РАСПУТИН

Григорий Ефимович (9.01.1869, с. Покровское Тюменского у. Тобольской губ.- 17.12.1916, Петроград), крестьянин, приближенный к семье имп. св. Николая II Александровича и имп. св. Александры Феодоровны. Пятый ребенок в семье земледельцев - выходцев из гос. крестьян Ефима Яковлевича (1841-1916) и Анны Васильевны (урожд. Паршуковой; 1839 (или 1840) - 1906). Родители Р. обвенчались в янв. 1862 г. Сам Р. крещен в честь свт. Григория, еп. Нисского. Четверо старших братьев и сестер Р. умерли в младенчестве. Единственной сестрой Р., пережившей младенчество, была родившаяся в 1875 г. Феодосия (умерла после 1900). Предки Р. переселились в Сибирь к 1640 г. из дер. Палевицы Яренского у. Вологодской губ.; первоначально носили фамилию Фёдоровы. В дальнейшем они стали называться по имени 1-го переселенца, Изосима Фёдорова,- Изосимовыми. А уже его сыновья, равно как и их потомки, получили фамилию Распутины. Точных причин появления в семье этой фамилии (вероятно, произошедшей от прозвища Распута) не существует, но есть неск. версий: распута - непутевый человек, а также - пересечение дорог, перекресток и/или бездорожье, т. е. место обитания «нечистых духов»; нерешительный человек; человек, родившийся в осенне-весеннюю пору, в распутицу.

Р. рано стал помогать отцу в ведении хозяйства: пас скот, ходил в извоз, занимался земледелием. Вплоть до начала странничества, как и родители, оставался неграмотным. По собственным воспоминаниям, с 15-летнего возраста был склонен к пьянству; по свидетельству односельчан, был замечен в мелких кражах. 2 февр. 1887 г. женился на крестьянке Прасковье Федоровне Дубровиной (1866-1930). В браке родилось 7 детей, из которых до взрослого возраста дожили Дмитрий (1895-1933), Матрена (1898-1977) и Варвара (1900-1925).

Ок. 1892 г. Р. начал посещать сибирские мон-ри, в т. ч. Абалакский в честь иконы Божией Матери «Знамение» и Верхотурский во имя святителя Николая Чудотворца, вступив на путь странничества. Перестал употреблять в пищу мясо, а спустя 5 лет отказался от вина и табака. Начать жизнь паломника по св. местам, как позднее говорил сам Р., его побудили болезни. «Всякую весну я по сорок ночей не спал. Сон будто как забытье, так и проводил все время с 15 лет до 28 лет. Вот что тем более толкнуло меня на новую жизнь. Медицина мне не помогала, со мною ночами бывало как с маленьким, мочился в постели. Киевские сродники исцелили, и Симеон Праведный Верхотурский дал силы познать путь истины и уврачевал болезнь бессонницы. Очень трудно было это все перенесть, а делать нужно было, но все-таки Господь помогал работать, и никого не нанимал, трудился сам, ночи с пашней мало спал» (Житие опытного странника. 1907). Весной 1911 г., уже будучи широко известным человеком, Р. совершил паломничество на Св. землю, по пути посетив Киев и Почаевскую в честь Успения Пресвятой Богородицы лавру.

Впосл. следователь Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства В. М. Руднев полагал, что в жизни Р. «имело место какое-то большое и глубокое душевное переживание, совершенно изменившее его психику и заставившее обратиться ко Христу» (Руднев. 1998. С. 150). Именно в период странничества Р. самостоятельно научился читать и писать, познакомился со Свящ. Писанием. Природная любознательность и крестьянский ум помогли ему «выйти в люди», произвести впечатление на мистически настроенных пастырей и искавших религиозного утешения мирян. Цельный и волевой (что в дальнейшем не раз отмечали современники), Р. в тот период не давал повода «к соблазну» - вел себя, по крайней мере на публике, благочестиво.

Вернувшись после странствий в родное село, Р. продолжил заниматься крестьянским трудом. Самостоятельного хозяйства тогда не вел: по всероссийской переписи 1897 г. он числился в составе семьи своего отца. Стремясь соотносить свою жизнь с традициями христ. подвижников, рядом с домом, в конюшне, он выкопал небольшую пещеру (своеобразную молельню), куда удалялся на молитвенное стояние в течение 8 лет. Вокруг него образовался круг почитателей, состоявший как из мужчин, так и из женщин. Видимо, уже тогда, в кон. XIX в., приходская жизнь не вполне устраивала его. Показательно, что ок. 1902 г. поведение Р. вызвало интерес Тобольской духовной консистории, члены к-рой заподозрили его в принадлежности к секте хлыстов. Вскоре появились и слухи о том, что Р. приглашает в баню молодых девушек и женщин для «полного покаяния» и «закаляет их против страсти».

В 1903 г. в Абалакском Знаменском мон-ре Р. познакомился с богатой тобольской купчихой П. Д. Башмаковой и стал «духовно утешать» молодую вдову. В 1904 г. Башмакова отвезла Р. в Казань, где он познакомился с викарным еп. Чебоксарским Хрисанфом (Щетковским). Вероятно, Р. произвел сильное впечатление на епископа, к-рый дал ему рекомендательное письмо. С этим письмом Р. приехал к ректору СПбДА еп. Сергию (Страгородскому). На тот момент среди духовных лиц С.-Петербурга уже ходили слухи о появившемся в Сибири «прозорливом муже» и даже о «новом пророке». Эти слухи распространялись и в религ. кружках студенческой молодежи, группировавшихся возле архим. Феофана (Быстрова), инспектора столичной академии. С «сибирским старцем» архим. Феофана познакомил еп. Сергий, в ректорских покоях к-рого сибирский странник остановился.

