КУРБСКИЙ

По происхождению принадлежал к московской боярской элите (отец - М. М. Карамышев-Курбский, кн. ярославской ветви Рюриковичей, мать - М. М. Тучкова). К. был четвероюродным братом Анастасии Романовны, с к-рой в 1547 г. вступил в брак царь Иоанн IV Васильевич. Курбские и Тучковы были связаны с кругом книжников прп. Максима Грека, что оказало влияние на творческое развитие К. в «московский» период и в эмиграции.

Первое упоминание о К. относится к сент.-окт. 1547 г., когда в свадебном чине брата царя кн. Юрия Васильевича он стоит на 2-м месте в ряду ярославских князей (Назаров В. Д. О структуре «Государева двора» в сер. XVI в. // Общество и гос-во феод. России. М., 1975. С. 53). В нояб. 1549 г. он упомянут как один из стольников, участвовавших в походе на Казань, 16 авг. 1550 г.- как воевода в Пронске. В Тысячной книге 1550 г. К.- среди ярославских князей с земельным окладом высшей категории в 200 четей (ТКиДТ. С. 55). Подмосковные владения К., видимо, были получены в результате тысячной реформы (РГАДА. Ф. 1209. Кн. 254. Л. 7 и сл.; вместе с тем к сер. 50-х гг. XVI в. родовое село Курбских Курба частично или полностью принадлежало кн. И. Д. Бельскому - Там же. Кн. 20. Л. 303 об., 304, 304 об., 305 об.).

С мая 1551 г. К. служит 2-м воеводой в полках, размещенных у Зарайска, в Рязани, у Каширы. В июне 1552 г. был ранен под Тулой в битве с крымскими татарами. Во время осады Казани в том же году полк правой руки, в к-ром служил К., был усилен пешими стрельцами и казаками, занял сев. подступы к городу и отсек его от «луговой черемисы». При штурме Казани 2 окт. К. возглавлял ударные силы в направлении Елбугиных ворот, сражался на подступах к городу и в уличных боях. Основной удар отступающих из города татар пришелся на позиции К.; при атаке во главе 200 воинов он был сбит с коня и тяжело ранен (от ран, полученных во время штурма Казани, в следующем году скончался брат К. Иван).

В мае-июне 1553 г. К. был в «Кириловском езде» царя (богомольной поездке по мон-рям к северу от Москвы), беседовал в Троице-Сергиевом мон-ре (см. Троице-Сергиева лавра) с прп. Максимом Греком; по словам самого князя, был одним из 4 доверенных лиц Иоанна IV.

В дек. 1553 г. К. командовал сторожевым полком в походе на «Арские места» под Казанью. 8 сент. 1555 г. возглавил карательный поход против восставшей «луговой черемисы» (марийцев).

По преданию, по заказу К. в 1554 г. псковские мастера отлили колокол, сохранившийся на звоннице ярославского в честь Преображения Господня мужского монастыря.

К июню 1556 г. К. получил боярский чин, с к-рым в июне того же года он записан в царской свите во время «похода в Серпухов». К этому периоду относятся местнические счеты К. с Д. И. Плещеевым (Эскин Ю. М. Местничество в России XVI-XVII вв.: Хронол. реестр. М., 1994. С. 52. № 129). С 21 дек. 1557 г. К.- 1-й воевода «на Туле».

На 1553-1558 гг. приходится расцвет военной и советнической деятельности К. Он симпатизировал проводимым Избранной радой преобразованиям в духовной сфере, политике, администрации, суде и военном деле, поддерживал ее виднейших деятелей А. Ф. Адашева и свящ. московского Благовещенского собора Сильвестра.

По всей видимости, уже тогда К. не одобрял обособленность Московской Церкви от К-польского Патриархата. Он считал завоевание Астраханского ханства божественной наградой царю, выступал за совместную с Польско-Литовским гос-вом крестоносную войну против Крымского ханства до окончательного избавления христ. стран от татар. угрозы на юге. Приветствовал К. и военный разгром ливонских немцев за их «люторские ереси». В Москве он принимал участие в придворной борьбе, в к-рой противостоял усилению Захарьиных-Юрьевых и Плещеевых. Одобрял очищение церковной жизни в 50-х гг. XVI в. от ересей (особенно от антитринитарных учений). Вместе с тем К. выступал с острой критикой иосифлян (см. Иосифлянство), обвиняя их в гонениях против нестяжателей, ложных свидетельствах на церковных Соборах против Максима Грека, Артемия и др., а также в начетничестве, пагубных нравах черного духовенства, неоправданных подозрениях по отношению к книжникам. Духовным отцом К. был прп. Феодорит Кольский, в 1551 - ок. 1554 г. архимандрит Евфимиева суздальского в честь Преображения Господня мужского монастыря.

В начавшейся в янв. 1558 г. Ливонской войне К. возглавил сторожевой полк, принял участие в походах на Нейшлосс (Сыренск), Нейгаузен (Новгородок), Дерпт (Юрьев, ныне Тарту), Вербек (замок на р. Эмбах) во главе передового полка. В июне 1558 г. К. участвовал в походе из Пскова «к немецкым городам» войска кн. П. И. Шуйского. В этом походе К. был, по его словам, одним из «трех великих воевод» (Ерусалимский. 2009. Т. 2. С. 99). В нач. зимы 1558/59 г. он вернулся в Москву «со великою и светлою победою» (Там же. С. 110).

11 марта 1559 г. К. был 2-м воеводой в походе «по крымским вестям» против хана Девлет-Гирея; в том же году направлен из Калуги в Мценск на оборону южных рубежей на Оке. В февр.-марте 1560 г., после конфиденциальной беседы с царем, К. был назначен 1-м воеводой большого полка. Принял участие в осаде Феллина (Вильян; ныне г. Вильянди, Эстония) и в захвате еще неск. городов, возможно Тарваста и Полчева. В кон. 1560 г. произошла неудачная для русских битва под Вайсенштайном (ныне г. Пайде, Эстония), в исходе к-рой Иоанн IV обвинял К. (Переписка Ивана Грозного. 1993. С. 38).

