ГАВРИИЛ

Основной научный труд Г.- «История философии» (в 6 ч.), печатавшийся сначала в «Ученых записках Казанского университета» (1837-1840), затем вышедший отдельным изданием,- закрепил за ним репутацию одного из первых историков философии в России, к-рый в своем исследовании рассматривал всю историю мировой философии, к тому же в 6-й части труда впервые излагал историю рус. философии от начала до совр. ему эпохи. Высокое мнение, сложившееся о труде Г., в течение длительного времени разделялось почти всеми исследователями рус. философии, пока не появилась фундаментальная работа Г. Г. Шпета «Очерк развития русской философии» (1922), в к-рой строгий и придирчивый критик западноевроп. и рус. философских учений поставил под сомнение оригинальность сочинения Г. При этом Шпет ссылался на отзыв О. М. Новицкого на работу К. К. Зедергольма «История древней философии» (М., 1841-1842. 2 ч.), представленную на Демидовскую премию 1841 г. и удостоенную «почетного отзыва». В этом отзыве Новицкий, признавая, что «заимствований в истории философии почти невозможно избежать» (С. 256), критиковал работу Зедергольма и неск. раз упомянул труд Г.; он, в частности, писал, что у Г. «руководителями были Скорбиак и Салини» (С. 253), что франц. писателями «вовсе не пользовался Зедергольм, как Гавриил вовсе не пользовался писателями немецкими» (Там же). Упреки Новицкого (и Шпета) не были вполне обоснованными: Г. знал как нем. язык (и даже переводил с него), так и нем. лит-ру; для пристрастной оценки его труда имело значение то, что он нещадно критиковал любимых Новицким историков философии - И. Бруккера, В. Г. Теннемана, Г. Риттера; задачи, решаемые Г., не ограничивались изложением древней философии (знатоком к-рой был Новицкий) и охватывали более широкий круг проблем; наконец, работа Г., несмотря на присущие ей недостатки (в частности отмеченные Шпетом - С. 120-121), превосходила как по качеству, так и по охвату предыдущие попытки изложения мировой философии рус. авторами, в т. ч. труд А. И. Галича «История философских систем, по иностранным руководствам» и др.

Изложение «Истории философии» Г. начинал с обсуждения 3 взаимосвязанных проблем - истории философии как науки, предмета философии и отношения философии к вере. В понимании истории философии он исходил из того, что это - «наука, излагающая достопримечательные умозрения о естестве существ и правильно определяющая как заслуги философов, так равно их заблуждения и недостатки, дабы путем учений достигнуть мудрости» (Ч. 1. С. 3). Предмет философии Г. определял почти по И. Канту, считая, что предмет («вещество») философии как науки заключается в «беспрестанном стремлении ума к изысканию коренных начал природы и свободы» (Там же). Рассматривая центральную для него проблему отношения веры и знания, философии и религии, Г. придерживался убеждения, согласно к-рому, несмотря на видимые различия между верой и разумом, в своей глубине они едины, поэтому «в душе истинного философа религия и философия соединены совершенно» (Там же. С. 7), притом что Провидение «одних просвещает чрез религиозные чувства» (С. 6), «а других руководствует чрез философию» (С. 7). Далее Г. утверждал, что у человека 3 способности - чувственность, разум и воля; относя эти способности к душе, он окончательно формулировал предмет философии как науки, связанной с 3 способностями души, и тем самым полагал этот субъективный принцип в основание мировой истории философии. В соответствии со способностями души Г. рассматривал всю историю философии как историю 4 основных ее направлений - сенсуализма, идеализма, скептицизма и мистицизма, при этом полагая, что они «проистекают из одностороннего раскрытия способностей души» (Там же. С. 14-15). Т. о. был предрешен общий критический подход Г. ко всей истории западноевроп. философии, к-рый применительно к конкретным философским учениям вызывал упреки и иронию Шпета.