Подвижник и аскет, архим. Феофан первоначально воспринял Р. как «Божьего человека» и познакомил с ним своих духовных дочерей - великих княгинь Милицу Николаевну и Анастасию Николаевну («сестер-черногорок»). Великие княгини в свою очередь представили Р. имп. чете. 1 нояб. 1905 г. имп. Николай II занес в свой дневник краткое сообщение: «Познакомились с человеком Божиим - Григорием из Тобольской губ.» (Дневники имп. Николая II: (1894-1918). М., 2013. Т. 2. Ч. 1. С. 68). С тех пор вплоть до кон. 1916 г. имя Р. регулярно появлялось на страницах царского дневника, а в годы первой мировой войны и озвучивалось в переписке самодержца с супругой.

Р. стал подолгу жить в столице. В период своего пребывания в С.-Петербурге и его окрестностях (с 1906 по 1916) Р. останавливался и жил у разных лиц: у жены действительного статского советника О. В. Лохтиной (Николаевская ул., 70), у журналиста Г. П. Сазонова - двоюродного брата министра иностранных дел С. Д. Сазонова (Ямская ул. (ныне ул. Достоевского), 20/22), у свящ. Р. И. Медведя (2-я Рождественская (ныне 2-я Советская) ул., 4), у крупного синодального чиновника сенатора П. С. Даманского (Широкая ул., 5 в Царском Селе (ныне Пушкин)), у философа и публициста И. А. Гофштеттера (на Поклонной горе под С.-Петербургом). В кон. 1912 г. (по др. данным - в окт. 1913) Р. поселился в столице в 1-й съемной отдельной квартире (Английский просп., 3), а в мае 1914 г. переехал на Гороховую ул., 64. В этой квартире (№ 20) он прожил вплоть до своей гибели в дек. 1916 г.

15 дек. 1906 г. Р. обратился к имп. Николаю II с прошением о перемене фамилии: «Проживая в селе Покровском я ношу фамилию Распутин в то время как и многие односельчане носят ту же фамилию, отчего могут возникнуть всевозможные недоразумения. Припадаю к стопам Вашего императорского величества прошу: дабы повелено было дать и моему потомству именоваться по фамилии «Распутин-Новый»» (цит. по: Варламов. 2007. С. 59). 23 дек. того же года прошение было удовлетворено. 11 янв. 1907 г. Р. был официально извещен о положительном решении вопроса. Вскоре с Р. познакомилась А. А. Вырубова, фрейлина имп. Александры Феодоровны, в дальнейшем верная почитательница «сибирского странника». В царскосельском доме Вырубовой неоднократно встречались и беседовали с Р. супруга российского монарха и сам монарх.

Положение Р. в высших кругах только укреплялось и когда 6 сент. 1907 г. Тобольская консистория начала дело по обвинению его в распространении «подобного хлыстовскому лжеучения»; 7 мая 1908 г. это дело было утверждено еп. Тобольским и Сибирским Антонием (Каржавиным; Ɨ 1914). В деле говорилось, что, по собранным сведениям, Р. познакомился на заводах Пермской губ. с учением «хлыстовской ереси» и ее главарями, а в С.-Петербурге приобрел последователей, приезжавших к нему в село и подолгу проживавших в его доме. Сообщалось о проходивших у Р. молитвенных собраниях, на к-рых он является с золотым наперсным крестом, а также о его хвастовстве своими знакомствами «с теперешними столпами православия» - архиепископами Сергием (Страгородским), Антонием (Храповицким), архим. Феофаном (Быстровым) и др. Источником информации было местное духовенство. Изучив материалы, член Тобольской консистории прот. Димитрий Смирнов подготовил еп. Антонию (Каржавину) рапорт, приложив к нему отзыв инспектора местной семинарии Д. М. Берёзкина. «Внимательно исследуя материал, имеющийся в деле об учении и деятельности крестьянина слободы Покровской Григория Распутина-Нового,- писал Берёзкин,- нельзя не прийти к выводу, что пред нами группа лиц, объединившихся в особое общество со своеобразным религиозно-нравственным укладом жизни, отличным от православного». Рапорт архиерей утвердил, очевидно, согласившись с приведенными доводами. Т. о., Р. воспринимался в своей епархии как человек, подозреваемый в хлыстовстве. Однако подозрение вовсе не значило, что Р. действительно принадлежал к секте хлыстов. Тем более что в то время слово «хлыст» считалось нарицательным и обозначало в устах правосл. миссионеров ругательство. Обвинение в хлыстовстве, следов., можно считать не только подозрением в принадлежности к сектантству, но также и проявлением политического и социального недоверия. Возможно, странствуя и скитаясь по России, он мог сталкиваться и с хлыстами, с помощью к-рых сформулировал собственную «концепцию» борьбы с грехами и учение о «Христовой любви». Идея лидерства (псевдостарчества), предполагающая наличие некоего круга почитателей (и в особенности почитательниц), также могла выкристаллизоваться в хлыстовской среде.