Пребывая при дворе, К. был свидетелем падения лидеров Избранной рады, что считал позднее результатом самодержавных амбиций царя. С этим связана уверенность К., что опричное окружение, которое в его сочинениях уподоблено бесам («кромешники», «полк сатанинский»), сформировалось еще в период изгнания Сильвестра и опалы Адашева.

25 марта 1562 г. К.- один из воевод в пограничных с Литвой Великих Луках. 28 мая К. «с товарыщи» напали на Витебск, захватили острог с артиллерией, сожгли посад и округу (были сожжены 24 церкви, в чем позднее князь раскаивался).

После взятия Полоцка (15 февр. 1563), в к-ром К. принимал участие, 8 марта он был отправлен в Юрьев Ливонский наместником сроком на год (от дня Вербного воскресенья - с 3 апр.). Службу в Юрьеве К. считал несправедливым преследованием, а Иоанн IV утверждал, что наложил на него «с милостию опалу» (Там же. С. 8, 38; РИБ. Т. 31. Стб. 381). В качестве юрьевского наместника К. в кон. 1563 г. проводит неудачные переговоры со шведским наместником о передаче г. Гельмета русским, безуспешно пытается добиться привилегий ливонскому дворянству и купечеству.

Зная об уже ведущемся против него следствии или о наговорах доносителей, К., получив письмо с приглашением переехать на службу к кор. Сигизмунду II Августу (РГАДА. Ф. 389. Оп. 1. Д. 199. Л. 135; Иванишев. 1849. Т. 2. С. 193), ночью 30 апр. 1564 г. с небольшим отрядом слуг бежал из Юрьева в Гельмет, а затем в Вольмар. По мнению Б. Н. Флори, угроза для К. накануне побега также исходила от российских духовных лиц; ее причина кроется в богословском противостоянии иосифлянского духовенства обвиненному в ереси старцу Артемию, которому князь симпатизировал (Флоря. 1999. С. 156-158).

Выезд К. был воспет поэтами Польско-Литовского гос-ва как крупная военно-политическая удача (см.: Каппелер А. Латинские поэмы о победах литовцев над московскими войсками в 1562 и 1564 гг. и о побеге Курбского // Ad fontem = У источника. М., 2005. С. 318-325). В России семья К.- мать, жена и сын - была посажена в тюрьму, владения конфискованы.

4 июля 1564 г. на сейме в Бельске К. был назначен ковельским старостой, однако фактически принял должность в 1565 г. В 1566 г. он получил и староство Кревское, к-рое фактически сохранял за собой до 1571 г.

С сент. 1564 по осень 1565 г. К. принимал участие в боевых действиях против московских войск под Полоцком и Великими Луками (в марте 1565 командовал отрядом в 200 конников).

В мае 1566 г. К. судился с соседями по Ковельскому имению, отстаивая права на его спорные окраины. Нек-рые из этих дел затянулись на долгие годы. Волынские суды рассматривали также тяжбы К. и его ковельских урядников с селянами из имения Ратно и с ковельскими евреями.

По привилею от 20 янв. 1567 г. кор. Сигизмунд II Август наделил К. пожизненным правом на владения в Ковеле. 25 февр. К. получил право передать Ковель потомкам муж. пола, 29 февр.- право на владение Ковелем «вечностью», 8 сент.- право на наследование имения по жен. линии в случае, если К. вновь женится, 23 нояб.- право на владение замком Смедынь.

В авг. 1567 г. посол Иоанна IV Ф. И. Умной-Колычев встретил К. при короле в Гродно. После этого в российской посольской практике закрепилась характеристика К. как «изменника». Из Москвы Г. А. Ходкевичем были получены грамоты от бояр с ответом на приглашение на королевскую службу. В неизвестных ныне письмах Ходкевича в пример приводился К., щедро пожалованный королем за выезд на службу. В ответ в письме кн. М. И. Воротынского, составленном при участии Иоанна IV, сказано, что потомки новосильских князей занимают первые места в думе у царя, а К. был «мало не двадцатый». Осенью К. находился с королевским войском в Лебедеве и Радошковичах.

В 1568 г. на Городенском сейме К. получил от короля литов. имение в Упитском повете на ленном праве. Пожалование было закреплено королевским привилеем от 27 июля. Поздней осенью К. вновь оказался на Волыни. Он изучал философию и свободные искусства, работал над переводами творений св. отцов. В кон. 1568 г. К. был направлен в Логойск навстречу ожидавшемуся московскому войску. На Люблинском сейме 1569 г. К. по требованию шляхты лишился Кревского староства, но сохранил за собой Ковельские и Упитские имения.

Осенью-зимой 1569/70 г. К. по поручению короля вел переговоры с представителем Свящ. Римской империи аббатом И. Циром о создании антитур. коалиции. В кон. 1570 г. К. заключил брак с кнг. М. Ю. Гольшанской. В нач. 70-х гг. XVI в. К. вступил в судебную борьбу за имения своей жены против ее родственников. Суд, который продлился вплоть до весны 1578 г., послужил одним из предлогов для конфликта в семье Курбских.

До нач. 1571 г. К. оставался при короле и в письме от 22 февр. 1571 г. Сигизмунда II Августа Н. Ю. Радзивиллу Рыжему, в распоряжение которого отправлялся К., рассматривался как кандидатура для переговоров с московской знатью с целью склонить ее к принятию королевского подданства.

