих и производительных объединений. Незадолго до этого Чертков и другие руководители ОСРОГ были привлечены к суду по обвинению в «извращении и затруднении правильного применения декрета об освобождении от воинской повинности». Съезд сектантских земледельческих объединений выступил в защиту ОСРОГ и осудил изменения декрета от 4 янв. 1919 г., в результате чего «тюрьмы, концентрационные лагеря и прочие места заключения вновь начинают наполняться мучениками за веру, не желающими по своим религиозным убеждениям или велению совести продолжать участвовать в военном деле». Также съезд выступил с требованием отмены смертной казни «как позорного и недостойного явления в человеческом обществе».

19 апр. 1921 г. Л. дал поручение замнаркома Рабоче-крестьянской инспекции (РКИ) В. А. Аванесову создать комиссию из представителей РКИ, наркоматов земледелия и труда для рассмотрения материалов съезда сектантских сельскохозяйственных объединений. После доклада Аванесова, в к-ром он подчеркнул, что решения сектантского съезда противоречат политике Советского гос-ва, 16 мая СНК поручил НКЮ совместно с Наркомземом и ВЧК разработать меры по противодействию антисоветской деятельности сектантов. Тем не менее репрессивные действия против нелояльной к советской власти части сектантов начались только с конца следующего года. Др. часть сектантов продолжала выступать за сотрудничество с властями в деле землеустройства своих общин. Их представители вошли в состав организованной при Наркомземе Комиссии по заселению совхозов, свободных земель и бывш. имений сектантами и старообрядцами. 5 окт. 1921 г. комиссия выпустила воззвание «К сектантам и старообрядцам, живущим в России и за границей», в котором говорилось: «Впервые за все существование России сектантам всех направлений и недавно еще гонимым старообрядческим согласиям, ушедшим достаточно далеко от только что господствовавшей и их угнетавшей государственной православной церкви, предоставляется полная возможность широкого объединения на трудовой почве в сельском хозяйстве решительно во всех его отраслях». Наиболее масштабной акцией по организации при гос. поддержке сектантских колхозов стало переселение на юг России общин духоборцев из Карсской обл., отошедшей к Турции по советско-тур. договору 1921 г. Оказывая покровительство землеустройству сектантских коммун, советские власти преследовали сельскохозяйственные артели, организованные насельниками правосл. мон-рей, считали «недопустимым и противоречащим интересам революции предоставление религиозным коллективам особых прав и привилегий» (Революция и церковь. 1920. № 6/8. С. 117).

По отношению к исламу советское правительство руководствовалось прежде всего интересами национальной политики, стараясь привлечь на свою сторону мусульм. население как в России, так и за ее пределами. Уже 20 нояб. 1917 г. СНК выступил с обращением «Ко всем трудящимся мусульманам России и Востока» с призывом поддержать социалистическую революцию. В обращении торжественно провозглашалась полная свобода исповедания ислама в Советском гос-ве: «Мусульмане России, татары Поволжья и Крыма, киргизы и сарты Сибири и Туркестана, турки и татары Закавказья, чеченцы и горцы Кавказа, все те, мечети и молельни которых разрушались, верования и обычаи которых попирались царями и угнетателями России! Отныне ваши верования и обычаи, ваши национальные и культурные учреждения объявляются свободными и неприкосновенными». 9 дек. 1917 г. СНК принял постановление о передаче Краевому мусульманскому съезду в Петрограде исторического Корана Османа (VIII в.), хранившегося в Гос. публичной б-ке. 17 янв. 1918 г. Л. одобрил предложения Комиссариата по делам мусульман (Муском) Наркомата по делам национальностей (Наркомнац) о передаче «трудящимся мусульманам» башни Сююмбике в Казани и комплекса Караван-сарай в Оренбурге.

Сформированные в период Временного правительства центральные и региональные общественные организации мусульман России отказались признать власть советского правительства. В янв. 1918 г. после разгона большевиками Учредительного собрания действовавшее в Казани Национальное управление (Милли Идарэ) провозгласило себя единственным законным органом власти мусульман Поволжья и Урала. В составе Национального управления имелось Религиозное министерство (Диния назараты) во главе с муфтием Г. Баруди, организованное на основе существовавшего до 1917 г. Оренбургского магометанского духовного собрания (ОМДС). В апр. 1918 г. Наркомнац упразднил прежние мусульм. орг-ции с передачей их полномочий органам Мускома. Однако в постановлении о ликвидации Национального управления оговаривалось сохранение его религ. ведомства в качестве самостоятельного духовного учреждения мусульман «с условием невмешательства в политические дела». В ответ муфтий Баруди выпустил воззвание с протестом против действий советских властей. Вскоре Баруди выехал на территорию, контролируемую белыми. После взятия Уфы Красной Армией в июне 1919 г. он был арестован, но вскоре освобожден и перешел на позиции сотрудничества с советской властью. В сент. 1920 г. в Уфе под председательством Баруди состоялся 1-й Всероссийский съезд улемов. На съезде было реорганизовано Центральное духовное управление мусульман (ЦДУМ) Внутренней России и Сибири, сохранившее прежний кадровый состав ОМДС. ЦДУМ приняло активное участие в борьбе с голодом в Поволжье, с разрешения властей при духовном управлении мусульман был организован комитет помощи голодающим. Параллельно с дек. 1917 г. при Башкирском национальном обл. правительстве в Оренбурге действовало самостоятельное Башкирское духовное управление мусульман (БДУМ). После того как в февр. 1919 г. национальное правительство Башкирии, ранее поддерживавшее белых, перешло на сторону советской власти и было преобразовано в Башкирский ревком, БДУМ продолжало, вопреки декрету «Об отделении церкви от государства», действовать как гос. учреждение (в т. ч. его сотрудники получали государственное материальное и денежное довольствие); в красных башкирских частях присутствовали военные муллы. В июле 1920 г. Башкирский ревком был распущен, а БДУМ практически прекратило свою деятельность и было возрождено только в июне 1923 г. уже как общественная религ. организация.