Скорее Р. следует признать своеобразным религ. вольнодумцем. Так, директор Департамента полиции С. П. Белецкий вспоминал, что, поддерживая в обиходе обрядовую сторону Православия и высказывая свои мнения по вопросам догматического характера, «Р. не признавал над своей душой власти той Церкви, к которой он себя сопричислял, вопросами обновления православной церковной жизни... не интересовался, а любил вдаваться в дебри схоластической казуистики, православное духовенство не только не уважал, а позволял себе третировать, никаких духовных авторитетов не ценил, даже в среде высшей церковной иерархии, отмежевав себе функции обер-прокурорского надзора, и чувствовал в себе молитвенный экстаз лишь в момент наивысшего удовлетворения своих болезненно порочных наклонностей» (Падение царского режима. М.; Л., 1926. Т. 4. С. 506).

Общественное мнение о «хлыстовстве» Р. усиливалось по мере того, как укреплялось его влияние на царскую семью. В кон. 1908 г. слухи о встречах Р. с имп. мц. Александрой Феодоровной, «когда она посещает Вырубову», отметила в дневнике и хозяйка «правого» политического салона А. В. Богданович, записав, что «этому мужику Вырубова собственноручно сшила шелковую голубую рубашку». При этом о фактах посещения Р. царского дворца Богданович не знала (Богданович. 1990. С. 466). В 1909 г., основываясь на материалах полицейского наблюдения, доклад о предосудительном поведении Р. сделал имп. Николаю II П. А. Столыпин (новое обращение к государю по поводу Р. председатель Совета министров сделал год спустя, в 1910).

В 1909 г. имп. Александра Феодоровна поручила с.-петербургскому иером. Вениамину (Федченкову) составить для нее биографию сибирского странника. Много лет спустя, пытаясь разобраться в том, кем был и кем казался Р., митр. Вениамин (Федченков) писал: «И вдруг появляется горящий факел. Какого он духа, качества, мы не хотели, да и не умели разбираться, не имея для этого собственного опыта. А блеск новой кометы, естественно, привлек внимание» (Вениамин (Федченков). 1994. С. 135). Митр. Вениамин был убежден в том, что далеко не все окружавшие Р. люди были сплошь «плохи». По его мнению, Р. слишком рано вышел в мир руководить другими, не имея сам соответствующего духовного руководства, и притом отправился в такое общество, «где не очень любили подлинную святость, где грех господствовал широко и глубоко». Митрополит подчеркивал наличие соответствующей почвы в высшем обществе, которая и содействовала росту увлечения Р. «А потому не в нем одном, даже скажу не столько в нем, сколько в общей той атмосфере лежали причины увлечения им. И это характерно для предреволюционного безвременья» (Там же. С. 138).

В условиях «безвременья», когда у царской четы не было доверительных отношений с представителями церковной иерархии, стремление имп. Николая II максимально приблизиться к своему народу посредством общения с одним из его представителей, который бескорыстно доводил бы до трона все чаяния и проблемы этого «простого народа», вполне объяснимо. Тем более что в 1-й период своего пребывания в С.-Петербурге Р. производил позитивное впечатление на мн. иерархов и иереев, характеризовался как «старец» и молитвенник. К тому же с 1906 г. Р. начал оказывать помощь больному гемофилией цесаревичу и наследнику всероссийского престола св. Алексию Николаевичу, единственному сыну имп. Николая II и имп. Александры Феодоровны.

По словам прот. С. Н. Булгакова, «в роковом влиянии Распутина более всего сказался исторический характер последнего царствования»: император «взыскал пророка теократических вдохновений» и «его ли одного вина, что он встретил в ответ на этот свой зов, идущий из глубины, только лжепророка? Разве здесь не повинен и весь народ, и вся историческая Церковь с первосвященниками во главе?» (Булгаков С. Н. На пиру богов // Вехи: Из глубины. М., 1991. С. 307). Всего в дневниках имп. Николая II имя Р. упоминается более 110 раз. Последняя встреча с ним была у императора в доме Вырубовой за 2 недели до убийства «сибирского странника» - 2 дек. 1916 г., накануне отъезда из Царского Села в Ставку.

Одни современники воспринимали Р. как нравственное «чудовище», толкающее монархию «в бездну», другие - как гонимого святого. На Западе получила широкое распространение необоснованная версия о том, что св. прав. прот. Иоанн Кронштадтский (Сергиев) избрал его своим преемником и представил царской семье. Среди распространявшихся по этому поводу историй приводилась и апокрифическая: будто однажды св. Иоанн Кронштадтский, взяв потир, вдруг остановил службу, вывел из толпы молившихся Р. и попросил его подойти. Он якобы не только благословил «сибирского странника», но и сам попросил у него благословения. Затем пастырь «посоветовал императрице поговорить с благочестивым крестьянином» (см.: Киценко Н. Б. Святой нашего времени: Отец Иоанн Кронштадтский и рус. народ. М., 2006. С. 146-148).