В 1573 и 1574 гг., во время 1-го и 2-го «бескоролевий» в Речи Посполитой, К. вел от лица правосл. «русинов» переговоры с Радзивиллом о кандидатуре на польско-литов. трон (AGAD. Arciwum Radziwiłłow. Dz. V. Sygn. 2044. S. 65-67; РНБ ОР. Ф. 971. Оп. 2. Авт. 234. № 74) и проводил богословские дискуссии с виленскими иезуитами (Krajcar J. Jesuits and the Genesis of the Union of Brest // OCP. 1978. Vol. 44. P. 136). Дискуссии К. с избирательным блоком Радзивилла и Я. И. Ходкевича и с иезуитами проходили в обстановке усилившегося в Риме интереса к унии с «еретиками» и со «схизматиками», однако кандидатуры литовской рады и блока кн. К. К. Острожского не вызвали поддержки шляхты на выборах короля в апр.-мае 1574 г. под Варшавой, в которых К. принял участие как депутат от Волыни.

В нач. 1575 г. К. ездил из Волыни в свои литов. владения. На обратном пути у него были украдены книги, в т. ч. Апостол и сочинения свт. Василия Великого, к-рые он планировал переводить, приглашая на эту работу ученого эмигранта-«московита» У. В. Сарыхозина в письме, составленном до нач. июля 1575 г. В 1576 г. К. значительное время провел на Волыни, улаживая осложнившиеся отношения с пасынками. К этому же времени разладилась семейная жизнь К. В авг. 1578 г. он развелся с женой, до нач. 1579 г. продолжался размен имениями и движимым имуществом между бывш. супругами.

В авг.-сент. 1579 г. К. во главе своей роты принял участие в полоцком походе кор. Стефана Батория. В 1580 и 1581 гг. рота К. воевала под Великими Луками и Псковом. Сам он в псковском походе не участвовал из-за болезни, заставившей его покинуть королевское войско.

Последние 3 года жизни К. провел в лит. работе и судебных тяжбах (в 1581 боярин К. Порыдубский жаловался, что его с семьей К. 6 лет держал в заключении; К. было предписано вернуть присвоенное имущество и возместить убытки пострадавшим). В Вильно 5 июня 1581 г. составил завещание (Иванишев. 1849. Т. 1. С. 191-200; РИБ. Т. 31. Стб. 523-540). В июле-авг. 1581 г. часто молился в виленской Пречистенской ц. (РГАДА. Ф. 389. Оп. 1. Д. 68. Л. 138 об.). За месяц до смерти, 24 апр. 1583 г., К. составил 2-е завещание (Иванишев. 1849. Т. 1. С. 228-242; РИБ. Т. 31. Стб. 541-564). 23 мая он скончался (ЦГИАК. Ф. 28. Оп. 1. Д. 16. Л. 128 об.- 130 об., 136 об.- 137, 137 об.- 143 об.).

К периоду юрьевского наместничества (1563-1564) относится переписка К. со старцем Псково-Печерского в честь Успения Пресв. Богородицы монастыря прмч. Вассианом (Муромцевым), в к-рой князь комментировал прочитанные им книги, в т. ч. из монастырской б-ки: «Рай», «Никодимово Евангелие», «Библию» Франциска Скорины. Сохранилось 3 послания К. к прмч. Вассиану. Во 2-м послании К. высказался об идеале Русской земли как богоизбранного правосл. царства и обвинил московских православных иерархов и светские власти в несоблюдении божественных заповедей, духовной деградации, страхе «пред цари» и потакании их злодеяниям, хищениях, междоусобии, кровопролитии соотечественников и разрушении различных «чинов» общества (РИБ. Т. 31. Стб. 383-404). Переписка с Вассианом известна по сборникам 2-й пол. XVI-XVII в., в т. ч. в составе т. н. Печерских сборников (или в «Вольмарском конвое»), в которые вошли также 1-е письмо К. Иоанну IV, составленная перед побегом из Юрьева записка К., письмо кн. А. И. Полубенского юрьевским воеводам и письмо Т. И. Тетерина и Марка Сарыхозина М. Я. Морозову. Древнейший список 1-го послания к Вассиану хранится в рукописи «Измарагд» Псково-Печерского мон-ря (старый шифр - Научная б-ка Тартуского гос. ун-та, № 746) и по водяным знакам датируется 60-ми гг. XVI в. В Юрьеве был составлен также «Ивану многоученому ответ о правой вере», адресованный лютеран. пастору Иоганну (вероятно, И. Веттерману). В нем разоблачались «многобожие еллинское», новоявленные реформационные «ереси» и «растленные книги», а также содержался призыв, обращенный к пастору и его пастве, покаяться и обратиться «ко древнему благочестию» (РИБ. Т. 31. Стб. 361-376).

В апр.-мае 1564 г. К. отправил Иоанну IV послание, в ответ на которое к 5 июля 1564 г. царь составил и отправил в Речь Посполиту пространное письмо. В 1-м послании К. упрекал царя в нарушении христ. заповедей, возложил на него ответственность за поражения в войне с «неверными», бессудные убийства воевод «на церковных порогах» и отказ от добродетельного целомудренного правления. В развернувшейся полемике царь обвинил К. и его «советников» в ереси, измене, покушении на жизнь царя и царской семьи, попытке узурпации власти в Ярославле, а позднее - еще и в поддержке заговора удельного кн. Владимира Андреевича Старицкого. Ни по одному из обвинений К. своей вины не признал.

