КАССУТО

[итал. Cassuto] Умберто (евр. имя Моше Давид; 16.09. 1883, Флоренция - 18.12.1951, Иерусалим), итал. и израильский библеист. Род. в религ. иудейской семье, получил традиц. воспитание. Учился во Флорентийском ун-те (1901-1906) и в раввинской семинарии (бейт-мидраш) во Флоренции (1908-1913). В 1914 г. стал раввином и начал преподавать в семинарии. В 1922 г. был назначен директором семинарии и главным раввином Флоренции. В 1925 г. К. занял должность профессора еврейского языка и литературы Флорентийского ун-та, оставив служение раввина.

У. Кассуто. Фотография. 1-я пол. ХХ в.

У. Кассуто. Фотография. 1-я пол. ХХ в.

В 1939 г. К. приглашен в качестве профессора библеистики в Еврейский ун-т в Иерусалиме. Он стал первым главным редактором «Энциклопедия микраит» (Библейской энциклопедии). В 1944 г. ученый совершил путешествие в Алеппо (Халеб, Сирия) с целью изучения Алеппского кодекса. К. был одним из немногих ученых, получивших возможность работать с этой авторитетной рукописью, прежде чем значительная ее часть была утрачена (см. разд. «Рукописи ВЗ» в ст. Библия).

К. известен прежде всего как критик документальной теории происхождения Пятикнижия, получившей классическое выражение в книге Ю. Велльгаузена «Введение в историю Израиля». Возражения К. были изложены им в кн. «Торат ха-теудот ве-суддурам шель сифрей ха-Тора» (Документальная теория источников и формирование Пятикнижия), переработанной впосл. в цикл лекций на англ. языке. К. критиковал основные положения теории Велльгаузена и в целом документальной гипотезы. Эти положения он сформулировал следующим образом: 1) последовательное употребление на протяжении законченного отрывка одного из божественных имен -   или   - свидетельствует о существовании как минимум 2 лит. традиций, тексты к-рых были впосл. объединены; 2) разнообразие лит. стилей и грамматических особенностей различных фрагментов Пятикнижия указывает на происхождение этих фрагментов из разных источников; 3) Пятикнижие отражает неск. богословских традиций, между к-рыми существуют противоречия; 4) повторы в Пятикнижии, наличие неск. близких по содержанию сюжетов свидетельствуют о существовании неск. источников текста; 5) описательные «вставки» в Пятикнижии являются результатом редакторской деятельности (The Documentary Hypothesis. 2006 2. P. 17).

Отправной точкой рассуждений К. является вопрос об употреблении божественных имен. Имя   было общим обозначением божества, и Единого Бога, почитавшегося израильтянами, и богов др. народов. Напротив, имя   - собственное имя Бога, почитавшегося евреями, Которого они признавали всемогущим Богом творения, избравшим евреев как Свой народ. Т. о., грамматический статус слова   как имени собственного указывал на конкретно-национальные представления о Боге, соотнесенные с этим словом. Имя   было связано с представлениями о действии Бога в истории, о Его отношении к конкретному народу. К. показал, что различные жанры библейской лит-ры проводят строгое разграничение в употреблении этих имен. Так, в пророческих книгах Бог почти всегда называется именем  . Напротив, в лит-ре Премудрости (см. Премудрости литература) Бог часто именуется   что, по предположению К., должно подчеркнуть «универсальный» характер мудрости, значение нравственных аксиом не только для народа Израиля, но и для всего человечества. К. не настаивал на подобном объяснении, однако приводил параллели из древней егип. нравоучительной лит-ры (из «Наставления для Мерикара», папируса Присса, наставлений Ани и Аменемопе), свидетельствовавшие о том, что авторы, писавшие в жанре литературы Премудрости, сознательно избегали употребления божественных имен, которые вызывали бы ассоциации с конкретной религией (Ibid. P. 26). Лит-ра Премудрости «затемняла» религиозные элементы, присущие каждой конкретной нации, ради выражения «общечеловеческого» смысла (A Commentary on the Book of Genesis. 2005 4. Vol. 1. P. 9).