Однако появление Р. «у подножия трона» не следует считать только «роковой случайностью» или же выводить из «мистического настроя» последних российских венценосцев. Приблизительно с 1910 г. о Р. стали появляться статьи в российской печати. По словам митр. Петроградского Питирима (Окнова), «Распутин - имя нарицательное, специально предназначенное для дискредитирования Монарха и династии в широких массах населения. Носителем этого имени мог быть всякий близкий ко Двору человек, безотносительно к его достоинствам или недостаткам. Идея этого имени заключается в том, чтобы подорвать доверие и уважение к личности Монарха и привить убеждение, что Царь изменил Своему долгу перед народом и передал управление государством в руки проходимца» (цит. по: Жевахов Н. Д. Восп. товарища обер-прокурора Свят. Синода. М., 1993. Т. 1. С. 106). Ситуация осложнялась и тем, что для мн. представителей церковной и светской «общественности» личность и явление не отделялись друг от друга, а иные действия Р., которые тот и не скрывал, воспринимались как сугубо «соблазнительные» (напр., вождение «барынь» в бани - для «смирения»). Поэтому неслучайно, что, узнав о подобных действиях Р., некоторые из его прежних «друзей» и поклонников резко изменили свое мнение о нем. Среди них были и представители духовенства. Еп. Таврический и Симферопольский Феофан (Быстров) тогда же пытался убедить Р. в ложности избранного им пути, а в нач. 1911 г. даже обратился в Синод с предложением выступить против «старца» (члены Синода отказались). В 1911 г. о негативном влиянии Р. доложил имп. Николаю II первоприсутствующий член Синода митр. С.-Петербургский Антоний (Вадковский). Летом 1911 г. произошел разрыв Р. с еп. Саратовским сщмч. Ермогеном (Долганёвым) и появилось охлаждение в отношениях с иером. Илиодором (Труфановым) (см. Труфанов С. М.).

16 дек. 1911 г. бывш. друзья Р., вместе с к-рыми были еще 6 чел. (в т. ч. писатель И. А. Родионов и известный в столице юродивый Митя Козельский), на Ярославском подворье С.-Петербурга учинили своеобразный «суд» над «старцем». Во время «суда», как вспоминал Родионов, еп. Ермоген в жестких выражениях попытался уговорить Р. больше не бывать при Дворе. Этот инцидент имел последствия: еп. Ермогену царь отказал в испрашиваемой им аудиенции, архиерея вывели из состава Синода, лишили кафедры и уволили на покой. Иером. Илиодора сослали во Флорищеву в честь Успения Пресвятой Богородицы пустынь.

В янв. 1912 г. о негативном отношении к Р. заявила и Государственная Дума. В результате в февр. имп. Николай II приказал обер-прокурору Синода В. К. Саблеру достать старое дело по обвинению Р. в принадлежности к секте хлыстов и передал его для ознакомления председателю Думы М. В. Родзянко. Тот привлек депутатов Н. П. Шубинского и А. И. Гучкова и на Высочайшей аудиенции попытался убедить царя навсегда выгнать Р. Имп. Николай II понял свою ошибку и больше «распутинский» вопрос с представителями общественности не обсуждал (тем более что в марте 1912 в Думе вновь поднимали эту тему).

Одновременно с этими событиями в 1912 г. еп. Тобольский Алексий (Молчанов) вернулся к рассмотрению дела о «хлыстовстве» Р. В специально составленной записке («консисторском определении»), утвержденной 29 нояб. еп. Алексием, отрицалась принадлежность Р. к секте хлыстов. С тех пор офиц. обвинений над Р. не тяготело, хотя его печальная «слава» «хлыста» только возрастала.

В сложившихся обстоятельствах часть церковных иерархов выбрала путь открытого осуждения Р., при любом удобном случае стараясь довести до трона информацию о его предосудительных и соблазнительных поступках (напр., митр. Антоний (Вадковский)). Др. архиереи избрали путь заискивания перед Р., стараясь с его помощью укрепить собственное положение. Сторонниками Р. считались митрополиты Московский свт. Макарий (Невский) и Петроградский Питирим (Окнов), архиепископы Владимирский Алексий (Дородницын), Тверской сщмч. Серафим (Чичагов), еп. Саратовский Палладий (Добронравов). Среди архиереев были и те, кто стояли в стороне от «распутиниады», не осуждая Р., но и не заискивая перед ним.

С помощью Р. пытался вернуться во власть гр. С. Ю. Витте, заявлявший о своих симпатиях к нему. В интервью корреспонденту берлинской «Фоссовой газеты», опубликованном 9 мая 1914 г. «Голосом Москвы», Витте утверждал: несмотря на необразованность и «таинственное влияние» на женщин высшего света, Р. обладает крепкой волей и природным умом. Граф полагал, что «он - воплощенное чудо. С ним считаться надо, как с фактом, который существует, как бы он ни противоречил нашим общим представлениям». Не случайно к 1914 г. Р. сделался центром всякого рода «искательств» и интриг, его осаждали просьбами и ходатайствами. В столичном обществе утверждали, что по выбору и указанию Р. были в разное время назначены министрами внутренних дел Н. А. Маклаков и А. Н. Хвостов, а не имевший академического «ценза» архим. Варнава (Накропин) получил сан епископа. С влиянием Р. связывали и назначение на Петроградскую кафедру в кон. 1915 г. митр. Питирима (Окнова). «Ставленниками» Р. называли обер-прокурора Синода Саблера и товарища обер-прокурора Синода Даманского, а также председателя Совета министров Б. В. Штюрмера и нек-рых других гос. деятелей.