Склонный к логическим разделениям и схемам, Г. поместил в «Истории философии» большую таблицу - «Свод главных систем философии»,- в к-рой сенсуализм, идеализм, скептицизм и мистицизм различались по принадлежности к монизму или дуализму, учением о началах, методом, характером системы, нравственными, политическими, эстетическими и историческими учениями. Однако деление по направлениям при весьма неопределенных критериях и ошибках в характеристиках учений делало эту классификацию весьма далекой от научных требований.

История философии Г. была разделена на 3 периода - античную философию, философию средних веков, или схоластику, и новую философию; их изложению были посвящены 4 части его труда; в 5-й и 6-й частях в качестве прибавлений были написаны соответственно «Восточная философия» и «Русская философия». В изложении основных этапов Г. строго придерживался деления их на «три эпохи» и делил античную философию на 1-ю эпоху (философия ионийская, атомистическая и италийская, элейская), 2-ю (от Сократа до 80 г. до Р. Х.), в к-рой более всего места было уделено Платону и Аристотелю (Там же. С. 93-132 и 132-146) и 3-ю (от распространения греч. философии в Риме до VIII в. по Р. Х.), в к-рой центральное место занимала философия Плотина (Ч. 2. С. 42-65). Не принимая во внимание принципиальных различий между философией христ. и языческой, он в 3-ю эпоху включал «философию отцов Церкви» и, хотя рассматривал ее как самую глубокую и подлинно истинную, эти определения не сумел подтвердить ни знаниями из истории патристики, ни логическими аргументами. Весь этот раздел пестрил именами и краткими перечислениями отдельных учений отцов Церкви.

Философия средних веков также была разделена на 3 эпохи: от IX до XIII в. (от Алкуина до Амальрика Бенского и Давида Динантского); с XIII по XIV в. (философия араб., иудейская и главные учители схоластики от Александра Гэльского до Иоанна Дунса Скота и Р. Бэкона); с XIV по XV в. (поздние реалисты и номиналисты; мистики И. Таулер, Фома Кемпийский, Ж. Жерсон и др.). Новая философия в свою очередь делилась: на философию XV-XVI вв., где больше внимания было уделено Дж. Бруно, от Р. Декарта до Канта, с весьма поверхностным толкованием Декарта (Ч. 3. С. 105-120); от Канта до «наших дней». Изложение сложнейшей философии Канта, к-рому было посвящено более всего страниц (Ч. 4. С. 64-90), для своего времени было вполне удовлетворительным. Рассматривались основные вопросы теоретической философии, учение о чувственности, о разуме и об уме, о синтезе, о «самостоятельной бытности» (вещи в себе) и об антиномиях, проблемы практической философии - учение о самозаконии воли, свободе и нравственном законе. Далее Г. излагал проблему «я и не-я» в философии И. Г. Фихте (Там же. С. 90-104), в общих чертах кратко - первую систему Ф. В. Й. Шеллинга и весьма пространно, но без глубокого знания и понимания - философию Г. В. Ф. Гегеля (С. 113-139). Г. утверждал, что Гегель в основание системы «полагает следующее начало: все рациональное реально и все реальное рационально» (С. 116), и видел это начало в «абсолютной идее», к-рая осуществляет себя в природе и истории в виде ее прогресса в нравственности, религии и философии. Завершалась история философии Г. главами о франц. философах В. Кузене и аббате Л. Ботене. Подводя итоги истории философии, Г. отмечал, что мировой разум, к к-рому приходит каждая философская система, понимаемый отвлеченно, является всего лишь «частным произведением» человеческой мысли (С. 171). Только в христ. учении и вере находят разрешение самые сложные вопросы философии. Описывая состояние совр. человечества, Г. возлагал надежды на «новое откровение духа» и полагал, что «философия, служившая в последнее время орудием к отвращению человека от Бога, послужит теперь средством к привлечению его к Богу» (С. 179). В заключении Г. писал: «Проходя историю философии всех времен и народов, мы заметили, что ум человеческий сам собою не может во всем свете постигнуть истину… Такая немощь нашей высшей душевной силы ясно показывает нам состояние нашего повреждения и живо заставляет нас чувствовать нужду в высшем откровении, содержащем благотворнейшие истины для нашего познания и спасительнейшие правила для нашей деятельности» (С. 192).