По наблюдениям К., в Пятикнижии последовательно разграничивается значение обоих божественных имен, каждое из них употребляется в соответствующем контексте. В рассказе о творении мира (Быт 1) используется только имя   в повествовании о жизни Адама и Евы в раю - имя   поскольку на 1-й план выдвигается личное отношение Бога к человеку и человека к Богу. В главном исповедании веры как в ВЗ, так и в иудаизме раввинистическом - «Шма, Исраэль» (   - «Слушай, Израиль») (Втор 6. 4-9) - употреблены оба божественных имени:   Бог евр. народа, вместе с тем является   Богом всего мироздания. Противопоставление между Богом конкретного народа и конкретной религии ( ) и единственным Богом творения ( ) здесь снимается. Бог - Единый и единственный в Своем личном отношении как к общине верующих, так и ко всему творению. В этом главная весть ветхозаветного откровения. Исповедание «  есть  » - свидетельство того, что 2 божественных имени не являются синонимами, разграничение к-рых в разных контекстах может быть объяснено только наличием неск. параллельных традиций, получивших выражение в различных источниках Пятикнижия. Каждое из этих имен имело собственное богословское значение, осознаваемое авторами ветхозаветных книг. В противном случае исповедание «  есть  » не несло бы никакой принципиально новой богословской идеи (The Documentary Hypothesis... 20062. P. 18-31).

Др. положение, к-рое К. критиковал, связано с языковыми особенностями Свящ. Писания. Предполагается, что наличие в тексте неск. взаимозаменяемых форм одного и того же слова или неск. выражений, передающих один и тот же смысл, свидетельствует о существовании неск. источников текста, обладавших индивидуальными грамматическими характеристиками. К. признал важность языковых факторов для установления целостности текста, но указывал на необходимость жестких правил при отборе этих факторов. Недопустимо, чтобы лингвистические изыскания создавали «порочный круг», когда принадлежность текста к тому или иному источнику устанавливается на основе языковых данных, а сами данные отбираются исходя из уже заданного деления текста на источники. К. стремился показать, что языковые особенности, присущие разным предположительным источникам, носят чисто грамматический характер. Так, главное значение глагола   - «рожать», т. е. данный глагол используется, как правило, когда речь идет о матери ребенка. Применительно к отцу употребляется форма того же глагола в породе Hiphil (  - «зачинать»). В то же время в ряде библейских контекстов (Быт 4. 18; 10. 8, 13, 15, 24; 22. 23) вместо   употребляется форма  Это нестандартное словоупотребление можно понять как диалектную особенность, восходящую к отдельному источнику. Однако К. предложил др. решение: обе формы данного глагола в значении «зачинать» имеют четкое распределение. Глагол в породе Qal ( ) употребляется в значении «зачинать» только в формах перфекта и причастия, глагол в породе Hiphil ( ) используется только в формах имперфекта и «перевернутого имперфекта» (The Documentary Hypothesis... 20062. P. 51-56). Др. словами, язык здесь не оставляет выбора. Подобное явление (употребление глагола в разных породах в зависимости от видо-временного значения без влияния на семантику) засвидетельствовано и для др. древнеевр. глаголов (    ). Недопустимо умножать сущности, разделяя текст на источники там, где различие грамматических форм может быть объяснено фактами самого языка,- в этом один из основных принципов, сформулированных К. для оценки языковых особенностей библейского текста.

Считая разделение Пятикнижия на источники методологически неоправданным, К. вместе с тем признавал существование длительной устной традиции, предшествовавшей священному тексту и явившейся его основой. К. стремился создать компромиссный вариант теории происхождения Пятикнижия. Ученый исходил из тезиса о том, что авторы библейских книг сознательно использовали космогонические модели окружавших Израиль народов и перерабатывали их в соответствии с монотеистическим мировоззрением. Это обращение было вызвано не стремлением построить собственную космогонию на основании уже существовавших систем - сознательная рецепция языческой мифологии была невозможна для строгого монотеизма пророков,- а использованием поэтических моделей описания мира, образов и лит. клише, уже существовавших в евр. народной поэзии как проявление общего культурного континуума народов Сирии и Палестины. К. привел примеры космогонических текстов в Свящ. Писании, к-рые в определенной степени могут считаться «альтернативой» рассказу о творении мира, изложенному в Быт 1. В Иов 38. 4-7 речь идет об «основаниях земли», об «измерительной черте», о «линии», о «краеугольном камне». В Ис 40. 12, 21-22 говорится об измерении небес и вод («исчерпал воды горстью… измерил пядью небеса…»); небеса уподобляются тонкой ткани, которую распростер Бог. По мнению К., эти поэтические образы не были придуманы авторами Книг Иова и Исаии. Ученый не только возводит эти образы к некой космогонической традиции, общей для народов Сиро-Палестинского региона, но и высказывает предположение об общности поэтических источников 2 названных фрагментов. В Иов 38. 4 и Ис 40. 22 используется один и тот же глагол   - «распростирать». Выражение «простирать основания земли» не является типичным для Свящ. Писания - в значении «основывать (землю)» традиционно используется глагол   (Пс 23. 2; 77. 69; 88. 12; 101. 26; 103. 5). К. считал, что фразы «положить (букв.- распростирать) основания земли» и «распростирать небеса» оказываются соотнесенными. Выражение    засвидетельствовано также в Пс 103. 2, причем в одном контексте с    (Пс 103. 5), поэтому, для того чтобы делать вывод об общем источнике Иов 38. 4 и Ис 40. 22, опираясь на параллелизм выражений    и    нет достаточных оснований. К. привел перечень других космогонических терминов, характерных для еврейской поэтической традиции и не употребляемых в Пятикнижии. Небо описывается как шатер, распростертый над землей, или как «горние чертоги» ( ); создание земли обозначается глаголом   соотнесенным с выражением   или   («не подвижится»); в значении «был создан, появился» употребляется слово   форма в породе Polal от корня   («изгибаться», «танцевать», «корчиться (от боли)», «испытывать родовые муки»). Все эти языковые особенности могли быть присущи древнееврейскому эпосу, существовавшему до записи Торы.