Накануне первой мировой войны (1914-1918), 29 июня 1914 г., на Р. было совершено покушение: в с. Покровском подосланная бывш. иером. Илиодором (Труфановым) девица Хиония Кузьминична Гусева ударила его ножом в живот. Газеты поспешили объявить тяжело раненного Р. убитым, 1 и 2 июля 1914 г. опубликованы некрологи о Р., но он поправился и в авг. того же года вернулся в столицу. Гусева, показавшая на допросе, что покусилась на Р., поскольку считала его антихристом и лжепророком и желала избавить Россию от зла и обмана и отомстить за «поруганную» подругу, была судима, признана невменяемой и помещена в сумасшедший дом. Илиодор, переодевшись в жен. платье, сумел бежать в Норвегию, где вскоре написал памфлет о Р. под названием «Святой черт», вскоре после Февральской революции изданный в России огромным тиражом.

В годы первой мировой войны имя Р. стало известно всем подданным Российской империи, о нем складывали фантастические легенды, тем более что с сер. 1914 г. Р. стал давать все больше поводов к осуждению: снова начал пить вино, участвовал в кутежах (наиболее известен его скандальный ужин 26 марта 1915, произошедший в ресторане «Яр», вызвавший серию антираспутинских публикаций в российских газетах). В кон. 1915 - нач. 1916 г. «слава» сибирского странника достигла своего апогея: в столице говорили о том, что он скоро получит придворное назначение - «возжигателя лампад». Филеры отмечали, что сосед Р., проживавший по той же, что и он, лестнице, проходя мимо агентов, однажды обратился к ним с заявлением: «Вашего патрона скоро назначат в Царское Село управлять всеми лампадами» (Распутин в освещении «охранки» // Красный архив. 1924. Т. 5. С. 284).

По мнению близко знавших его лиц, в тот период Р. уже хорошо осознавал свою роль. Как писал последний царский министр внутренних дел А. Д. Протопопов, «Распутин - связь власти с миром. Доверенный толкователь происходящих событий, ценитель людей. Большое влияние на царя, громадное на царицу. По словам царицы, он выучил ее верить и молиться Богу; ставил на поклоны, внушал ей спокойствие и сон» (Падение царского режима. М.; Л., 1926. Т. 4. С. 8). В представлении имп. Александры Феодоровны Р. был прежде всего «старец» (кстати, вспоминая о Р., она всегда писала о нем с заглавной буквы). В течение войны императрица в своих письмах имп. Николаю II 228 раз упомянула имя Р., он - только 8. Цифры эти свидетельствуют о том, что для имп. Александры Феодоровны Р. был гораздо более значимой фигурой, чем для государя. Не вполне корректно связывать огромное влияние Р. лишь с его умением «заговаривать кровь» страдавшего гемофилией наследника Алексея Николаевича - в тех же письмах имя «старца» в контексте с болезнью цесаревича практически не упоминается.

Следует также отметить, что для имп. Александры Феодоровны Р. был «Другом», появление которого предсказал еще мэтр Филипп из Лиона (франц. подданный Низье Антельм Филипп; царская чета познакомилась с ним в 1901 по инициативе вел. кнг. Милицы). Спирит и гипнотизер, умевший производить впечатление на собеседников, Филипп завоевал доверие имп. Николая II и императрицы, был приглашен в Россию и нек-рое время жил в Царском Селе: в его «мистический опыт» верили, верили и в то, что он сможет повлиять на рождение наследника престола. К тому же Филипп убеждал императора вести себя так, чтобы министры «поучились» дрожать перед ним, говорил, что царь должен быть твердым, указывал, что конституция есть путь к гибели и России, и самодержца (Переписка Николая и Александры Романовых. М.; Пг., 1923. Т. 3. С. 199; М.; Л., 1926. Т. 4. С. 159; 1927. Т. 5. С. 190). Филиппу был выдан даже диплом рус. военного врача. История, однако, получила нежелательную огласку, на Филиппа рус. чиновники Департамента полиции собрали досье, из к-рого следовало, что он авантюрист. В деле дискредитации «лионского магнетизера» были использованы даже пресловутые «Протоколы сионских мудрецов» (см. Нилус С. А.). В 1902 г. Филипп покинул Россию, летом 1905 г. скончался. Имп. Александра Феодоровна до конца дней помнила о первом «Друге», верила в действенность подаренной им иконы с колокольчиком. Но главное - его помнили потому, что он предсказал появление у царской четы «другого друга, который будет говорить с ними о Боге» (Амальрик. 1992. С. 80). Таким «Другом» и стал Р., сумевший за 10 лет пребывания рядом с царской четой приобрести в глазах императрицы славу «прозорливца», «молитвенника» и «целителя».

В 1915-1916 гг. Р. воспринимался в обществе как человек, обладавший колоссальным влиянием на ход политических и церковных дел России. Считается, что при его непосредственной поддержке еп. Варнаве (Накропину) в 1916 г. удалось организовать прославление свт. Иоанна (Максимовича), митр. Тобольского.

В годы первой мировой войны молва признала его немецким агентом, подталкивавшим царя к сепаратному миру. Но ситуация, сложившаяся вокруг этой личности, не давала Синоду возможности громко заявить о своем отношении к нему. Во-первых, его члены уже имели печальный опыт противодействия Р. Во-вторых, в условиях войны выступление против Р. могло рассматриваться обществом как выражение политического и религ. недоверия императрице. Кроме того, предреволюционный состав Синода в своих высказываниях о Р. не был единодушен, да и отношения между иерархами не походили на дружеские. Митр. Киевский сщмч. Владимир (Богоявленский) откровенно выражал свою антипатию к митр. Петроградскому Питириму (Окнову), а митр. Макарий (Невский), как правило, молчал и ни во что не вмешивался. Архиепископы Финляндский Сергий (Страгородский) и Харьковский Антоний (Храповицкий) в то время не пользовались в глазах царской четы авторитетом (как враги их «Друга») и вести самостоятельную борьбу против Р. не могли. Др. архиереи, не имевшие связей «в сферах» и помнившие об участи еп. Ермогена (Долганёва), также не решались выступить против Р.