Изложение рус. философии строилось Г. на основе ряда руководящих идей, нек-рые из этих идей были ошибочными. К правильным относится попытка понять рус. философию из особенностей характера рус. народа, к-рые, по мнению автора, нашли выражение в психологическом складе русских (Ч. 6. С. 5), в поэзии и пословицах рус. народа, в его языческих преданиях (С. 6-9), но более всего в «избрании веры» (С. 17-19). Однако исполнение этого замысла было малоудачным. Ошибочные положения - отказ от сложившегося еще в 1-й части труда понятия о предмете философии и измена научным принципам исследования в угоду идеологическим предпочтениям. Желая противопоставить рус. философию западноевроп., Г. строил искусственную схему, согласно к-рой в философии существуют 3 направления: «наукообразное», касающееся «нашего познающего духа» (герм. философия), «умозрительное и притом опытное развитие законов мира, вне нас существующего» (англ. и франц. философия) и «сосредоточенность сих противоположных полюсов в высочайшем их начале» - Боге (рус. философия) (С. 22-24). Хотя нередко Г. трактовал этот синтез как синтез разума и опыта (С. 19), главным для его понимания специфики рус. философии становится ее сосредоточенность на теме Бога. Именно с этой т. зр. он и рассматривал рус. философию, а потому ее состав оказался весьма необычным и включал: Даниила Заточника и прп. Нила Сорского, известных иерархов Церкви - митр. Киевского и всея Руси Никифора I, архиеп. Феофана (Прокоповича), архиеп. Георгия (Конисского), митр. Платона (Левшина), митр. Евгения (Болховитинова), свт. Филарета (Дроздова), архиеп. Иннокентия (Борисова); гос. деятелей - блгв. кн. Владимира (Василия) Всеволодовича Мономаха, М. Н. Муравьёва, С. С. Уварова, наконец, самих философов - Г. С. Сковороду (С. 59-70), Д. С. Аничкова, И. Т. Буле, Д. М. Велланского (С. 95-114) и в пространных примечаниях - А. С. Лубкина, Ф. А. Надежина, А. А. Фишера, В. Н. Карпова, Ф. Ф. Сидонского, В. А. Сбоева и И. А. Кедрова. Несмотря на значительные погрешности, труд Г. не был «преждевременным», как полагал Шпет; характеристики учений, биографии, обширные выписки из сочинений философского содержания и большая библиография (С. 134-144) не могли не быть полезными рус. читателю, интересующемуся философией.

Г.- автор 2 небольших работ по праву: «Философия правды» (права) и «Понятие о церковном праве и его истории». «Философию правды» Г. предварял кратким историческим обзором философии права от древности до Гегеля и перечислением ряда работ рус. авторов. Хотя о Гегеле у Г. сказано всего лишь, что его философия права воздвигнута «на пантеистических основаниях» (С. 9), исходное учение Г. о «коренных правах личности» - разуме и воле - и возникающих из прав личности прав на «физическое бытие», на «духовное бытие», на «свободное обращение между людьми в гражданском обществе», на «собственность» (С. 14), а также общий ход исследования (договор, семья, гражданское об-во, гос-во) свидетельствуют о знакомстве его с философией права Гегеля и нек-рых заимствованиях из нее. Полагая, что право должно обязательно опираться на единство религ. веры и нравственности, и объясняя разрушительные последствия революции во Франции разрывом «между нравоучением и правом» (С. 7), Г. давал следующее определение права: «Право во 1-ых есть религиозная идея ума,- отображение живой веры в Бога... первообраз всякой истины и справедливости. Посему религиозное верование есть истинная основа прав и порядка между людьми и народами; 2) право есть нравственная идея, носящая в себе образ правомерности Божественной и действующей внутренно на совесть человека и его деятельность…» (С. 10). К этим основным определениям присоединяются еще 6, в к-рых рассматривается отношение к естественному закону, к законодателю и др.