К. не стремился создать апологетическую теорию. Пафос ученого заключался в отрицании существования библейских источников как отдельных, целостных, самостоятельных записанных текстов, однако К. признавал многоплановость устной традиции. Два рассказа о сотворении мира существовали параллельно: повествование о 6 днях творения - как традиция «мудрецов» и повествование о событиях в Эдемском саду - как народная мифологическая традиция. Автор Торы записал известные ему традиции, создав целостное и законченное произведение. В то же время в отдельных случаях Пятикнижие непосредственно отражает народную поэтическую традицию. Так, ритмические стихи о сотворении человека (Быт 1, 27) К. без колебаний считал фрагментом древнего евр. эпоса. Однако большая часть Пятикнижия представляет собой прозаический текст, и это обстоятельство, по мнению К., делало невозможным систематическое обращение к народной мифологии. Если в интересах поэтического стиля могли заимствоваться мифологические образы, стихийно существовавшие в народной традиции, то строгий стиль Торы предполагал тщательный подбор слов, четкое и однозначное выражение доктрины (Commentary on the Book of Genesis. 2005. Vol. 1. P. 11).

В освоении народной поэтической традиции, в придании ей характера строгой богословской системы К. видел одну из основных задач создания Пятикнижия. Соответственно Тора должна рассматриваться как изначально целостный текст, обладающий единым богословием, единой этикой, едиными стилистическими установками. Многообразие предшествовавшей Пятикнижию традиции компенсировалось строгой и продуманной организованностью священного текста. Повторы и противоречия в Пятикнижии имеют смысловую нагрузку, определенную волей автора. Смысл этих повторов и противоречий может быть объяснен исходя из анализа их богословского контекста.

К. уделял особое внимание этическим и литературно-эстетическим сторонам библейского текста, видя в них то связующее начало, без которого Библия распадается на гетерогенные источники. Вслед. этого основным методом К. была интерпретация Свящ. Писания с привлечением широкого лингвистического и лит. сравнительного материала. К. пришел к выводу, что Пятикнижие как целостный текст написано в X в. до Р. Х. (с учреждением культа в Первом храме) и в дальнейшем не подвергалось существенным изменениям.

К. занимался исследованием рецепции Пятикнижия в пророческой лит-ре. В работе «Пророк Осия и Пятикнижие» он привел неск. предположительных параллелей между обличительными репликами прор. Осии и фразами из Пятикнижия. Так, в Ос 11. 8 упоминаются города Адма и Севоим (Цевоим), уничтоженные Богом за беззакония, творившиеся там. В Быт 19 говорится о гибели Содома и Гоморры. К. рассмотрел гипотезу, согласно к-рой существовали 2 альтернативные версии рассказа о наказании городов, к-рые были объединены позднейшими редакторами в текстах, ставших основой для Быт 10. 19 (описание пределов обитания хананеев: «…к Содому, Гоморре, Адме и Цевоиму…»), Быт 14. 8 (цари Содома, Гоморры, Адмы и Севоима совместно вступают в сражение) и Втор 29. 23 («…как по истреблении Содома, Гоморры, Адмы и Севоима, которые ниспроверг Господь во гневе Своем и в ярости Своей»). Отмечая, что между 2 версиями нет иных расхождений, кроме различия в названиях городов, К. обратил внимание на то обстоятельство, что в рассказе Быт 19 предполагается наличие других городов, обреченных на уничтожение, помимо Содома и Гоморры (Biblical and Oriental Studies. 2005. P. 79-81).