Слухи о «всесилии» Р., получившие колоссальное распространение в 1915-1916 гг., значительно влияли на политическую репрезентацию имп. Николая II и имп. Александры Феодоровны. Ситуация скандально разрешилась убийством Р., совершённым во дворце кн. Ф. Ф. Юсупова в ночь с 16 на 17 дек. 1916 г. Тело Р. было вывезено и сброшено в воду с Б. Петровского моста на Крестовском о-ве. Помимо Юсупова в убийстве принимали участие член Гос. думы В. М. Пуришкевич, вел. кн. Дмитрий Павлович, доктор С. С. Лазоверт и поручик С. М. Сухотин. В Р. было выпущено 3 пули, а тело сильно травмировали.

Согласно традиц. версии, организаторы убийства стремились убрать Р. с политической сцены и тем самым «спасти» самодержавие и авторитет самодержца, укрепить гос. власть. Впрочем, существует и версия о т. н. английском следе, тем более что посол Великобритании в России Дж. Бьюкенен был убежден: из окружения Р. в Берлин уходит ценная информация о ближайших планах Верховного главнокомандующего имп. Николая II. Согласно этой версии, в Петроград отправился англ. разведчик Сэмюэль Хор, знакомый Юсупова по Оксфорду и подвигнувший князя к организации убийства Р. У Хора якобы была помощница - некая леди Сибилл Грей, имевшая связи с членами Российского имп. Дома. Она вовлекла в заговор вел. кн. Дмитрия Павловича (с тем, чтобы обезопасить убийц в случае разоблачения). Сторонники этой версии убеждены в том, что Пуришкевич также находился в поле зрения англ. спецслужб. Хор якобы встречался с Пуришкевичем и обсуждал с ним план покушения на Р. Утверждается и то, что в организации убийства принимал участие английский разведчик Освальд Теодор Рейнер, др. оксфордский знакомый Юсупова. Есть предположение, что именно Райнер был непосредственным убийцей Р. Данную версию достаточно трудно как подтвердить, так и опровергнуть.

Ненависть к Р. объединила и правых и либералов (слухи о нем распространяли и те и другие). Так, уже после убийства, 10 февр. 1917 г., в переписке русских крайне «правых» (т. н. черносотенцев) появляется фраза о наиболее достоверных известиях, согласно к-рым «Гришка, быв агентом Вильгельма (кайзер Германии Вильгельм II.- Авт.) при дворе и окруженный четырьмя жидовскими банкирами, был устранен англичанами, и что никакие князья тут ни при чем» (Правые в 1915 - февр. 1917: По перлюстрированным Департаментом полиции письмам // Минувшее: Ист. альм. М.; СПб., 1993. Т. 14. С. 222). Малограмотный крестьянин в представлении его врагов оказывался не просто политической фигурой, но и креатурой («агентом») основного военного противника России. Т. о., миф о Р. продолжал распространяться, несмотря на гибель «Друга царей», и в традиционных консервативно-монархических кругах.

В столичном обществе смерть Р. восприняли как национальную победу. Даже в Ставке Верховного главнокомандующего офицеры поздравляли друг друга и целовались. По словам современника, то, что именно аристократы и гос. деятели убили Р., укрепило мнение народа о наличии при Дворе измены: ее заметили и за нее отомстили убийством. А раз так - все, что рассказывали об Р.,- правда (Шаляпин Ф. И. Маска и душа: Мои 40 лет на театрах. М., 1989. С. 153). Тогда же появилась и иная версия «народного восприятия» убийства. Ее изложил посол Франции в России Ж. М. Палеолог. Приводя слова некоего князя О., приехавшего из Костромской губ., он писал: «Для мужиков Р. стал мучеником. Он был из народа; он доводил до царя голос народа; он защищал народ от придворных - и вот придворные его убили». Продолжая цитировать князя, посол далее отмечал, что отношение столичных жителей к убийству Р. потому было отрицательным, что там «слишком хорошо знали об оргиях Р. И потом, радуясь его смерти, они в некотором роде манифестировали против императора и императрицы». Мужики же, полагал не названный Палеологом князь, в общем «думают как костромские» (Палеолог. 1991. С. 444).

В дек. 1916 г., сразу после обнародования информации о смерти Р., стали распространяться слухи и о том, где и как он будет похоронен. Так, 19 дек. 1916 г. газ. «Русская воля» сообщила, что принято решение похоронить Р. недалеко от столицы, и привела легенду для оправдания этого слуха: «Убитый - прямой потомок легендарного Федора Кузьмича. Последний долго жил в Сибири - и вот...». Газеты сообщали читателям и то, что в кругах столичного духовенства обсуждался вопрос, можно ли служить по Р. панихиды. «По этому поводу запрошен преосвященный Питирим, митрополит Петроградский,- сообщалось в «Биржевых ведомостях» 20 дек. 1916 г.- Передают, что в покоях владыки 19-го декабря происходило совещание. Обсуждались, между прочим, вопросы о порядке и месте погребения. 19-го декабря в епархиальных кругах распространился слух, что после Нового года митрополит Питирим переезжает в Киев».