После получения ответного послания царя К. написал ему 2-е, краткое послание, продолжающее и развивающее тематику 1-го, а также обвиняющее Иоанна IV в неумении вести полемику. 2-е и 3-е послания К. известны только в составе литературного Сборника Курбского (далее: СК). Первое послание К. известно в 2 ранних версиях - 1-й и 2-й редакциях и их поздних изводах. Первая получила распространение в рус. рукописной традиции с кон. XVI - нач. XVII в. и отразила авторскую редакцию 1564 г. Самый ранний известный ныне список этой редакции содержится в рукописи из собрания Ф. А. Толстого ОР РНБ. Q.XVII.67 и принадлежал на рубеже XVI и XVII вв. мон. Ионе Соловецкому (Морозов Б. Н. 1997). Вторая является авторской переработкой в СК, выполненной на основе 1-й редакции с дополнениями и исправлениями, отразившими влияние переписки и «Истории о князя великого Московского делех» в кон. 70-х - нач. 80-х гг. XVI в.

Ряд совпадений с 1-м посланием К. 1-й редакции обнаружен в составленных не позднее 1566 г. «Плаче» и «Жалобе» мон. Исаии Каменецкого. Их датировка и взаимосвязь с сочинениями К. вызывают в научных кругах острую дискуссию (Rossing, Rønne. 1980; Скрынников. 1992. С. 37-46; Ostrowski D. «Closed Circles»: E. L. Keenan's Textual Work and the Semiotics of Response // Canadian Slavonic Papers. Ottawa, 2006. Vol. 48. N 3/4. P. 247-268).

К кон. 1569 г. начал формироваться ученый кружок под покровительством К. В его состав в разные годы входили и «московиты»-эмигранты кн. М. А. Ноготков-Оболенский и П. В. Остафьев-Вороновецкий, Богдан и Ждан Мироновичи, бакалавр из Кракова Амброжий (возможно, Шадковский), бакалавр Станислав Войшевский, ковельский протопоп Сила, Павел Левковский и др. Поддержку этому кругу интеллектуалов оказывали кн. Острожский, литов. канцлер Радзивилл Рыжий, «московиты» мон. Артемий (бывш. игумен Троице-Сергиева мон-ря) и печатник И. Фёдоров, ряд волынских шляхтичей и слуги К. В переписке с друзьями и со знакомыми К. пытался расширить круг своих сотрудников и читателей, пригласив присоединиться соотечественника У. В. Сарыхозина и львовского ученого мещанина С. К. Седларя.

К. выучил латынь, которой пользовался для переводов и в деловой жизни Речи Посполитой. Его интересовали такие труды, как «Физика» и «Никомахова этика» Аристотеля, речи Цицерона, латиноязычные издания: «Достоверные повествования о святых» Лаврентия Сурия с текстами житий в редакции Симеона Метафраста, «Церковная история» Евсевия Памфила, «Церковная история» Никифора Каллиста, произведения свт. Григория Паламы и Нила Кавасилы, словари К. Геснера и А. Калепино, сочинения Эразма Роттердамского, «Логика» И. Шпангенберга, «Записки о Московии» С. Герберштейна, «О единстве Церкви Божьей под одним пастырем» и «Жития святых» Петра Скарги, сказания о Флорентийском Соборе, кн. Апостол (предположительно львовское издание Фёдорова 1574 г.), ряд творений отцов Церкви (Иоанна Златоуста, Дионисия Ареопагита, Иоанна Дамаскина, слав. «Постническая книга» и одно из лат. изданий Василия Великого).

Ок. 1572 г. К. обращается с посланием к кн. Острожскому, обсуждая Беседу Иоанна Златоуста о вере, любви и надежде на слова ап. Павла. Этим письмом открывается подборка посланий К. к польск. и литов. знакомым в составе СК.

К 1574 г. относится дискуссия К. с виленскими иезуитами о христ. догматах, на к-рой князь мог встретиться с Петром Скаргой. К. не принимал учения о Filioque. Его богословская полемика с католицизмом отразилась в 2 письмах к правосл. типографу К. И. Мамоничу, написанных в 1574 - нач. 1575 г. К. упоминает в этой переписке свою встречу с иезуитами, сообщает об использовании в полемике с ними книг свт. Григория Паламы и Нила Кавасилы. В посланиях к Седларю в янв. 1580 г. К. подверг критике догмат о чистилище («о чистцу»). Впрочем, в борьбе против ересей он видел в католиках соратников православных. Опасность ересей оценивается в сочинениях К. с т. зр. не только Православия, но и традиц. католицизма (критика ливонских «евангеликов», одобрение апологии ливонского католицизма в устах героя «Истории» К. Ф. Шалля фон Белля). В 2 посланиях к Ф. Г. Бокею Печихвостскому, написанных после 15 июня 1577 г., К. хвалил Федора за отказ от реформационных «ересей» и возвращение к «правоверным догматам». 21 марта 1575 г. датировано послание К. к волынскому шляхтичу К. Чапличу, в к-ром князь упрекает знакомого в отклонении от Православия в «свою веру» (возможно, в антитринитаризм). В своем ответе кнг. А. Чарторыйской, составленном ок. 1575-1576 гг., К. призывал ее дать детям образование в иезуитском коллегиуме. В янв. 1576 г. К. наставительно обращался к шляхтичу В. Древинскому, отговаривая его праздновать языческий Новый год и отказываясь отвечать на его поздравления. Около того же времени, в 1575-1576 гг., К. призывал перешедшего в кальвинизм литов. подканцлера О. Б. Воловича отказаться от ереси. Во 2-м и в 3-м письмах князю Острожскому, написанных уже в 1577 г., К. осуждает киевского воеводу за поддержку антитринитария И. И. Мотовило, к-рому, как своему ученому слуге, Острожский поручил составить полемический ответ на трактат «О единстве Церкви Божьей...» П. Скарги. В 1575-1578 гг. получили развитие совместные проекты К. и Острожского по созданию правосл. коллегии на Волыни, к-рые воплотились в Славяно-греко-латинской «академии» Острожского.