Цель гражданского об-ва, по Г., заключается во всеобщем благе, понимаемом в христ. смысле как соединение времени и вечности (С. 45); «гражданское общество,- писал он,- нельзя представить без собственности физических владений, без единства происхождения и языка, без единства религии и нравов» (С. 44). В гл. 97 Г. проводил анализ «гражданства языческого» (к-рое правильно было бы назвать безбожным), сравнивая его с христианским. Он писал: «Гражданство христианское, хотя есть царство земное, но признающее над собою царство Божие, или Церковь, уважающее первоначальные, не зависящие от власти государственной, права церковного общества» (С. 54). В учении о власти он исходил из необходимости разделения законодательной, исполнительной и судебной власти; в учении о верховной власти считал, что «государь существенно самостоятелен или независим; не ограничен никаким человеческим законом, а только Божеским,- дает отчет одному Богу и совести, а не народу; есть особа священная и неприкосновенная» (С. 46).

«Понятие о церковном праве и его истории» представляет собой не столько научное исследование, сколько его подробный план, с обещанием при благоприятных условиях представить историю церковного права «всех времен и народов» (С. 32); этим планом, по-видимому, Г. руководствовался при чтении лекций. Автор дает 8 определений термина «канон» (С. 3-4), главные из к-рых имеют отношение к богословию, церковной иерархии, литургии и церковной экономии. В лаконичных формулировках Г. изложены основные положения: «Право есть то, сохранением чего можно быть правым пред людьми и праведным пред Богом» (С. 4); «иметь церковное право - значит иметь власть действовать по церковному закону» (Там же) и др. Различая предмет «наук богословских» как имеющий отношение «к внутренней стороне веры и нравственности» и предмет церковного права, Г. писал: «Церковное право есть богословие, раскрытое в законах и законоправильных, а особенно обрядовых и таинственных действиях, составляющих видимую жизнь Церкви» (С. 5). Считая, что в изложении науки о церковном праве необходимо выбирать между историческим и догматическим (систематическим) методами, Г., кратко останавливаясь на преимуществах одного и др., отдавал предпочтение догматическому, подчеркивая «мудрость святых отцов» и необходимость ревностного подражания им.

Исключительно важное место в духовном наследии Г. занимает проповедь: именно в них выразилось в полной мере чаемое им единство христ. веры и знания. Наделенный даром проповедничества, Г. в лучших проповедях достигал цельного соединения глубокой и искренней христ. веры с толкованием слова Божия и философско-богословскими рассуждениями о жизни человека в его поврежденном грехом состоянии. Кроме конкретного библейского или агиографического материала и его изъяснения проповеди Г. содержали обличение грехов, твердую веру в спасительную благодать Божию. Содержанию проповеди соответствовала формальная сторона - построение ее средствами художественно выразительной речи (с архаическими оборотами и устаревшими словами), с использованием рамочной композиции, и повторами, задающими ей внутренний ритм. «Поучительные слова» Г. включают проповеди: на двунадесятые праздники (Господские, Богородичные и святых), на Неделю цветоносную и др. (всего 19); на дни рождения, на тезоименитства их величеств государя имп. Николая Павловича и государыни имп. Александры Феодоровны и др. (всего 6); на освящение симбирского кафедрального Троицкого собора (13 сент. 1841); речи по случаю открытия 2-й Казанской гимназии и по окончании 1-го курса; «Слово на день взятия Казани»; по случаю окончания 1844/45 академического года в Казанском ун-те; пред избранием судей Казанской губ. и приведением к присяге cимбирского дворянства и др.