Увязка со смертью Р. возможного перемещения владыки в Киев (и, следов., возвращения оттуда митр. Владимира) весьма показательна (хотя этого вплоть до Февральской революции не произошло). Показательно и то, что в газетах распускали слухи об обсуждении в «церковных кругах» вопроса возможности служения панихид, поскольку Р. не был отлучен от Церкви и «дело» о его «хлыстовстве» официально было закрыто.

Р. был похоронен 21 дек. 1916 г. в Царском Селе, в недостроенной бревенчатой часовне прп. Серафима Саровского, возводившейся на средства Вырубовой в дворцовом парке, на территории т. н. Вырубовского городка, задумывавшегося как резиденция друзей и почитателей Р. Решение там его похоронить приняла имп. Александра Феодоровна, искренне верившая, что молитвы «мученически погибшего» Р. спасут их семью от опасности смутного времени. Имп. Николай II вместе с супругой и дочерьми пришел к могиле Р. в день его похорон. В дневнике он отметил: «В 9 час. поехали всей семьей мимо здания фотографии и направо к полю, где присутствовали при грустной картине: гроб с телом незабвенного Григория, убитого в ночь на 17-е дек. извергами в доме Ф. Юсупова, кот[орый] стоял уже опущенным в могилу. О. Ал[ескандр] Васильев отслужил литию, после чего мы вернулись домой» (Дневники имп. Николая II: (1894-1918). М., 2013. Т. 2. Ч. 2. С. 271). На похоронах также присутствовали министр внутренних дел Протопопов, Вырубова, ее слуга санитар А. И. Жук, почитатели сибирского странника А. Н. Лаптинская, Ю. А. (Лили) фон Ден, его дочери Варвара и Матрена, а также ктитор Феодоровского Государева собора полковник Д. Н. Ломан и командир Отдельной батареи для воздушной артиллерийской обороны имп. резиденции полковник В. Н. Мальцев (под его руководством солдаты рыли могилу Р.).

На грудь Р. имп. Александра Феодоровна положила иконку, к-рой благословил ее архиеп. Новгородский Арсений (Стадницкий) 11 дек. 1916 г., во время посещения новгородского Знаменского собора, где находилась чудотворная икона Божией Матери «Знамение». В этой поездке, оказавшейся последним до революции путешествием имп. Александры Феодоровны, ее инкогнито сопровождал и Р. На оборотной стороне иконки были подписи самой императрицы, ее дочерей и Вырубовой. Отпевал Р. не столичный митрополит, а пребывавший на покое еп. Исидор (Колоколов), человек скандальной известности, лишь благодаря заступничеству «сибирского странника» незадолго перед революцией обретший благоволение имп. Александры Феодоровны. Однако в столице была в ходу версия, что отпевал Р. «соборне» именно митр. Питирим (Окнов).

Спустя неск. дней после отречения от престола имп. Николая II министр юстиции Временного правительства А. Ф. Керенский отдал приказ о розыске места погребения Р. и об извлечении гроба. В марте 1917 г. группа солдат во главе с комиссаром Временного правительства Е. М. Лаганским извлекла гроб Р. и, поместив в ящик для транспортировки роялей, в опечатанном вагоне отправила в Петроград. Поместили гроб на автобазе Временного правительства (Конюшенная пл.). Оттуда в ночь с 10 на 11 марта 1917 г. гроб был отправлен в сторону Нов. Деревни. В дальнейшем появилось извещение («акт») о том, что тело Р. предали огню около дороги, ведущей из Лесного в Пискарёвку. Скорее всего это была дезинформация, хотя именно данная версия получила наибольшее распространение. На самом деле труп Р. сожгли на территории Политехнического ин-та столицы, в котельной (Чепарухин. 1995; Шкловский В. Б. Сентиментальное путешествие. М., 1990. С. 228).

В краткий период от февр. до окт. 1917 г. в России было опубликовано множество пасквилей (статей, брошюр, стихотворных сказок и т. п.), выставлявших Р. в самом негативном свете. Слово «распутинец» именно тогда стало формальным политическим обвинением. После прихода к власти большевиков ситуация глобально не изменилась: все, кто так или иначе затрагивали «распутинскую» тему, руководствовались утверждением В. И. Ленина, в марте 1917 г. в «Письмах из далека» писавшего, что еще «первая революция и следующая за ней контрреволюционная эпоха (1907-1914) обнаружила всю суть царской монархии, довела ее до «последней черты», раскрыла всю ее гнилость, гнусность, весь цинизм и разврат царской шайки с чудовищным Распутиным во главе ее» (Ленин В. И. ПСС. М., 1969. Т. 31. С. 12). Не случайно изданный в кон. 70-х гг. XX в. роман-хроника беллетриста В. С. Пикуля в сокращенном (журнальном) варианте назывался «У последней черты».