Не позднее нач. 1575 г. ученый кружок К. закончил работу над переводом «Нового Маргарита» (РИБ. Т. 31. Стб. 275, 418). Перевод Слов Иоанна Златоуста был выполнен на рус. язык с лат. печатных оригиналов и дополнен предисловием и глоссами К., а также учебным соч. «О знаках книжных».

Сохранились как отдельные списки «Нового Маргарита» кон. XVI-XVII в., так и извлечения из него в составе сб. «Симеон Метафраст» и в выписках XIX в. Самый ранний из известных, вероятно прижизненный, список содержится в рукописи Вольфенбюттельской б-ки герц. Августа Guelf. 64-43. Extrav. (Auerbach. 1990. S. 15-51; Калугин. 1998. С. 30-36; Сергеев А. Г. О вновь найденном волынском списке «Нового Маргарита» А. М. Курбского // Мат-лы и сообщения по фондам ОР БАН. СПб., 2005. С. 142-156).

Скорее всего к сер. 1579 г. были закончены основные работы кружка К. по переводу соч. «Источник знания» («Богословие», «Диалектика», «Книга о ересях») Иоанна Дамаскина, а к 1579-1580 гг. составлен перевод агиографического свода, в который вошли отрывки «Нового Маргарита», впервые переведенные в кружке К. жития в редакции Симеона Метафраста и отдельные переводы прп. Максима Грека. Богословско-диалектический сборник известен в списках XVI-XVII вв. Самый ранний список перевода труда Иоанна Дамаскина с приложением Сказания о Варлааме и Иоасафе, возможно восходящий к книгописной мастерской К., содержится в сборнике ОР ГИМ. Хлуд. собр. № 60 (Auerbach. 1990. S. 37-38; Die Dogmatik. 1995. S. XXXI-XLVII; Калугин. 1998. С. 36-37). Том «Симеон Метафраст» сохранился в единственном списке XVI в.- ГИМ. Синод. собр. № 219, происходящем из мастерской К. (Auerbach. 1990. S. 38; Калугин. 2000; Он же. 2001; Он же. «Борение мученика Димитрия Солунского». 2003; Он же. «Житие Сильвестра, папы Римского». 2003; Он же. 2004).

Ко 2-й пол. 1577 - 15 сент. 1579 г. относится составление К. 3-го послания в ответ на полученное в 1577 г. из Ливонии письмо Иоанна IV (2-е и 3-е послания дошли в составе СК, см. ниже). Прочел ли 2-е и 3-е послания К. Иоанн IV, неизвестно.

«Историю о князя великого Московского делех» К. писал с кон. 60-х гг. XVI в. до кон. 1581 - нач. 1582 г. (Ерусалимский. 2009. Т. 1). Предлагались и иные датировки начала и завершения работы над «Историей...». Н. Г. Устрялов считал, что данное сочинение возникло не ранее 1578 г., по ошибке датировав время казней Морозова, кн. Воротынского и кн. Н. Р. Одоевского этим годом (Устрялов. 1842. C. XXVIII, ср.: Там же. С. 357-358. Примеч. 147). А. Н. Ясинский и ряд др. исследователей предлагали хронологический рубеж 1576 и 1578 гг. (Ясинский А. Н. Сочинения кн. Курбского как исторический материал. К., 1889. С. 105-107; Liewehr F., ed. Kurbskijs «Novyj Margarit». Prag, 1928. S. 14. Anm. 1; Damerau N. Russisches und Westrussisches bei Kurbskij. Wiesbaden, 1963. S. 10). Высказывалось и некоторое время повсеместно имело поддержку ученых мнение о составлении «Истории...» вскоре после завершения «Нового Маргарита» и около времени избирательной кампании в Речи Посполитой после смерти 7 июля 1572 г. кор. Сигизмунда II Августа (Жданов И. Н. Соч. СПб., 1904. Т. 1. С. 158; Зимин А. А. Когда Курбский написал «Историю о великом князе Московском»? // ТОДРЛ. 1962. Т. 18. С. 305-308; Скрынников. 1992. С. 50-51). Однако не все факты в «Истории...» умещаются в этот хронологический рубеж, и уже Дж. Феннелл отмечал ряд упомянутых в тексте событий, к-рые могли или должны были произойти позже 1573 г. (Prince A. M. Kurbsky's History of Ivan IV / Ed. transl., not. J. L. I. Fennell. Camb., 1965. P. VII). Промежуточную т. зр., согласно к-рой завершение «Истории...» могло относиться к 1573 или 1578 г., занял Д. Фрайданк (Freydank D. A. M. Kurbskij und die Theorie der antiken Historiographie // Orbis mediaevalis: Festgabe für A. Blaschka zum 75. Geburtstag am 7. Okt. 1967. Weimar, 1970. S. 57-77). Ю. Д. Рыков, присоединившийся к концепции о времени создания К. основной части текста «Истории..» весной-летом 1573 г., отмечал отдельные исторические факты и более поздние поправки в мартирологе К., выходящие за рамки 1573 г., и считал, что К. завершил «Историю...» позже (Рыков Ю. Д. «История о великом князе Московском» А. М. Курбского как источник по истории опричнины Ивана Грозного: АКД. М., 1972). Исследователи отмечали, что К. не упоминает в «Истории...» о работе над 3-м письмом царю, завершенной в сент. 1579 г. При этом между «Историей...» и 3-м посланием обнаружено множество текстуальных совпадений, а 1-е послание к Иоанну IV в СК расширено под влиянием «Истории...» или сходного текста. И. Ауэрбах указывает на 1581 г. как на возможное время завершения работы над «Историей...» (Auerbach I. Gedanken zur Entstehung von A. M. Kurbskijs «Istorija o velikom knjaze Moskovskom» // Canadian-American Slavic Studies. 1979. Vol. 13. N 1/2. P. 166-171). С. А. Елисеев полагает, что таким временем был хронологический промежуток между кон. 1581 г. и смертью К. в мае 1583 г. (Елисеев С. А. О времени создания А. М. Курбским «Истории о великом князе Московском» // История СССР. 1984. № 3. С. 151-154). В пользу поздней датировки окончательной версии «Истории...» склоняется и В. В. Калугин, обративший внимание на факт влияния перевода «Симеона Метафраста» на текст «Истории...» (Калугин. 1998. С. 41-44, 90-99, 105-108 и др.). Более поздние датировки предлагались в рамках скептической концепции, согласно к-рой К. не являлся автором «Истории...».