Первоначально большевики старались не вмешиваться в религ. жизнь мусульман. Репрессии против мусульм. духовенства в основном носили неорганизованный характер (самой известной жертвой из числа татар. духовенства в годы гражданской войны стал мухтасиб Г. Апанай, расстрелянный в числе заложников после убийства одного из руководителей Мускома в Казани в июне 1919). В 1918-1921 гг. происходило преобразование крупных медресе в Уфе, Оренбурге, Казани в светские национальные учебные заведения, однако др. мусульм. духовные школы продолжали работать. С нач. 20-х гг. политика советских властей по отношению к исламу в Волжско-Уральском регионе стала более жесткой: имамов лишали избирательных прав, духовные школы при мечетях закрывались, запрещалось преподавание основ ислама несовершеннолетним. В дальнейшем организация религ. школ для мусульман была вновь на время разрешена.

Еще более гибкой была религ. политика советской власти в др. регионах. В апр. 1920 г. Л. писал в телеграмме председателю Северо-Кавказского ревкома Г. К. Орджоникидзе: «Еще раз прошу действовать осторожно и обязательно проявлять максимум доброжелательности к мусульманам, особенно при вступлении в Дагестан. Всячески демонстрируйте и притом самым торжественным образом симпатии к мусульманам, их автономию, независимость и прочее» (ПСС. Т. 51. С. 309). Одной из особенностей национально-религ. политики на Сев. Кавказе стала организация с лета 1920 г. народных шариатских судов, которые подчинялись обл. шариатским отделам НКЮ автономных республик и областей. Шариатские суды во главе с мусульм. кадиями руководствовались нормами ислам. религ. права, но при этом финансировались (до 1922) из гос. бюджета, их заседания обычно проходили в зданиях местных советов, во время судебных заседаний практиковалась присяга на Коране. Мусульманское духовенство также регулировало семейно-брачные отношения. В 1921 г. уголовные преступления были изъяты из компетенции шариатских судов, но окончательно такие суды были отменены на Сев. Кавказе (в Дагестане) только в 1927 г. Шариатские суды также действовали в Закавказье и Ср. Азии. Подобная практика принципиально противоречила декрету «Об отделении церкви от государства», однако большевистское руководство при политической необходимости допускало отход от его норм в особых условиях мусульм. Востока. Одновременно Л. ставил перед РКП(б) на Востоке задачи «борьбы с духовенством и прочими реакционными и средневековыми элементами», указывал на угрозу со стороны панисламизма «соединить освободительное движение против... империализма с укреплением позиции ханов, помещиков, мулл» (Там же. Т. 41. С. 166).

В отношении иудаизма советские власти проводили политику полного распространения на евр. религ. организации положений декрета «Об отделении церкви от государства» и др. законодательных актов. 19 авг. 1918 г. был издан декрет Еврейского комиссариата Наркомнаца, в к-ром говорилось, что «религия должна быть полностью исключена из еврейских народных школ». 23 июля 1919 г. Еврейский комиссариат принял постановление о ликвидации «буржуазных» евр. учреждений и правлений, в т. ч. действовавшего с лета 1918 г. в Москве Центрального бюро еврейских общин. Все общинные средства и имущество передавались местным евр. комиссариатам. 30 авг. 1919 г., согласно постановлению Наркомпроса, было запрещено преподавание во всех учебных заведениях иврита, объявленного «языком реакции и контрреволюции». 28 дек. 1920 г. вышел циркуляр Еврейского отдела Наркомпроса о ликвидации иудаистских школ - хедеров и иешив. В 1922 г. в синагогах проходило изъятие ценностей, в 1923 г. власти организовали в местах компактного проживания еврейского населения в бывшей «черте оседлости» массовое закрытие синагог и их преобразование в рабочие клубы и школы (при этом вне «черты оседлости», в т. ч. в Москве и Ленинграде, количество синагог увеличилось).