Изменение (с кон. 80-х гг. XX в.) отношения к предреволюционной России усилило интерес и к Р. В нач. 90-х гг. последствия этого интереса проявились достаточно отчетливо. В февр. 1991 г. о своем почитании «старца Григория» как святого заявили представители т. н. Катакомбной Церкви, считающей себя «подлинной наследницей» традиций русского досоветского Православия. Вместе с «наставником царской семьи» Р. «катакомбники» объявили святыми патриарха Московского и всея России Тихона (Беллавина) и прот. Иоанна Кронштадтского. Было составлено соответствующее «Деяние», к-рое подписали «епископы» Исаакий Анискин, Иларион Светлов и Антоний Ильичёв. Характеризуя Кронштадтского пастыря как священномученика, «катакомбники» писали, что он якобы принял кончину «от ран, нанесенных ему напавшими на него социалистами-масонами, заманившими его под предлогом требного богослужения в дом, где и было совершено варварское покушение. Великий пастырь, несмотря на то, что ему было открыто Богом о его предстоящем страдании,- не изменил своего пути и шел «на заклание» сознательно, давая и нам через это достойный пример веры во Христа и силы христианского смирения. Его молитвенное единение с царской семьей и ее богопоставленным наставником - Григорием Распутиным, стали причиной, указавшей его место среди Сонма Новомучеников» (Фирсов. 2011. С. 295-296). «Молитвенное единение» с царской семьей и ее наставником объявлялось причиной того, почему прот. Иоанна следует воспринимать как новомученика, убитого теми же людьми, кто готовили смерть семье имп. Николая II и Р.

История с «канонизацией» Р. представителями «Катакомбной Церкви» имела в 1990-х - 2000-х гг. продолжение, особенно с появлением в правосл. среде адептов идеи «соискупительного подвига» имп. Николая II. Один из первых идеологов этой идеи, журналист А. А. Щедрин, под псевдонимом Николай Козлов в 1994 г. выпустил кн. «Друг царей», в к-рой проводил мысль, что Р.- великий старец, «ритуально» убитый врагами Православия. Он попытался связать убийство Р. с последующим убийством царской семьи, назвав его «верным псом» самодержавия, т. е. «последним опричником». Козлов составил и «Акафист опричный», выставив Р. не только вместилищем праведности, выступавшим перед современниками в образе юродивого, но и участником подвига искупления царем греха измены рус. народа, окончательно явленного в революционное лихолетье (см.: Смыслов. 2002. С. 70).

В сер. 90-х гг. XX в. о «святости» Р. заявили деятели «Богородичного центра». Они утверждали, что «старец Григорий Распутин - предвестник новой эпохи, богородичный пророк. Один из самых оклеветанных людей на земле. Его тайна до сих пор не открыта миру. Человечеству представлен совершенно превратный образ старца Григория Распутина-Нового... Распутин - предтеча Новой Святой Руси, благословляющий Святую Русь преображением и образом державной. Это была редкостная душа, учитель любви, открывающий сердца… Но царица Александра никогда не назвала бы его другом. Но Распутин - верный друг и небесный вестник. Поскольку старец Григорий был духовником и отцом императорской четы, оскорбление его есть оскорбление не только последних мучеников, святых императора и императрицы, но и всего самодержавия, и всей тысячелетней истории России» (Оазис мира. М., 1995. Вып. 7. С. 60).

Следующей вехой в создании образа «святого Григория» стала работа Т. И. Гроян (схим. Николаи), в своей книге пытавшейся сказать о том, что Р.- народный праведник, духоносный старец, чудотворец и тайновидец. Более того, Р.- якобы первый новомученик и исповедник, а уничтожение его тела на костре - предзнаменование предания огню и тел членов царской семьи. Гроян считает, что «святому царскому семейству и человеку Божию Григорию дано было Господом пострадать, дабы очистить от терний и плевел Россию» (Гроян. 2001. С. 15). Гроян и те, кто разделяют ее представление о Р., утверждают даже, что он был не только мучеником и праведником, но и иеромонахом, у которого (как у духовника) могла исповедоваться царская семья.

Идеи Гроян нашли поддержку и в среде тех, кто публично заявляют о своей принадлежности к РПЦ и при этом разделяют взгляды на «соискупительный подвиг» имп. Николая II. Сторонники святости «сибирского странника» утверждают, что «он был сомолитвенником Помазанника Божия за Русское Самодержавное Царство», что после его убийства имп. Николай II носил его крест. В соответствии с этим подбираются и аргументы, суть к-рых - доказать, что на Р. при жизни клеветали: «...чтобы публично убить старца, чтобы заставить общество захотеть этого убийства, нужно было удесятерить клеветы, нужно было вывалять в грязи светлые лики царские. Для этого и была изобретена иудейская афера с появлением фальшивой личности - двойника Григория Распутина». Само убийство Р. выставляется как «иудейское» ритуальное злодеяние, драма 17 дек. 1916 г., разыгравшаяся во дворце кн. Юсупова, была «прообразом грядущего Екатеринбургского мученичества в ночь на 17 июля 1918 года» (Миронова. 2005. С. 110, 113, 120, 141-142, 144).

Подобные взгляды противоречат позиции, к-рой еще с сер. 90-х гг. XX в. придерживалось священноначалие РПЦ. Так, в «Материалах, связанных с вопросом о канонизации Царской Семьи», подготовленных Синодальной комиссией по канонизации святых в 1996 г., Р. характеризовался однозначно негативно. «Император оказался не в состоянии противостоять воле императрицы, истерзанной отчаянием из-за болезни сына и находившейся в связи с этим под зловещим влиянием Распутина - как дорого пришлось впоследствии заплатить всей семье за это!» - говорилось в «Материалах…». Спустя 5 лет, в дек. 2001 г., о проблеме высказался Святейший патриарх Московский и всея Руси Алексий II (Ридигер), указав на то, что сторонники канонизации царя Иоанна IV Васильевича Грозного и Р.- если они действуют осознанно - провокаторы и враги Церкви (ЖМП. 2002. № 1. С. 43).