В «Истории...» К. упоминает реформы Избранной рады и предшествующие им события. Само понятие Избранной рады, восходящее к библейским и польско-литов. реалиям, встречается только у К. В задачи Избранной рады, по мнению К., входили развитие объединительных начинаний и христианизации Руси времен равноап. кн. Владимира (Василия) Святославича и блгв. кн. Владимира (Василия) Всеволодовича Мономаха, «утверждение» царя на престоле и расширение границ «Святорусского царства».

В своем стремлении к возрождению Православия К. занимает активную просветительскую позицию, выступая с критикой церковной и мирской жизни и сближаясь в высказываниях с современными ему учениями европ. Ренессанса и католич. Контрреформации. В поздних трудах К. развивает неоплатоническое учение о триединстве растительной, животной и духовной природы в душе человека, а разум признаёт открытым средством для богообщения. Человек обладает свободой воли («естественным самовластием»), к-рой награждает его Бог, как «златопечатным листом» (жалованной грамотой-«привилеем»). На пути к Богу человек обязан придерживаться целомудренной жизни, подавляя проявления «растительной» и «животной» природы и на «узком пути» самосовершенствования открывая разум Богу. «Святорусская империя»-республика служит в «Истории...» примером духовного восхождения и последующей деградации, в к-ром место человека занимает вся страна (до сочинений К. понятие «Святая Русь» встречается в греч. послании Максима Грека; см.: Soloviev A. V. Helles Russland - Heiliges Russland // FS für D. Čyževśkyj zum 60. Geburtstag. B., 1954. S. 283-285; Ерусалимский. Понятия. 2008; Дмитриев М. В. Парадоксы «Святой Руси»: «Святая Русь» и «русское» в культуре Московского государства XVI-XVII вв. и фольклоре XVIII-XIX вв. // Cahiers du Monde russe. P., 2012. Vol. 53. N 2/3. С. 319-331).

В античных традициях, воспринятых у польско-литовских современников, К. говорит о «резпублике» («вещи общей», или «речи посполитой») как о едином теле, в котором царь - «глава», советники - «уды» (Калугин. 1998. С. 42). Верховный совет занял в первые годы царствования Иоанна IV место «сердца» в едином организме «Святорусской империи». Опираясь на медицинско-анатомические доктрины М. Сервета и М. Р. Коломбо, К. доказывает, что «сердце» в республике выполняет спасительную миссию, воплощая таинство Евхаристии в жизни человека и республики. Как хлеб и вино, по мнению К., превращаются в организме человека в живительные Плоть и Кровь, так разумные советы и поддержка «ко доброму и полезному общему» составляют «кровь и плоть республики» и питают не только ее «уды», но и саму «главу». Каждый мудрый советник наделен своими дарами Св. Духа, и взвешенное правление православного монарха, «средний путь», заключается в соединении в «сердце» республики всевозможных даров Св. Духа, обладать к-рыми один человек неспособен. Носителями и воплотителями этого учения в Московской Руси, по словам К., были наделенные такими дарами богословы (Максим Грек, нестяжатели) и стремящиеся к «общему благу» советники и воеводы (лидеры Избранной рады).

Не заботясь о разумной части души и не опираясь на книжную ученость и советнический опыт, человек или республика обрекают себя на катастрофу. В усилиях «утвердить царя» на пути покаяния и целомудренного правления Избранной раде препятствовали церковные и светские «человекоугодники», поддерживавшие в царе «страсти» («объятия») и тянущие его душу вслед за ее «растительной» природой к падению. Злое «произволение» вел. князей Московских, их гордость и высокомерие по отношению к подданным, «несытство» в борьбе за земельные владения и имущество князей-конкурентов, обращение к колдунам, жестокость и невоздержанность в телесной жизни обрекают всю республику на Божии кары. Самые страшные из них - нашествия иноземных захватчиков, сопровождающиеся разрушениями и пленением единоверцев, и разрушительные пожары, к-рые Бог посылает в наказание за грехи. К. в «Новом Маргарите» и «Истории...» упоминает 3 пожара Москвы, ставшие знамением для «Святорусской империи» (1547, 1560 и 1571).