В последний период жизни из-за болезни Л. не играл существенной роли в принятии решений по вопросам государственно-церковных отношений. В частности, очевидно без него в Политбюро был решен вопрос об отстранении Троцкого от руководства борьбой с Церковью. Вернувшемуся на время к работе в окт. 1922 г. Л. оставалось лишь выразить недоумение, ознакомившись с составом формируемой в тот момент комиссии ЦК РКП(б) по церковным вопросам: «Не понимаю, почему нет т. Троцкого, который несколько месяцев следил близко за течениями в церкви» (В. И. Ленин: Неизвестные док-ты. М., 1999. С. 407). Постепенно сложилась новая структура осуществления гос. религ. политики: важнейшие политические решения коллективно принимали члены Политбюро, среди к-рых все более главенствующую роль играл Сталин; проведение партийных решений на местах передавалось в основном отделам ГПУ; текущее руководство и координацию деятельности гос. органов в отношении религ. объединений осуществлял рабочий орган ЦК РКП(б) - т. н. Антирелигиозная комиссия (подробно о религ. политике в кон. 1922 - нач. 1924 см. в ст. Комиссия по проведению отделения церкви от государства).

Видимо, последний раз Л. обращался к государственно-религиозным вопросам в связи с судьбой «церковного» 5-го (бывш. 8-го) отдела НКЮ. 28 нояб. 1922 г. Малый Совнарком (постоянная рабочая комиссия СНК) принял решение об упразднении 5-го отдела, но его глава Красиков обратился к Л. с просьбой о пересмотре этого постановления. 5 дек. Л. вызвал к себе секретаря Малого Совнаркома Г. М. Леплевского, к-рый объяснил принятое решение тем, что «процесс отделения церкви от государства должен считаться законченным, что именно это было главной задачей отдела Красикова, что для охвата новых тенденций, обнаружившихся в делах церкви, потребовалась бы иная, гораздо более мощная государственная организация». В ответ Л. не поддержал создание специальной гос. орг-ции по делам Церкви и заявил, что для этого достаточно небольшого аппарата отдела НКЮ. Также Л. высказался о перспективах религиозной политики: «Что касается утверждения, что процесс отделения церкви от государства завершен, то это, пожалуй, и так; церковь от государства мы уже отделили, но религию от людей мы еще не отделили» (Леплевский Г. М. О работе В. И. Ленина в Совнаркоме в 1921-1922 гг. // Ленин на хозяйственном фронте: Сб. восп. М., 1934. С. 98-99). В результате 5-й отдел НКЮ был сохранен, но превратился в экспертно-консультационный орган. После серьезного ухудшения состояния здоровья в сер. дек. 1922 г. Л. уже не возвращался к активной деятельности. Изменения в религ. политике 1923 г.- сначала усиление религ. гонений, подготовка судебного процесса над свт. Тихоном, а потом неожиданное освобождение патриарха и переход Советского гос-ва к более гибкому курсу по отношению к Церкви (т. н. «религиозный нэп») - происходили уже без участия Л., отстраненного Политбюро от принятия к.-л. решений.

Сообщение о смерти Л. вызвало отклики со стороны религиозных объединений страны. Наиболее красноречивы были заявления обновленцев. «Да живет же непрерывно в сердцах оставшихся светлый образ великого борца и страдальца за свободу угнетенных, за идеи всеобщего подлинного братства, и ярко светит всем в борьбе за достижение полного счастья людей на земле... Вечная память и вечный покой твоей многострадальной доброй и христианской душе» - говорилось в обращении во ВЦИК от имени обновленческого синода «митрополита» Евдокима (Мещерского). Др. видный обновленец Антонин (Грановский) писал, что он «почтительно склоняется перед широтой социальной идеи, воплощенной в жизнь почившим Владимиром Ильичем и соболезнует неожиданной остановке сердца, которое билось за трудящихся бедняков». Всероссийский союз баптистов, видимо, более искренне выражал скорбь «в сознании тяжелой утраты, понесенной со смертью Владимира Ильича, которого русские сектанты, угнетавшиеся царями и попами, чтут как великого борца за славные достижения, в числе которых им особенно ценна религиозная свобода».

Офиц. соболезнование высшим органам власти СССР выразил и патриарх Тихон (Акты свт. Тихона. С. 311, 312). В советских газетах (напр., Пролетарский путь. Симбирск, 1924. 27 янв.) появились записи беседы патриарха с представителями печати. В ней свт. Тихон положительно ответил на вопрос о возможности молиться за Л. как за крещеного и не отлученного при жизни от Церкви. Также патриарх якобы положительно отозвался о личности покойного: «Хотя мы идейно расходились с Лениным, я имею сведения о нем, как о человеке добрейшей и поистине христианской души». Совр. исследователи ставят под сомнение точность передачи советскими газетами слов патриарха. Впрочем, даже если они действительно были сказаны, в их оценке следует учитывать как истинно христианское милосердие и незлобивость свт. Тихона, так и, вероятно, его неосведомленность о подлинной роли Л. в гонениях на Церковь.