Поскольку спасительная миссия Церкви затруднена из-за раскола между «тамошней» (Московской) и «здешней» (Польско-Литовской) русскими землями, объединение их К. считает возможным лишь под властью К-польского Патриарха. В глоссе к переводу «Логики» Шпангенберга со ссылкой на Житие Иоанна Златоуста К. (или его сотрудник) пишет о праве на апелляцию в светском суде к царю (королю) и цесарю (императору), а в церковном - к патриарху и собору первоиерархов. Примером для подражания служит обращение «великих княжат русских» к К-польскому патриарху во время судебной тяжбы «Тверскаго епископа прегордаго» против св. митр. Петра в нач. XIV в. (Ерусалимский. 2009. Т. 2. С. 231). В предисловии к «Новому Маргариту» Московские митрополиты, не хиротонисанные в К-поле, и епископы Московской Церкви объявлены «законопреступными» (Kurbskij. 1976. Bd. 1. Bl. 3v. Anm. b; Калугин. «Житие Сильвестра папы Римского». 2003. С. 15). По К., Московские митрополиты и епископы потакают светской власти и выполняют ее прихоти, поддерживая даже ее очевидные преступления. Особое возмущение князя вызывает налагаемое на жертв опричнины церковное проклятие, к-рое произносилось по велению царя «во церквах на амвоны», причем совершающих данный ритуал священников К. называет облаченными «в ризи святителские» зверями (Kurbskij. 1976. Bd. 1. Bl. 3v - 4). Гонения в Москве, по сведениям К., принимали форму святотатства. В 1-м послании к Иоанну IV и в «Истории...» К. подчеркивал, что убийства невиновных воевод кн. Ю. И. Кашина-Оболенского и кн. М. П. Репнина происходили на «прагах церковных» (Переписка Ивана Грозного. 1993. С. 7, 9) и «близу самого олтаря» (Ерусалимский. 2009. Т. 2. С. 176). В годы опричнины казнили представителей белого и черного духовенства: «постницу» Марию по прозвищу Магдалина, постригшихся в монахи кн. И. И. Турунтая-Пронского и родных кн. Д. И. Курлятева-Оболенского, княгиню-инокиню Евфросинию Старицкую, св. митр. Филиппа II (Колычева), Новгородского архиеп. Пимена, священников и монахов Новгорода и Пскова, псково-печерских игум. прп. Корнилия и ученого мон. Вассиана (Муромцева). Предположительно, по К., мученическую смерть приняли свт. Герман (Садырев-Полев) и прп. Феодорит Кольский. Духовный подвиг жертв опричнины приобщает их к христ. мученикам. Стремление уйти от суда и перекладывание вины, по мнению К., свойственны царю, его духовным и светским приспешникам и монахам-иосифлянам, которым он пророчит «нелицемерный праведный Суд Христов». К. убежден, что мир в восьмое тысячелетие «веку зверинаго» близится к своему концу, и видит в событиях, разворачивающихся в опричном Русском царстве, знаки приближающегося Второго пришествия. По ходу повествования о царе в «Истории...» с падением Избранной рады образ «нашего царя» вытесняется Царем Небесным, единственным подлинным царем на Русской земле, а сам Иоанн IV определяется только как «наш же», «он» или апокалиптической характеристикой «прелютый зверь» (Ерусалимский. 2009. Т. 2. С. 232). Впрочем, царь, по мнению К., лишь пособник диавола, и князь допускает для него покаяние, к-рое вернет его на «узкий путь», намеченный Избранной радой.

Не признавая законной российскую церковную иерархию, виновниками в усматриваемом упадке рус. Православия К. считает именно иосифлян, которым приписывает грубые канонические нарушения. Митр. Даниил освободил вел. кн. Василия III от крестного целования и гарантий неприкосновенности северскому кн. В. И. Шемятичу, а позднее позволил вел. князю неканонический развод. При том же митрополите гонение от иосифлян испытали прп. Максим Грек и инок Вассиан (Патрикеев), которого К. в сб. «Иоанн Дамаскин» называет жертвой иосифлян и преподобномучеником (Die Dogmatik. 1995. S. 562. Anm. 8oo). Митр. Макария и епископов, принимавших соборное решение о ссылке Саввы Шаха, Артемия, Иоасафа (Белобаева) и др. монахов, обвиненных в ереси 1553-1554 гг., К. считал «неискусными и пияными» (Ерусалимский. 2009. Т. 2. С. 269). Ростовского еп. Никандра К. называет «в пиянство погруженным» (Там же). Причинами жестких решений Собора К. считает засилье иосифлян в церковном руководстве и сговорчивость доносителей и особенно «наветника главного, Нектария» (Там же. С. 268). По предположению А. А. Зимина, высказанному на основе обвинений Иоанна IV в адрес Сильвестра и, возможно, самого К., последний наряду с лидерами Избранной рады был «противником» еп. Коломенского Феодосия (Зимин. 1958. С. 96).

Бывш. еп. Коломенский и Каширский Вассиан (Топорков) представлен в уникальном рассказе «Истории...» К. не только как угодник Василия III и Иоанна IV, но и как слуга диавола и искуситель: во время «Кирилловского езда» 1553 г. в Песношском во имя свт. Николая монастыре посоветовавший Иоанну IV отказаться от помощи мудрых советников и установить неограниченное самодержавие. Возможно, того же Вассиана К. называет «Вассианом Бесным», повествуя о суде над Адашевым и свящ. Сильвестром (Ерусалимский. 2009. Т. 2. С. 75, 148; ср.: Филюшкин. 2007. С. 507-509). Противостоят засилью иосифлян и преступлениям власти, по К., нестяжатели и гонимые царем его верные слуги. В 1-м послании к царю К. упоминает «сильных во Израили», подразумевая в первую очередь преследуемых в России воевод (2 Цар 3-4). В «Истории...» пострадавших от террора К. называет «новоизбиенными мучениками» и показывает, что мн. земские слуги царя и некоторые опричники были не просто несправедливо казнены, но пострадали за веру от неправедного царя. Гонения на православных в Российском царстве своего времени в переписке с К. Иоанн IV не признал.

В «Истории...» и «Новом Маргарите» К. подробно излагает, как один из лидеров Избранной рады, священник домового Благовещенского собора в Кремле Сильвестр, после пожаров 1547 г. перевоспитывал царя, а перед высылкой в Соловецкий мон-рь предрек Божию кару за новые прегрешения царя и его советников. Пользуясь в эмиграции сообщениями из Москвы, К. приводит уникальные известия о событиях после ухода митр. Афанасия с первосвятительской кафедры. Он сообщает о введении на митрополичий двор (об избрании в митрополиты) свт. Германа (Садырева-Полева), к-рый, по сведениям К., вскоре был тайно убит по царскому повелению. Самостоятельную житийную повесть К. посвящает митр. Московскому сщмч. Филиппу, уподобляя его раннехристианским мученикам. В заключительной части «Истории...» приведена житийная повесть о прп. Феодорите Кольском, в к-рой представлены заволжские старцы и сочувствующие им нестяжатели. Др. жертвам опричного террора К. посвящает значительный раздел своей «Истории...», к-рый по аналогии с поминальным церковным жанром получил наименование «мартиролог». Пострадавших от своеволия царя князей и нетитулованных землевладельцев К. упоминает как мучеников, славных не только подвигами за правосл. «резпублику» и освобождением единоверцев из плена, но и благочестием, обличениями нецеломудренного поведения царя и его «ласкателей», начитанностью в Свящ. Писании. Сбором данных о жертвах опричнины К. осуществлял высказанное им царю еще в 1-м послании обещание не молчать о гонениях в правосл. царстве и представить свои записи в качестве свидетельства на Страшном Суде. К. стал центром притяжения эмигрантов из России, и его записи, основанные на рассказах свидетелей тирании, способствовали сохранению памяти о преследованиях и жертвах террора в России.

СК известен в 2 основных ранних редакциях, в списках не ранее 60-70-х гг. XVII в. Первая редакция состоит из «Истории о князя великого Московского делех» и 3 посланий К. к Иоанну IV. Самые ранние списки данной редакции сборника - РГБ. Тихонр. № 639 и РНБ. СПбДА. № 309. Во 2-ю входят те же произведения, что и в 1-ю, и приложения к ним: переписка К. с польск. и литов. корреспондентами, «История о осьмом соборе», отрывки «Церковной истории» Евсевия Памфила и отдельные Слова Иоанна Златоуста, не вошедшие в тома «Новый Маргарит» и «Симеон Метафраст». Протограф 2-й редакции содержится в списке ГИМ. Увар. № 301, созданном незадолго до 22 янв. 1677 г.

«История...» и переписка с царем отражают представления К. об угрозах для правосл. царства от «внутреннего» и «внешнего» драконов - политической тирании и иноверия. Тематика дополнений 2-й редакции СК сводится к защите Православия от ересей и от церковной унии с католицизмом. Завершающие разделы СК возникли не ранее 1582 г. В опровержение проведенной в том году календарной реформы папы Григория XIII К. приводит выполненные в последние месяцы жизни князя переводы из сочинения Евсевия Памфила «сопротив нынешних календаров, яже от папы нововыданы», и доказывает, что календарные новации противоречат постановлениям Никейского Собора о праздновании Пасхи (Ерусалимский. 2009. Т. 2. С. 486, 496, 505). Цели противостоять униат. проектам Рима служил лит. перевод К. «Истории о осьмом соборе», составленный также ок. 1582-1583 гг. на основе сочинения неизвестного виленского «субдиякона». Источник, сходный с тем, которым пользовался К., прослеживается в печатной «Истории о листрийском, то есть разбойничьем, Феррарском, или Флорентийском, соборе» Клирика Острожского (Острог, 1598).

Образованность К. и его причастность к лит. деятельности являются дискуссионными вопросами. Вслед за амер. историками Э. Л. Кинаном и Д. К. Уо в научной лит-ре высказывались мнения о том, что К. был малообразован и непричастен ко всем или к большей части приписываемых ему сочинений (Keenan. 1971; Idem. 2005). Противники этой версии доказывают, что К. сочинил большинство из того, что принято ему атрибутировать (Auerbach. 1990; Калугин. 1998). Обнаружены свидетельства знакомства современников с сочинениями К., однако степень сохранности списков его трудов различна. Изучение рукописных традиций 1-го послания К. к Иоанну IV и СК показывает, что именно эти 2 памятника в разных их редакциях вызвали наиболее оживленный интерес и получили наибольшее распространение среди переписчиков и читателей (Рыков. 1993; Морозов Б. Н. 1997; Ерусалимский. 2009. Т. 1).

К. изображен на ряде миниатюр Лицевого летописного свода (напр., показан его подвиг во время штурма Казани в 1552 г.: Лицевой летописный свод: Факс. изд. рукописи XVI в.: В 10 кн. М., 2006. Кн. 10: Царственная книга. Л. 619 [в издании нет пагинации]; Лицевой летописный свод XVI в.: Методика описания и изучения разрозненного летописного комплекса / Cост.: Е. А. Белоконь, В. В. Морозов, С. А. Морозов. М., 2003. С. 153 (Л. 619)). Портрет «Kniaz Kurpski Stary» или «Kurpski Stary» хранился в кёнигсбергском имении Радзивиллов еще в 1657 г. и в 1672 г. описан в реестре унаследованного дочерью Богуслава Радзивилла Людвикой Каролиной имущества, однако до сих пор не идентифицирован (Sulerzyska T. Galerie obrazów i «gabinety sztuki» Radziwiłłów w XVII wieku // Biuletyn historii sztuki. 1961. R. 23. N 2. S. 87-99). Назвав в инвентаре князя Курбского «Старым», Л. К. Радзивилл отличает К. от «нынешнего» его внука и тезки - кн. А. Д. Курбского Ярославского.

В акте ОР БАН Литвы в Вильнюсе (Lietuvos mokslř akademijos Vrublevskiř biblioteka) под шифром F. 20, TA 103 сохранился акт с оригинальной лат. подписью К.: «Andrei Jaroslawski Kurpski / ręka wlasna» («Андрей Ярославский Курбский / собственной рукой»). Известно также, что геральдическим символом Курбских в Речи Посполитой, принятым еще при жизни К., был лев (ЦГИАК. Ф. 44. Оп. 1. Д. 1. Л. 75 об.; Калугин. 1998. С. 340-346).